Не знаю, Кряжимский неопределенно пожал плечами, все, что ты перечислила, конечно, хорошо, но
Что но, Сергей Иванович? раздраженно спросила я.
То, что все прекрасные качества твоей подруги не спасли бы ее, если бы Ивану для чего-то понадобилось ее убить.
Но для чего? вспылила я. Из квартиры даже ничего не пропало.
Ты в этом уверена? спокойно продолжал Кряжимский.
Да, с жаром ответила я, собака даже не пошла в квартиру, покружилась по прихожей, и все.
Это веский аргумент, согласился Кряжимский, тогда можно предположить, что твою подругу убили из мести.
Кому же она могла помешать?
У нее были кавалеры?
Этого добра у нее было предостаточно, невесело усмехнулась я, на недостаток поклонников она не жаловалась.
Среди них, может быть, были женатые предположил Кряжимский.
Вы думаете, я загасила окурок в пепельнице, что Катьку могла убить жена ее любовника?
Жена или другая любовница, которую бросили ради твоей подруги.
Тогда это должна была быть очень сильная женщина, медленно сказала я, нож был всажен в тело по самую рукоятку.
Человека не так уж сложно проткнуть, возразил Сергей Иванович, если только острие не попадет точно в кость. Если же лезвие попадает в мышцы или скользит по ребру, то нож входит в тело как в масло.
Меня передернуло от таких подробностей, но я не дала себе снова раскиснуть.
Можно подумать, вы это проделывали сами, все же возразила я.
Самому не приходилось, но у меня соседотставной полковник ГБ, он как-то за рюмкой чая делился со мной
Значит, вы считаете, что это могла быть и женщина?
Я думаю, что не нужно исключать такую возможность, Кряжимский поднялся и направился к двери. Я кофе выпью, ты будешь?
Конечно.
Сергей Иванович сам принес две чашки кофе, на столике еще стояла вазочка с печеньем, которую принесла Марина. Я отломила кусочек и только тогда поняла, что жутко проголодалась. Немудренопрошло почти девять часов после завтрака. Запивая печенье кофе, я с аппетитом умяла почти все, которое было в вазочке, и закурила.
Оля, обратился ко мне Кряжимский, после того как сделал несколько глотков кофе, а в какое место ударил преступник Катю?
Нож торчал почти в самом центре груди, сказала я, наверное, прямо в сердце.
Да-а, протянул Кряжимский, скорее всего это был мужчина.
Почему вы так думаете?
Представь, сказал Кряжимский, женщина, которая собирается отомстить своей сопернице, приходит к ней домой. Где она будет держать нож?
Ну, я представила себя в роли мстительницы, где-нибудь у бедра
Вот именно, подхватил Кряжимский, у бедра и, заметь, лезвием вниз, примерно так, как держат нож, когда шинкуют капусту. Из такого положения можно нанести удар только в район живота, но никак не в грудь, понимаешь? Значит, удар был нанесен сверху, с замахом, очень быстро, потому что Катя даже не успела защититься. Если бы так била женщина, ее движения не были бы такими резкими, и, возможно, тогда твоя подруга успела бы как-то заслониться от удара.
Выходит, что версию с местью нужно отбросить?
Это только мое предположение, сказал Сергей Иванович, решать тебе. Кстати, он поднял на меня вопросительный взгляд, ты собираешься в «Немецкий дом»?
Не знаю, поморщилась я словно от зубной боли, как-то не до этого.
Я бы на твоем месте пошел, сказал он, во-первых, немного развеешься, прочистишь мозги, во-вторых, будет материал для газеты, а в-третьих, жизнь продолжается, даже когда нас покидают наши родные и друзья. А если ты собираешься к тому же разыскать убийцу твоей подруги, то тебе просто необходимо быть в норме.
Мудрый и хитрый Кряжимский знал: ничто не бодрит меня и ничто не улучшает мой тонус так, как работа. Работа, иногда связанная с риском, иногда с неудачами или невезением, но всегда держащая в напряжении и не позволяющая расслабляться.
Тогда мне пора, согласилась я, нужно еще привести себя в порядок.
Давай, Бойкова, подбодрил меня Сергей Иванович и легонько похлопал по спине.
* * *
Вернувшись домой, я долго перебирала свои наряды, которых, в сущности, у меня было не так уж и многотолько самые необходимые. У меня не было ни одного длинного вечернего платья, а была парочка маленьких. Эти я сразу отложила в сторонуне тот случай, да и настроение не подходящее. Джинсытоже в сторону. Наконец, я подошла к зеркалу и, посмотрев на свою прическу, остановилась на костюме из черной шерстяной ткани в тонкую синюю полоску с однобортным приталенным пиджаком и свободными брюками. Под пиджак я надела черную блузку. На ногичерные кожаные полусапожки на шпильке.
Сумочку я выбрала относительно большую, которая, кроме косметики, могла вместить диктофон и на всякий случай блокнот и пару ручек. Ну вот и все. Есть мне после печенья не хотелосьв крайнем случае перекушу после официальной части на фуршете. Подкрасив губы и глаза, я посмотрела на часыдо назначенного времени оставалось еще полчасаи, взяв с собой «Никон», вышла к машине. Мне нравилось приходить на такие мероприятия заранее и наблюдать, как приходят гости. Кто с кем. И, конечно, фотографировать. Это было одним из самых любимых моих занятий, которое приносило мне необыкновенное удовлетворение.
Я вспомнила свой первый фотоаппаратстаренький компактный «ФЭД», который я купила с рук по случаю. Его я сменила на «Зенит» с «Гелиосом» и уже много позже, когда мне удалось заработать кучу денег, я приобрела себе «Никон», у которого были почти безграничные возможности. Он позволял снимать против света и почти в полной темноте, автоматически перематывал пленку, а его объектив мог приближать объект почти в десять раз.
* * *
На стоянке возле «Немецкого дома» выстроился ряд дорогих иномарок, слегка разбавленных нашими отечественными авто. Я припарковала машину возле белого «БМВ» последней модели и, бросив взгляд в зеркало, вышла на улицу. Обычная вечерняя иллюминация, характерная для нашей провинциальной столицы Поволжья, возле «Немецкого дома» была дополнена двумя белыми шарами, освещающими мокрый асфальт и стены здания сентиментальным розовым гелием. Опорой шарам служили квадратные в плане каменные столбы. Фасад дома изнемогал под тяжелыми праздничными гирляндами.
Выходя из машины, я видела, что возле входа толкутся разодетыекто провинциально, кто с европейским шикомлюди. Их оживленная болтовня, раскованные жесты, шумные возгласы и пожимание рук вкупе с дружеским похлопыванием по спине создавало впечатление какого-то веселого заговора расшалившихся взрослых. Попалось мне и несколько постных вытянутых физиономий ханжей от искусства, обладатели которых чувствовали себя немного не в своей тарелке, вынужденные так тесно общаться с разбогатевшей чернью. Они считали себя носителями высокой духовности, подлинными знатоками своего трудного, но благородного ремесла и не были расположены делиться его секретами как с теми, кто вообще не имел к нему никакого отношения, так и с теми, кто только начинал пробовать свои силы на музыкальном поприще.
Я продефилировала мимо парочки таких застегнутых на все пуговицы и в буквальном и в переносном смысле старых грымз, неодобрительно косящихся на молодежную компаниюстудентов из Германии, не видящих ничего зазорного в том, чтобы обмениваться впечатлениями, потягивая кока-колу из банок.
Я отошла на некоторое расстояние и, не в силах больше бороться с искушением, сфотографировала этих высокопорядочных горгон от искусства. Преподавалки музыки в консерваторииопределила я их социальный статус и пошла дальше. В просторном, светлом, застеленном красными коврами (давно известно, что красный цвет придает происходящему на его фоне особую торжественность) холле толпился оживленный народ.
Я поздоровалась со своими коллегамиредакторами крупных тарасовских газет и фотокорреспондентами, обменялась полезной информацией с некоторыми из них, немного пофотографировала, затем, миновав длинный фуршетный стол, заставленный вкусной снедью и разнообразными бутылками, спустилась в гардероб и оставила там свое кожаное пальто. Я почувствовала жажду. Рядом с гардеробом находился уютный маленький бар, куда я и заглянула. Бармен был идеально выбритым и вежливым парнем лет двадцати семи, одетым в безукоризненную белую рубашку и черную атласную жилетку. Я практически не пью, но в данный момент мне захотелось выпить чего-нибудь покрепче морковного сока. Меня по-прежнему преследовало кошмарное зрелище распростертого в прихожей Катькиного тела. Я испытывала ужасную тоску.