Девятнадцатилетняя Кончетта покинула Парадизо, когда неаполитанец Кармине Ла Бреска, продавец льда, недавно приехавший в Риверхед, сделал ей предложение. Кармине был красавцем с огромными карими глазами и черными курчавыми волосами. К тому же его дело процветало. Кончетта приняла предложение, потому что ей нравился Кармине. Кроме того, она забеременела.
Через семь месяцев после свадьбы у них родился сын Энтони, которому теперь исполнилось двадцать шесть. Он жил с матерью на Джонсон-стрит. Через месяц после рождения сына Кармине уехал обратно в Италию. По слухам, он погиб во время Второй мировой войны, и больше ничего о его судьбе Кончетта не знала. Впрочем, она была уверена, что Кармине вовсе не погиб, а напротив, стал главным продавцом льда в Италии и живет себе припеваючикрутит напропалую романы с девицами и грешит с ними в погребе, как это случилось когда-то с ней самой.
Кончетта Ла Бреска не любила негров и по сей день. Она не на шутку испугалась, обнаружив одного из них на пороге своего дома в пять минут первого ночи.
Это что еще такое? крикнула она. А ну-ка, убирайся!
Полиция, сказал Браун и показал значок. Только теперь Кончетта заметила, что рядом с огромным негром стоит белый коротышка с узким лицом и холодным взглядом злодея.
Что вам надо? Уходите! крикнула она и опустила жалюзи на стеклянной входной двери. Квартира Кончетты была на втором этаже, туда вела шаткая деревянная лестница, на которой Уиллис споткнулся и чуть было не слетел вниз. Лестница выходила на задний двор, где росло дерево, увешанное какими-то липкими плодами. Браун решил, что это инжир. Через дворик по диагонали тянулась веревка с замерзшим нижним бельем. Ветер выл, норовя сдуть Уиллиса с лестницы в виноградник, побеги которого опутали дворик. Он еще раз постучал в дверь и крикнул: "Полиция! Лучше откройте!"
Sta zitto, крикнула Кончетта и отворила дверь. Вы что, хотите разбудить весь квартал?
Войти-то можно? осведомился Уиллис.
Входите, входите, проворчала Кончетта и отступила из прихожей в крошечную кухоньку, пропуская Уиллиса и Брауна в квартиру.
Что вам понадобилось в два часа ночи? спросила Кончетта, с трудом затворяя дверь за сыщиками, поскольку ветер пытался этому воспрепятствовать.
Кухня оказалась маленькой и узкой. У одной стены стояли плита, раковина, холодильник, у противоположнойстол с металлической столешницей, а ближе к батарееметаллический шкаф с приоткрытой дверцей. Он был набит консервами и пакетами с кашами. На холодильнике стояла фарфоровая собачка. Над батареей висела дешевая олеография с изображением Иисуса Христа. Кухню освещала люстрабольшая стеклянная чаша на цепях. Из крана капало.
Сейчас не два часа, а начало первого, поправил хозяйку Браун. В его голосе появились особые интонации, и Уиллис решил, что это исключительно из-за Кончетты Ла Брески.
В который раз он поразился чутью Брауна. Это был не человек, а радар, способный безошибочно распознать негрофоба в радиусе мили. Впрочем, Уиллис чувствовал, что хозяйка квартиры настроена враждебно к ним обоим. По ее прищуренным глазам видно было, что она готова в любой момент дать отпор. Она вышла босиком в мужском халате, накинутом на ночную рубашку.
Вы миссис Ла Бреска? спросил Уиллис.
Я Кончетта Ла Бреска, а вы кто такие?
Детективы Уиллис и Браун из восемьдесят седьмого полицейского участка, представился Уиллис. А где ваш сын?
Спит, ответила Кончетта и, поскольку родилась в Неаполе, а выросла в Парадизо, сразу же заявила:Он был со мной весь вечер. Вы, наверно, что-то перепутали.
Не могли бы вы его разбудить, миссис Ла Бреска? попросил Браун.
Зачем?
Нам надо с ним поговорить.
О чем?
Мадам, если хотите, мы можем забрать его в участок, сказал Браун, но, по-моему, будет проще, если мы сейчас кое о чем его спросим. Так вы разбудите его или нет?
Я не сплю, послышался голос Ла Брески из соседней комнаты.
Не могли бы вы к нам выйти, мистер Ла Бреска? спросил Уиллис.
Одну минуту, отозвался тот.
Он был дома весь вечер, повторила Кончетта.
Рука Брауна скользнула к кобуре. Кто его знает, вдруг этот Ла Бреска всадил две пули в голову смотрителя парков?
Он долго не появлялся, а когда наконец вышел в халате на кухню, взъерошенный и заспанный, оказалось, что в руках у него только пояс, который он пытался завязать.
Ну, чего вам надо? буркнул он.
Поскольку Хэл Уиллис и Артур Браун пришли к Ла Бреске, так сказать, неофициально и не собирались его задерживать, детективы решили, что нет смысла напоминать ему о правах. Вместо этого Уиллис сразу взял быка за рога:
Где ты был сегодня в половине двенадцатого?
Дома, ответил Ла Бреска.
Что делал?
Спал.
Во сколько лег?
В десять.
Всегда ложишься так рано?
Да, когда надо рано вставать.
А завтра рано вставать?
В шесть.
Зачем?
Надо идти на работу.
Ты же безработный.
Я нашел работу вчера, сразу как вы уехали.
Где?
На стройке. Чернорабочим.
Ты получил работу в бюро "Меридиэн"?
Да.
В какой строительной фирме?
"Эберхардт".
В Риверхеде?
Нет, в Айсоле.
Во сколько ты вчера вернулся домой? спросил Браун.
Я вышел из "Меридиэн" часов в пять. Потом заглянул в бильярдную на Саут-Лири, немного покатал шары с ребятами. Часов в пять-шесть вернулся домой.
Что ты делал дома?
Поел, вставила Кончетта.
Потом?
Посмотрел немного телевизор. Потом лег спать, сказал Ла Бреска.
Кто-нибудь, кроме твоей матери, может подтвердить твои слова?
Нет, в доме больше никого не было.
Вечером тебе кто-нибудь звонил?
Нет.
Этого тоже никто не может подтвердить?
Только я, опять встряла Кончетта.
Послушайте, ребята, я не знаю, чего вам от меня нужно, сказал Ла Бреска, но я говорю чистую правду. Ей-богу. Что произошло?
Ты не смотрел последние известия по телевизору?
Нет, я, по-моему, заснул раньше. А что случилось-то?
Я зашла к нему в комнату в половине одиннадцатого и выключила свет, пояснила Кончетта.
Зря вы мне не верите, сказал Ла Бреска. Я не знаю, что там у вас стряслось, но я ни при чем.
Я тебе верю, кивнул Уиллис. А ты, Арт?
Я тоже, ответил Браун.
И все же мы должны кое-что выяснить, сказал Уиллис. Я надеюсь, ты не будешь на нас в обиде.
Нет, конечно. Но сейчас глубокая ночь, а завтра мне вставать ни свет ни заря.
Расскажи нам о человеке со слуховым аппаратом, мягко попросил Уиллис.
Они с четверть часа допрашивали Ла Бреску, а потом решили, что им надо либо арестовать его, либо на какое-то время забыть о его существовании. Тот, кто им звонил, сказал: "Нас много". Именно поэтому они продолжали допрос, хотя им давно уже хотелось оставить Ла Бреску в покое. Настоящий сыщик сразу чувствует, кто перед ним, а Ла Бреска был мало похож на преступника. Но если убийство Кауперадело целой шайки, то разве нельзя предположить, что Ла Бреска один из них, шестерка, которому поручают всякую мелочьнапример, сходить за жестянкой? В случае чего таким и пожертвовать не страшно. Но тогда получается, что Ла Бреска все это время лгал!
Если он лгал, то делал это виртуозно. Он глядел на сыщиков невинными голубыми глазами и говорил о том, что ему завтра рано вставать, чтобы не опоздать на работу, которую он с таким трудом получил, о том, как важно для него хорошенько выспаться, ведь в здоровом телездоровый дух и так далее. Детективы смягчились. Если бы Ла Бреска врала они так и не смогли поймать его на противоречиях в описании незнакомца, которого он якобы встретил возле бюро по найму, не обнаружили ни одного расхождения между утренней версией и тем, что услышали сейчас, если он все-таки врал, то возникало следующее предположение. Он и тот, кто звонил, одно лицо. Никакой преступной шайки нет и в помине. Все это фикция, выдумка Ла Брески, ложь, которая должна убедить полицию в том, что, хотя где-то и есть банда злодеев, задумал все это и осуществил один-единственный человек. Но если Ла Брескатот самый звонивший в участок незнакомец, то из этого следует, что убийца Каупера и Ла Брескаодно и то же лицо. Тогда надо тащить этого негодяя в участок, а там обвинить его в убийстве и поместить в камеру предварительного заключения. Но для этого нужны неопровержимые улики, иначе после предварительного слушания дела в суде их с позором выгонят вон.