_
Ну, брат, молодец же ты! сказал Иван Алексеевич. Только, воля твоя, я все порядком в толк не возьму... Ты говоришь, что их было двое... так что ж?..
А вот что, дядюшка. Они оба были одеты одинаким образом и оба с потайными фонарями. Когда один из них, начав идти вдоль первой комнаты, доходил до стены, которая отделяла его от второго покоя, то в ту же минуту прятал огонь и, ударив кулаком в стену, выбегал в коридор; потом, войдя в третью комнату, прижимался к стене. Второе привидение, услышав сигнал, открывало свой фонарь и начинало идти мимо окон до самой стены третьего покоя, из которого продолжало эту прогулку опять первое привидение, и так далее, до конца флигеля. Все это было у них так улажено, что всякий подумал бы, что мимо окон прошла одна и та же фигура, и со двора решительно невозможно было заметить этого обмана.
Ну, хитро придумано!.. Что и говорить, на свете много обману! Конечно, как иногда не посомниться, не поразмыслить у каждого свой царь в голове, но не верить ничему и во всем сомневаться...
Видит Бог, грешно! прервал Кольчугин, раскрыв снова свои молчаливые уста. Покойный мой батюшка, дай Бог ему царство небесное, вздумал также однажды поумничать, да так-то невпопад, что после дал зарок ни в чем не сомневаться и всему на свете верить.
А что такое с ним сделалось? спросил хозяин.
Да так, батюшка, был случай такой! Он не один раз мне сам изволил об этом рассказывать.
А ты, любезный, расскажи нам.
Рассказать не фигура, только дело-то такое курьезное, что, того и гляди, эти господа на зубки меня подымут, промолвил Кольчугин, указывая на Заруцкого и Черемухина. Да, пожалуй, чего доброго, и покойнику батюшке достанется.
И, сударь, прервал я, подвигаясь к Кольчугину, какое вам до них дело! Рассказывайте.
Да, да! подхватил хозяин. Что тебе на них смотреть! Рассказывай!
Ну, если вам угодно, так слушайте!
Антон Павлович Чехов «Шведская спичка»
1883
Обычно это произведение молодого Чехова, написанное еще до появления на сцене Шерлока Холмса, квалифицируют как пародию на уголовный рассказ. И с этим не поспоришь, так оно и есть. Так же охарактеризовал его и сам автор в письме к Лейкину. Однако свою пародийную сущность повествование раскрывает лишь на предпоследней странице, а до этих пор оно воспринимается как стандартный криминальный рассказ той эпохи, рассказ в духе Габорио - одного из видных предшественников современного детектива.
I
Утром 6 октября 1885 г. в канцелярию станового пристава 2-го участка С-го уезда явился прилично одетый молодой человек и заявил, что его хозяин, отставной гвардии корнет Марк Иванович Кляузов, убит. Заявляя об этом, молодой человек был бледен и крайне взволнован. Руки его дрожали и глаза были полны ужаса.
С кем я имею честь говорить? спросил его становой.
Псеков, управляющий Кляузова. Агроном и механик.
Становой и понятые, прибывшие вместе с Псековым на место происшествия, нашли следующее. Около флигеля, в котором жил Кляузов, толпилась масса народу. Весть о происшествии с быстротою молнии облетела окрестности, и народ, благодаря праздничному дню, стекался к флигелю со всех окрестных деревень. Стоял шум и говор. Кое-где попадались бледные, заплаканные физиономии. Дверь в спальню Кляузова найдена была запертой. Изнутри торчал ключ.
Очевидно, злодеи пробрались к нему через окно, заметил при осмотре двери Псеков.
Пошли в сад, куда выходило окно из спальни. Окно глядело мрачно, зловеще. Оно было занавешено зеленой полинялой занавеской. Один угол занавески был слегка заворочен, что давало возможность заглянуть в спальню.
Смотрел ли кто-нибудь из вас в окно? спросил становой.
Никак нет, ваше высокородие, сказал садовник Ефрем, маленький седовласый старичок с лицом отставного унтера. Не до гляденья тут, коли все поджилки трясутся!
Эх, Марк Иваныч, Марк Иваныч! вздохнул становой, глядя на окно. Говорил я тебе, что ты плохим кончишь! Говорил я тебе, сердяге, не слушался! Распутство не доводит до добра!
Спасибо Ефрему, сказал Псеков, без него мы и не догадались бы. Ему первому пришло на мысль, что здесь что-то не так. Приходит сегодня ко мне утром и говорит: «А отчего это наш барин так долго не просыпается? Целую неделю из спальни не выходит!» Как сказал он мне это, меня точно кто обухом Мысль сейчас мелькнула Он не показывался с прошлой субботы, а ведь сегодня воскресенье! Семь дней шутка сказать!
Да, бедняга вздохнул еще раз становой. Умный малый, образованный, добрый такой. В компании, можно сказать, первый человек. Но распутник, царствие ему небесное! Я всего ожидал! Степан, обратился становой к одному из понятых, съезди сию минуту ко мне и пошли Андрюшку к исправнику, пущай доложит! Скажи: Марка Иваныча убили! Да забеги к уряднику чего он там прохлаждается? Пущай сюда едет! А сам ты поезжай, как можно скорее, к следователю Николаю Ермолаичу и скажи ему, чтобы ехал сюда! Постой, я ему письмо напишу.
Становой расставил вокруг флигеля сторожей, написал следователю письмо и пошел к управляющему пить чай. Минут через десять он сидел на табурете, осторожно кусал сахар и глотал горячий, как уголь, чай.
Вот-с говорил он Псекову. Вот-с Дворянин, богатый человек любимец богов, можно сказать, как выразился Пушкин, а что из него вышло? Ничего! Пьянствовал, распутничал и вот-с!.. убили.
Через два часа прикатил следователь. Николай Ермолаевич Чубиков (так зовут следователя), высокий, плотный старик лет шестидесяти, подвизается на своем поприще уже четверть столетия. Известен всему уезду как человек честный, умный, энергичный и любящий свое дело. На место происшествия прибыл с ним и его непременный спутник, помощник и письмоводитель Дюковский, высокий молодой человек лет двадцати шести.
Неужели, господа? заговорил Чубиков, входя в комнату Псекова и наскоро пожимая всем руки. Неужели? Марка Иваныча? Убили? Нет, это невозможно! Не-воз-мож-но!
Подите же вот вздохнул становой.
Господи ты боже мой! Да ведь я же его в прошлую пятницу на ярмарке в Тарабанькове видел! Я с ним, извините, водку пил!
Подите же вот вздохнул еще раз становой.
Повздыхали, поужасались, выпили по стакану чаю и пошли к флигелю.
Расступись! крикнул урядник народу.
Войдя во флигель, следователь занялся прежде всего осмотром двери в спальню. Дверь оказалась сосновою, выкрашенной в желтую краску и неповрежденной. Особых примет, могущих послужить какими-либо указаниями, найдено не было. Приступлено было ко взлому.
Прошу, господа, лишних удалиться! сказал следователь, когда после долгого стука и треска дверь уступила топору и долоту. Прошу это в интересах следствия Урядник, никого не впускать!
Чубиков, его помощник и становой открыли дверь и нерешительно, один за другим, вошли в спальню. Их глазам представилось следующее зрелище. У единственного окна стояла большая деревянная кровать с огромной пуховой периной. На измятой перине лежало скомканное измятое одеяло. Подушка в ситцевой наволочке, тоже сильно помятая, валялась на полу. На столике перед кроватью лежали серебряные часы и серебряная монета двадцатикопеечного достоинства. Тут же лежали и серные спички. Кроме кровати, столика и единственного стула, другой мебели в спальне не было. Заглянув под кровать, становой увидел десятка два пустых бутылок, старую соломенную шляпу и четверть водки. Под столиком валялся один сапог, покрытый пылью. Окинув взглядом комнату, следователь нахмурился и покраснел.
Мерзавцы! пробормотал он, сжимая кулаки.
А где же Марк Иваныч? тихо спросил Дюковский.
Прошу вас не вмешиваться! грубо сказал ему Чубиков. Извольте осмотреть пол! Это второй такой случай в моей практике, Евграф Кузьмич, обратился он к становому, понизив голос. В 1870 году был у меня тоже такой случай. Да вы, наверное, помните Убийство купца Портретова. Там тоже так. Мерзавцы убили и вытащили труп через окно
Чубиков подошел к окну, отдернул в сторону занавеску и осторожно пихнул окно. Окно отворилось.