Отчего же, сказал Митя, он тебя пугает?
Я не хочу света.
Странно
Что же будет? прошептала она.
Никто об этом не знает, ответил Митя и забыл, что существует.
Огненный смерч смешал все воедино. Короткий всплеск руквзметнулись плетьми и упали, застонав И вот оно, это слово, беспощадное, как окончание жизни.
Все!..
Все, что я имею, твое!
Зачем тебе это?
Митя лежал, обессиленный страстью, и мысли его, обгоняя одна другую, прыгали, словно птицы на ветке. Готовая сорваться с языка злая ироничная фраза замерла, так и не уйдя в мир.
Что же будет? послышалось вновь.
Митя не ответил, только прикоснулся губами к ее волосам, и они (или это ему показалось) вспыхнули пламенем. Он увидел, как огонь охватывает ее всю, она исчезала у него на глазах. Костер полыхал, а Митя был цел и невредим, и ни единая искра не коснулась его. Это сгорал миф. Жизнь возвращалась в свое жилище
Алина поднялась, накинула халат и, не говоря ни слова, пошла к двери.
Я сварю тебе кофе, Митя!
Митя выглянул в окно и вздрогнул. Глазам стало больно от неестественно резких красок, наложивших свой отпечаток буквально на всем. Только что покрашенная ярко-зеленая крыша резко контрастировала с изумрудно-оливковыми ветками деревьев, стенами желтых домов и одиноко мерцающей серой башней. Пепельные облака плыли невозмутимо и непокорно, следуя своим собственным курсом, на ходу принимая всевозможные очертания. И их совершенно не заботило, кто и что подумает об этом.
«Завидна доля людей оценивать свои поступки как бы со стороны, подумалось вдруг Мите. Люди бы и рады не думать об этом, да так уж устроены, что не могут. И уставшие от однообразия, глаза выискивают для себя что-то необычное, поражающее воображение. А может быть, это оттого, что жизнь не позволяет остановиться, гонит и гонит куда-то, как листок, сорванный ветром Все мылетящие в пустоту осенние листья»
Город всегда рождал в Мите двоякое чувство. С одной стороны, он знал, что толпы стремительно бегущих людейтолько часть непременной и не всегда доступной человеческому пониманию городской суеты, а с другойпостоянно боролся с желанием все бросить и умчаться подальше. И это настороженное отношение к каменному оборотню особенно обострилось от ощущения одиночества, загнанности. Но теперь он понял, что суматоха и разлад не снаружи, а внутри. И от себя уехать невозможно.
Митя наглухо отгородился от всего мира. Он боялся, что в его жизнь проникнут чужие. Но не сумел защититься. И вот сейчас, встретив Алину, он, словно растоптанный цветок, начал поднимать голову, выгибаться, подставляя ветру и солнцу свое израненное тело. Человек с трудом залечивает свои раны
Дождь никак не хотел останавливаться, поливая все подряди ветви деревьев, и стены, грязные от водных подтеков, и немногочисленных прохожих.
Дождь смоет все! Он призван очищать, подминая под себя тоску и грустные тени.
Тебе надо уехать из города, Митя, сказала Алина. Тебя ищут.
Откуда знаешь?
Видела Валерку в баре.
И что?
Он собирался зайти сегодня.
Не боишься? спросил Митя.
Подумаешь, ответила она как можно небрежнее, кто он мне?
Митя рассмеялся.
А я?
Тыдругое дело!
Когда-то и он был для тебя другим.
Все проходит, Митя, и в этом виноваты мы сами.
Что-то ты рано устала, моя милая, усмехнулся Митя, не по годам. А Валерку мне жалко. Седой его изуродует, не на ту дорогу выведет, а потом оставит одного.
Тебя же не вывел, ответила Алина.
Страсть вспыхнула в них негасимым пламенем, и не было их счастливее в эти минуты.
Ночь назойливо билась в светящееся окно. Они лежали притихшие, боясь пошевелиться и разрушить связывающую их хрупкую оболочку. Он положил руку ей на грудь, и она тяжело вздохнула от тяжести этой руки. Запах мужского пота и сигарет хлынул к ней. Митя обретал себя, забывая все, что стояло за ним и называлось прошлым. Она почувствовала упругость мускулов, наполненных жизненной силой, и на мгновение забылась Раздался звонок телефона
Валерка кричал, захлебываясь.
Ты что, не хочешь меня больше видеть?
Алина успокаивала его, понимая, что, если сказать ему правду, он может натворить Бог знает что.
С чего ты взял. Просто я занята, ничего не случилось. Пройдет несколько дней, и мы встретимся. Потерпи немного.
Но чувствовала Валеркина душа, что неладное происходит. Разве душу обманешь? А сердце успокаивало. Может, и в самом деле какие-то проблемы? Но ведь они и раньше возникали, а Алина себя так не вела. Значит, что-то произошло.
Я приеду, сказал Валерка, поговорим.
Не приезжай, я ухожу.
Голос Алины был сухим и жестким, и Валерка понял, что он чужой. Неукротимыми волнами в нем поднялась ярость: «И это в такую минуту, когда я попал в переделку? Эта сука предала меня. Ну что ж, я с ней разберусь!» Разум подсказывал: «Оставь ее, если она предала, значит, нельзя на нее надеяться. Пусть спокойно уходит, в мире много тех, кто не предаст!» И снова пересиливал голос чувства. «Уничтожь ее!»твердил он.
Первым делом, чтобы успокоиться, Валерка напился и побушевал немного в компании друзей, которые никак не могли взять в толк, что с ним происходит. Никогда он не задирался со своими. Но маленький коренастый Чиж, старинный его кореш, сразу понял, в чем дело, и потихоньку сообщил остальным, что буйство Валерки связано с бабой. Ребята поняли и стушевались. Поздно вечером, когда все разошлись, Валерка отправился разбираться с Алиной.
Кто звонил? спросил Митя, когда Алина вернулась в комнату. Твой?
Ага, кивнула она. Понял, что я с другим.
Ты, наверное, часто его предавала? спросил Митя и отвернулся. Знакомая боль пронзила его сердце.
Что вы все понимаете? Предавала, предавала. Что он мне может дать, этот малый? Ничего.
Ладно, сказал Митя, я как будто обокрал кого. Но ведь и меня обокрали. И получается, что мир состоит из воров: все друг у друга крадут. Заколдованный круг.
Да пошел ты, сказала Алина и пошатнулась от оплеухи, которую тут же получила от Мити.
Ты со мной так не говори никогда, иначе я тебя прибью.
Митенька, запричитала Алина, прости, я не сдержалась.
Ладно, забудем это, но учти: если твой сосунок припрется сюда, я с ним рассусоливать не буду.
Валерка плелся переулками, старательно избегая случайных прохожих. Пьяные слезы стекали по его щекам. Он шел и бормотал что-то абсолютно невнятное. И вдруг четкая и ясная мысль пронзила его: «Надо увидеть Седого. Он посоветует, он поможет. Только он один знает, как поступить».
До Седого Валерка не дозвонился и снова кинулся к Алине
Деваться было некуда, и Седой вместе с Костоломом сидели на чердаке большого и грязного шестиэтажного дома, тихо переговариваясь между собой.
Ну, падла, сказал Костолом, угрохал нас этот твой Митя, любимчик, продал ни за что, ни про что. Я тебе всегда говорил, Седой, что не надо его близко подпускать. А ты свое талдычил. Вот и приплыли. Он ведь тихим был, а тихие, они завсегда так: молчат, молчат, а потом как прорежутся и на тебе Костолом помедлил немного и спросил:Что будем делать?
Не гони лошадей, Коля, вымолвил Седой, не верю я в то, что Митя продал, тут какая-то неувязочка, хотя нитки вроде и сходятся. Проверить надо, а пришить, в случае чего, я сам его пришью. Моя забота.
Кто же навел-то? спросил Колька. Гурано, что ли? Так ведь не узнать теперь, покойник он.
Может, за цыганом проследили? предположил Седой.
Проследили, протянул Костолом, опять Митю выгораживаешь. Чего тебе в нем?
Эх, вздохнул Седой, ты, Колька, никому не веришь и никого за человека посчитать не хочешь. А ведь должен же я кому-то поверить на земле, иначехана и рождаться не стоило.
Ты, Седой, в законе, а говоришь, как малек. Гурано сам пришел, стал бы он появляться, если бы продал, а? А Митя неподалеку ошивался. Слышал же ты, цыган сказал? Вот и посуди, что выходит?
Седой молча слушал.
Я тебе так скажу, продолжал Колька, вечно мы здесь сидеть не сможем, надо выбираться. Пойдет один. Я схожу и гляну, что делается, но завтра. А ты отдохнешь от дел. Лады?