На следующий день я вернулась домой раньше обычного с твердым намерением роскошно одеться и соблазнить Пауля раз и навсегда. Как обычно, Левис сидел в кресле и смотрел в небо. Он помахал в воздухе листом бумаги. Подойдя, я взяла его. Это был контракт с Грантом. Он включал съемку трех фильмов, прекрасный недельный оклад в течение двух лет и, разумеется, исключительные права. Я быстро пробежала его и посоветовала для надежности показать контракт моему адвокату.
Ты доволен, Левис?
Мне все равно; если контракт тебе нравится, я подпишу его. Ты торопишься?
Я приглашена на обед, бодро ответила я. Пауль Бретт через час заедет за мной.
Я поднялась наверх и через минуту сидела в ванне по шею в горячей воде, с оптимизмом думая о будущем. Решительно, мне удалось выбраться из очень щекотливой ситуации: перед Левисом открывается блестящая карьера, Пауль все еще любит меня, мы собираемся пообедать, поразвлечься, быть может, заняться любовьюжизнь прекрасна. Я взглянула в зеркало на свою еще стройную фигуру, сияющую физиономию и, что-то напевая, скользнула в прекрасный халат, присланный дочерью из Парижа. Затем присела у туалетного столика, вытащила бесчисленное множество баночек с магическими кремами и начала священнодействие. Левиса я увидела в зеркало. Он без стука вошел в спальню, меня это удивило, но особенно не рассердило, учитывая, как я уже отметила, мое прекрасное настроение, и сел на ковер возле меня. С одним глазом я уже покончила, со вторымнет, выглядела наверняка глупо, поэтому продолжала устранение асимметрии.
Где ты собираешься обедать? спросил Левис.
У Чейзена. Это в Лос-Анджелесе, единственный ресторан, который тебе стоит посетить! Скоро ты появишься там, как звезда.
Не говори ерунды, он говорил грубо и раздраженно. На мгновение я оторвалась от дела, моя рука с кисточкой для теней замерла в воздухе:
Я не говорю ерунду. Это очаровательное место.
Левис не ответил. Как обычно, он смотрел в окно. Я покончила с глазом, но, к моему удивлению, не решалась накрасить губы в его присутствии. Мне казалось, что это так же неприлично, как раздеться перед ребенком. Я пошла в ванную, тщательно подвела губы а-ля Кроуфорд и надела вечернее платье, мое самое любимое. Возникли трудности с молнией, и я полностью забыла о Левисе, из-за чего, входя в спальню, чуть не наступила на него, все еще сидящего на ковре. Он вскочил на ноги и уставился на меня. Довольная собой, я мило ему улыбнулась:
Что ты обо мне думаешь?
Ты мне больше нравишься в наряде садовника.
Я засмеялась и пошла к двери: пора готовить коктейли. Но Левис схватил меня за руку:
А я что буду делать?
Делай, что хочешь, ответила я в изумлении. Есть телевизор, копченая семга в холодильнике или, если хочешь, можешь взять мою машину
Он все еще держал меня за руку, лицо его закаменело. Он смотрел на меня пустым взором, и я узнала тот самый взгляд, что поразил меня в студии, взгляд пришельца на Земле. Я попыталась высвободить руку, а когда это не удалось, подумала с надеждой, что скоро приедет Пауль.
Разреши мне пройти, Левис. Я опаздываю, я говорила тихо, будто боясь разбудить его. На лбу и вокруг рта Левиса появились капельки пота, я подумала, уж не болен ли он. В этот момент он будто увидел меня, очнулся и отпустил мою руку.
Твое ожерелье плохо застегнуто. Его руки легко обвились вокруг моей шеи, замочек нитки жемчуга щелкнул. Потом он отступил на шаг, и я вышла из комнаты. Все это длилось не более секунды, но я почувствовала, что крошечная капелька пота скатилась по спине. Не от возбуждения, вызванного прикосновением к шее рук мужчины. Это-то чувство я знала прекрасно.
Пауль прибыл вовремя, был мил с Левисом, несколько снисходительным, но очаровательным, и мы втроем выпили по коктейлю. Мой оптимизм быстро восстановился. Уезжая, я помахала рукой Левису, стоявшему неподвижно в дверном проеме: высокий, стройный силуэт, красивый, настолько красивыйслишком красивый.
Вечер прошел, как я и ожидала. Я повидала массу друзей, часа два протанцевала с Паулем, и мы приехали к нему на квартиру. Я снова испытала прелесть табачного запаха, тяжести мужского тела и любовных слов, нашептываемых в темноте. Пауль был настоящий мужчина, очень нежный, сказал, что любит меня, и попросил выйти за него замуж. Я, естественно, согласилась, так как, получая удовольствие, готова согласиться на что угодно. В шесть утра я заставила Пауля отвезти меня домой. Левис затворил на ночь окно, и только утренний ветерок шелестел высокими сорняками в моем саду.
7
Прошел месяц. Левис начал работатьвторостепенная роль в сентиментальном цветном вестерне. Тем не менее, когда нам однажды вечером показали снятые куски, Левис настолько приковал внимание, что о нем начали говорить. Он же, казалось, отнесся ко всей этой суете безо всякого интереса. Не произнося ни слова, слонялся по студии, сколько мог, сидел в моем кабинете, выслушивая похвалы Кэнди, или дремал среди старых голливудских декораций, отдавая предпочтение сделанным для вестернов, тем, что никогда не разбирались: целыми деревнями с балконами и деревянными лестницами, фасадами, за которыми ничего не было, пустыми, трогательными и отвратительными одновременно. Левис часами бродил по фальшивым улицам, часто сидел на ступеньках с сигаретой во рту. Вечером я отвозила его домой. По вечерам он нередко оставался один, хотя я неоднократно советовала ему найти себе компанию. Пауль жаждал как можно скорее предстать перед священником, и требовалась вся моя дипломатия, чтобы сдерживать его. Все считали, что я разделяю объятия двух мужчин, изображая сирену, и от этого я чувствовала себя помолодевшей. Но где-то в глубине души накапливалось и раздражение.
Так продолжалось около трех недель. Надо ли говорить, как прекрасна жизнь, когда ее любишь! Чудесные дни, волнующие ночи, головокружение от алкоголя и удовольствия, нежные прикосновения, возбуждение, невероятное счастье просыпаться живой, чувствуя, что впереди бездна времени, целый гигантский день до того, как снова заснуть, коснувшись подушки. Я никогда не смогу полностью отблагодарить небеса, Бога или мою мать за свое появление на свет. Все было моим: свежесть простыней или их влажность, плечо любовника, касающееся моего, или мое одиночество, серый или голубой океан, прекрасная, гладкая дорога к студии, музыка, льющаяся из приемника и умоляющий взгляд Левиса. Камень преткновения. Я начинала чувствовать себя виноватой. Каждый вечер у меня возникало такое чувство, что я бросаю его. Когда я подъезжала к съемочной площадке, где он работал, когда, захлопнув дверцу автомашины, направлялась к нему изящной, я надеюсь, походной уверенной в себе женщины, я видела, что он издерган, печален, и иногда, как в бреду, спрашивала, а не дурачу ли я себя а если эта жизнь, принадлежащая мне, счастье, радость, любовь, ощущение совершенства всего-навсего глупый самообман. И почему бы мне не подбежать к нему, сжать его в объятиях и спросить спросить его о чем? Что-то пугало меня. Я чувствовала, как меня притягивает к чему-то неизвестному, зловещему, но несомненно существующему, реальному. А затем я брала себя в руки, улыбалась и говорила: «Привет, Левис», и он всегда улыбался в ответ. Раз или два я видела его на съемках. Перед ненасытной камерой он держался так же естественно, как дикое животное, довольствуясь несколькими жестами, причем в такой рассеянной манере исполнения, что выглядел отрешенным, как львы, которым надоел зоопарк и которым невозможно смотреть в глаза.
А потом Болтон решил купить его. Ему это удалось без особых хлопот. В Голливуде не было режиссера, который отважился бы в чем-то отказать ему. Включая и Джея. Болтон встретился с Левисом, предложил ему лучшие условия и купил контракт у Джей. Я разъярилась. Особенно потому, что Левис отказывался рассказывать мне о встрече. Я еле заставила его.
Там большой стол. Он сидел с сигаретой. Предложил мне сесть, потом поднял трубку и позвонил еще какому-то парню.
Что ты тогда сделал?
Взял со стола журнал, начал читать.
Я не могла не улыбнуться. Приятно представить себе молодого человека, читающего журнал, сидя перед Болтоном.
А потом?
Он положил трубку, спросил, не думаю ли я, что это приемная дантиста.