Я перехожу к следующему дому, и перед глазами у меня стоит моя маленькая сестренка с синяком на запястье.
Глава 9Мередит
Двадцать девять месяцев назад
На двери кафе «Горячий кофе и чай» в Челси звякают колокольчики. Харрис сидит за кассовым аппаратом и, как только замечает меня, выражение его лица становится жестким. Я прикладываю палец к губам, мол, ничего не говори. Он понимающе кивает в сторону заднего офиса, где, сгорбившись над ноутбуком, рядом с горой документов сидит моя сестра.
Тук-тук! говорю я, постучав в дверь.
Она поворачивается ко мне, прищуривается и только тогда узнает меня. Я не видела ее несколько месяцев, но знаю точно, что за это время я не изменилась.
О боже! Она встает, все еще удивленная моим появлением. Мередит, что ты здесь делаешь?
У Эндрю в городе дела. Я поехала вместе с ним. Думала сделать тебе сюрприз.
Грир никогда не была щедра на телячьи нежности, но ее лицо говорит само за себя. Она ошарашена. И ужасно рада видеть меня.
Давай проветримся, говорю я. В моем распоряжении целый день, а завтра мы уезжаем.
Закусив губу, моя сестра смотрит на компьютер. Знаю, я для нее важнее работы, но я почти вижу, как в эти мгновения она мысленно подсчитывает, в котором часу она сегодня вечером ляжет спать, чтобы закончить учет товаров или свести дебет с кредитом, или что там, черт возьми, она делает.
Она всегда такая рациональная и деловитая. Неудивительно, что они с Харрисом являют собой идеальных деловых партнеров. Он креативный и дальновидный, превосходно варит кофе, она же тянет на себе бухгалтерию, виртуозно сводит дебет с кредитом, подает налоговые отчеты, проводит собеседования с потенциальным персоналом и исправно платит зарплату.
Я украду ее у тебя, говорю я Харрису, возвращаясь в зал. Грир идет следом за мной, на ходу натягивая легкий жакет.
Он сдвигает очки в черепаховой оправе к переносице и смотрит на меня. Он знает: права голоса у него нет. Наши узы нерушимыдаже для парня, чье имя вытатуировано на сердце моей сестры.
Желаю вам хорошо провести время, говорит он, но я понимаю, о чем он думает. Ему чертовски обидно, что, пока мы будем резвиться и болтаться с друзьями по городу, он будет торчать за кассовым аппаратом. С другой стороны, мы не делаем этого постоянно. Они же оба только и делают, что вкалывают. Моей сестре не повредит небольшой перерыв. Он никому из них не повредит.
В общем, пусть привыкает играть вторую скрипку, когда я здесь. Их бизнес Харрис все это подождет, когда я дома.
Грир не прощается. В этом нет необходимости. Они с Харрисом вместе около десяти летоднажды даже почти поженились. Они давно научились обходиться без формальностей, не расшаркиваться друг перед другом и не принимать ничего обидного на свой счет.
Я подумала, а не позавтракать ли нам в «Ла Дольче», начинаю я, протягивая ей руку, как только мы выходим из кофейни. Как в старые добрые времена.
Грир пытается скрыть волнение, однако ускоряет шаг.
Тебе не помешало бы чуть больше улыбаться. Я подталкиваю ее в бок. Ты всегда такая серьезная, такая сдержанная.
Ты это к чему?
Ни к чему. Просто наблюдение.
Отпустив ее руку, я шагаю к бордюру и взмахом руки останавливаю встречное такси.
Можно доехать и на метро, говорит она, указывая в конец квартала. Там виднеется знак, указывающий, что под оживленной улицей есть станция метрополитена.
На такси будет быстрее. И меньше идти. Эти каблуки меня просто убивают.
Ее взгляд задерживается на моих ногах, точнее, на красной коже туфель. Когда-то мы смеялись над женщинами, которые стонали по таким туфлям. Теперь я одна из них. «Маноло Бланик», лабутены, «Валентино» всех цветов и разной высоты каблука. Они все у меня есть, и я не могу сказать почему. Этот вопрос ставит в тупик даже меня саму.
Мне становится немного стыдно.
Останавливается такси, и я, увидев хмурого мужчину с портфелем, претендента на поездку, предлагаю Грир поторопиться. Мужчина бежит в нашем направлении и бесцеремонно пытается перехватить нашу машину. Я скучаю по многим вещам в большом городе, но только не по таким нахалам.
В такси мы обе молчим, что значит, что моя сестра погружена в свои мысли.
Что будешь заказывать? спрашиваю я, неловко пытаясь начать разговор и вернуть ее в действительность.
Пока не знаю.
Ты всегда заказывала яйца Бенедикт, говорю я. А яфранцузский тост. Думаю, на всякий случай нам лучше не изменять традиции.
Я дразню ее, изо всех сил стараюсь создать легкую, непринужденную обстановку, но она не реагирует.
Почему ты такая притихшая? спрашиваю я. О чем ты думаешь?
Грир вздыхает, качает головой и смотрит в окно.
Ни о чем.
Неправда, я ведь вижу. Ты была другой, пока не увидела мои туфли. Дело в них? Я повышаю голос, и водитель смотрит на меня в зеркало заднего вида. Грир?
Не только в них.
Значит, в такси? спрашиваю я.
Водитель снова смотрит на нас.
Просто всякий раз, когда я вижу тебя, ты все меньше бываешь собой и все больше кем-то другим, кого я едва узнаю, выпаливает она, словно автоматную очередь. Вот и пытаюсь понять, почему это так, вот и все.
Я смеюсь над нелепостью ее слов.
Я все еще та, прежняя. И всегда ею останусь.
Такси резко тормозит, водитель выключает счетчик. Я провожу кредиткой Эндрю по терминалу, чтобы оплатить поездку, и Грир выходит на тротуар. Спустя мгновение я присоединяюсь к ней у входа в ресторан.
Просто ты делаешь то, что когда-то делала мама, говорит она, сложив на груди руки.
Я отказываюсь поверить своим ушам.
Пожалуйста, скажи мне, что не сравниваешь меня с ней.
Ты ведь знаешь, что я права.
Мы в упор смотрим друг на друга. Похоже, мы зашли в тупик. Я не знаю, что сказать моей сестре. У нашей матери имелась привычка превращаться в самых разных людей, иногда на миг, иногда на день, иногда на несколько недель или месяцев. Нет, у нее не было никакого расстройства личности. Она просто относилась к своей жизни, как к старой паре обуви, меняя туфли с каждым сезоном или с каждым новым мужчиной, который в вихре вальса влетал в ее жизнь.
Однажды она меньше чем за день из мятежной и раскованной хиппи, любительницы цветастых цыганских нарядов и заплетенных в косички волос, превратилась в строгую, одержимую органической едой мамочку, активистку школьного родительского комитета. Обычно мы предчувствовали грядущие перемены и пытались подготовиться к ним, но только не в тот раз. Никогда не забуду, как однажды утром она отправила меня в школу в своем балахоне и с косичками до плеч, а когда в тот же день открыла мне дверь, то была в узкой юбке, с короткой модной стрижкой, а на столе лежали с полдюжины коричневых бумажных пакетов из магазина здоровой еды.
Грир говорит, когда наша мать встретила моего отца, она была домработницей в частном многоэтажном доме, где жили состоятельные квартиросъемщики. Как-то раз в парке она подслушала разговор двух женщин о том, как сестра двоюродной сестры их подруги из домработницы стала женой бизнесмена-мультимиллионера. Моя мама никогда не встречала никаких миллионеров, по крайней мере, таких, кого она знала бы лично. Чистка туалетовтаков был ее путь в их мир. Она была мышью, а уборкатрещиной в стене, в которую она проскользнула.
Моего отца звали Йосси Натан. Владелец строительной компании в Израиле, он жил в Нью-Йорке всего пару лет. Грир не знает, как начался их роман. Дома, в Кфар-Сабе, у него жена и несколько детей, и то, что на свет появилась я, лишь прибавило ему головной боли. Но перед тем как уехать, он зарегистрировал на мое имя трастовый фонд, к которому я могла получить доступ в свой двадцать шестой день рождения, а моей матери в обмен на молчание обеспечил скромное ежемесячное содержание.
Я лишь однажды видела его фото в Интернете, но так и не смогла прочесть подпись, потому что она на иврите.
О Йосси я знаю лишь то, что у нас с ним одинаковые песочного цвета волосы, смуглая кожа, а наши чертыэкзотическое сочетание европейских и ближневосточных. У меня прямой нос, полные губы и большие глаза, но кроме этого у меня от него больше ничего нет даже его фамилии.