Да говорят, уж к семидесяти.
Я-а-асненько. Уже впал в маразм, поставил я заочный диагноз. А как ты думаешь, Бахва? Не проще ли было списать Леонида после того, как он исполнил заказ? Зачем устраивать такой геморрой со мной?
Я ж тебе повторяю. Никто этого Хопина не разберет. Творит, что захочет. Впрочем, что так, что этак, а у него отмаз конкретный имеется. Если вдруг в мусарне найдется кто смелый и начнет по серьезному копать это дело и твой Ленчик колоться начнет, все повернется так, будто спасает он своего брательника, Разина. Подставляется вместо него. А после получится, что вы оба очень быстро умрете. Вот почему я и не хочу, чтобы ты светил перед следаком этими фотками. И вообще закройся перед ним намертво, даже не дай понять, будто что-нибудь знаешь. А то как бы не было хуже. Ничего у тебя все равно не прокатит, через мусоров ссученных ты не пробьешься, а вот тебя поспешат мочкануть. Один раз тебя предупредили, когда в пресс-хату отправили. Но больше предупреждений не жди. Сдохнешь. У тебя сейчас выход один. Отправляйся на зону и жди, когда этот Хопин помретили сам, или закажут его.
А если я сам закажу, оживился я. Поможешь?
Можно, конечно, улыбнулся мне, как неразумному малышу, Бахва. Деньги есть?
Я вздохнул и сразу закрыл эту тему.
Вот, все поведал тебе, что мне рассказали, подвел итог смотрящий. Если есть вопросы, то спрашивай. Если нужен совет, то постараюсь дать его тебе, Коста.
Пока нет. Я хочу все обдумать, все разложить по палочкам. Надо на это время.
«Полочкам», передразнил меня Бахва. Думай. Костоправ, думай. Но главное, еще раз прошу тебя, не вылезай на допросах. Молчи или посылай всех на хрен. И на суде тоже. Не вздумай и слова сказать, если хочешь пожить.
Я согласно кивнулмол, все понял, все сделаюи поднялся из-за стола.
Спасибо, Бахва, тебе.
Не мне спасибо, братан. Другие за тебя расстарались. Кто, не скажу. И не спрашивай. А иди-ка лучше поспи. Или в картишки покатай с Картиной. И подумай, коль хочешь. Время вроде пока еще есть у тебя на это
Но он снова оказался не прав. Времени не осталось.
Уже на следующий день обо мне неожиданно вспомнили и вызвали к следаку.
* * *
Муха с Живицким дожидались меня в той же комнате для допросов, что и прошлый раз.
Присаживайтесь, гражданин Разин, одарил меня змеиной улыбочкой прокуроришка. Как здоровье? Есть жалобы? Есть пожелания?
Есть пожелание, ответил я, устраиваясь на жестком стуле.
Какое? заметно оживился Муха.
Чтобы ты пошел на фуй, ослепительно улыбнулся я.
Следак приподнялся из-за стола. Я расслышал, как он зло скрипнул зубами, после чего прошипел:
Я вижу, разговора опять не получится. Так вот, обещаю тебе: после суда пойдешь на самую поганую зону и сдохнешь там через полгода. А суд послезавтра. Уже послезавтра, ты понял? А то что-то больно долго ты засиделся в своем санатории. Живешь, как король. В законе себя почувствовал? Следак повысил голос. В авторитете?! Ничего-о-о, скоро в доходягу последнего превратишься! По помойкам научишься шарить! Я это тебе обещаю! еще раз повторил Муха. Та-а-ак Следак покопался у себя в портфеле, извлек оттуда ворох бумажек и перешел на официальный тон. Гражданин Разин, распишитесь вот здесь, вот здесь и вот здесь. Постановление о передаче вашего дела в суд.
Я опять улыбнулся и отрицательно покачал головой. И не проронил ни единого слова. Сидел, жадно ел глазами мерзкую прыщавую рожицу и представлял, как буду давить этого червяка, если удастся уйти в бега и пробраться в Питер.
Адвокат, напыщенно продекламирован Муха, прошу подтвердить, что подследственный от подписи отказался.
Да какой он адвокат? ухмыльнулся я и сделал вид, что собираюсь подняться со стула и броситься на Живицкого. Тот побледнел. Очки запотели. Ублюдок продажный, я тебя заказал. Тебя уже пасут, пидараса. Так что жди.
Муха опять по своей любимой привычке глухо шлепнул ладошкой по столешницеон, наверное, даже отбил ладошкуи заверещал:
Молча-а-ать!!! совсем, как карикатурные офицеры в совдеповских фильмах про царскую армию. Опять захотел туда, где уже побывал?!!
Я понял, что он имеет в виду пресс-хату, и спокойно ответил:
Попробуй отправь. Меня там уже точно не тронут, а тебе не жить после этого. Впрочем, все равно не жить.
Следак неожиданно успокоился и, покачав головой, усталым голосом произнес:
Ну, идиот. И ничего ведь не понимает. Он, видимо, нажал на невидимую кнопочку под столом, и в комнату ввалился охранник. Увести, коротко бросил ему Муха и, когда я уже подошел к двери, прокричал злорадно мне в спину:Разин, до послезавтра. До встречи в суде.
«Да пошел ты, придурок», про себя послал я следака подальше и, держа руки за спиной, пошел по коридору. В свою камеру 426, ставшую мне родным домом. А дальшена зону, где, как обещал мне следак, не живут дольше чем полгода.
В неизвестность! В саму Преисподнюю!!!
Или все будет не так? А черт его знает. Не все ли равно? Выживу где угодно. Сразу погибают лишь те, у кого в жизни нет цели. У меня такая цель естьэтакий неисчерпаемый аккумулятор, который должен постоянно подпитывать меня жизненной энергией.
Леонид, Ангелина, Хопин, Живицкий и Муха Я обязанпросто обязан! вырваться на свободу и привести в исполнение свой приговор. Казнить вас! Казнить!!! И пусть эта казнь будет самой страшной за всю историю человечества!
Леонид, Ангелина, Хопин. Живицкий и Муха Я обязанпросто обязан! избавить от вашего общества нормальных людей.
Леонид, Ангелина, Хопин, Живицкий и Муха
Я обязанпросто обязан!!!
* * *
Я скрипнул зубами, отвернулся, упер руки стену и стал слушать, как вертухай возле моей четыреста двадцать шестой звонко гремит ключами и глухо матерится себе под нос.
Часть 2. Ижменский острог
Глава 1. Вьюга над Ижмой
Несмотря на середину апреля, к вечеру над Ижмой завьюжило. Ночью ветер набрал силу шквалазло швырял в окна хлопья мокрого снега, угрожая выставить тонкие стекла, и гремел в локалке каким-то, невесть откуда взявшимся там, железом. А к рассвету все успокоилось, и о ночной буре напоминали лишь огромные, словно дюны, ослепительно белые наносы, надежно укрывшие успевший уже съежиться и потемнеть под ярким апрельским солнышком снег.
* * *
Всю ночь я слушал бурю. Наслаждался теплом и уютом, царящим в «спальне», отделенной от остального барака перегородкой из двухдюймовых досок. Перечитывал Шишкова и краем глаза наблюдал за Блондином и Костей Арабом, застывшими над шахматной доской.
Ну прям Каспаров и Карпов на сцене, а не смотрящий за зоной и один из его пацанов! За два часа, на которые обычно растягивали одну партию, они умудрялись не обменяться ни единым словечком. Сидели, подперев головы огромными испещренными наколками кулачищами, и только смолили одну сигаретину за другой. При этом играли не на интерес, как это принято в здешних местах, а просто заносили результаты в таблицу, которую Блондин приколол к перегородке, и счет между ними былужаснуться! 948 на 935,5. Удивительно равные соперники. И удивительная картинакажется, будто находишься не в ИТУ строгого режима, а в Доме пионеров и школьников.
Кажись, к ничьей катимся, на исходе второго часа разорвал тишину Костя Араб.
Согласен, пробасил Блондин и протянул через доску руку для скрепления рукопожатием этой ничьей.
И тут же они начали расставлять фигуры для новой партии. Я попытался припомнить, какой же по счету за сегодняшний вечер? Пятой?.. Шестой?.. Нет, успел сбиться со счету.
Ну, чё уставился, тезка? не оборачиваясь, пробурчал сидевший ко мне спиной Костя АрабИди, чифиру запарь. Все одно ни хрена не делаешь. Валяется кверху брюхом заштопанным, да так и сверлит мне спину буркалами, так и сверлит И на стол собери, чё там осталось. Пошамаем хоть.
Чифир остынет, пока доиграете, хмыкнул я, поднимаясь со шконки.
Не простынет. Отложим партию. И смотрящий сделал первый ход. На этот раз он играл белыми.
Я достал из шкафчика большую жестяную кружку и вывалил из нее на тарелку нифеля (завтра отдам доходягамне пропадать же добру). Потом зачерпнул ковшиком из ведра, вымыл кружку, набухал в нее воды и воткнул кипятильник, сделанный из бритвенного лезвия. И только тогда заметил, что Блондин наблюдает за мной краем глаза и ухмыляется.
Чего тебе? Сиди двигай пешки.
Хозяйственный ты, Коста, пацан, заметил «гроссмейстер» с ехидцей. Араб тоже оторвал взгляд от доски и улыбнулся. Откинешься, дык в первый же день все лярвы у твоих ног лягут. От шеснадцацы и старше. В любой деревне.
Что-то сегодня он слишком расслабился и позволял себе отвлекаться от шахмат.
Играй давай повнимательнее, хлопнул я его по широкой спине. Партию ведь просрёшь. И принялся готовить заварку.
Согнул пополам тетрадный листок так, чтобы он в месте сгиба сложился примерно под прямым углом, и сыпанул на него из пачки «36»-го. Прикинул на глаз, не перестарался ли, и решил, что все чики-чики. Потом принялся выкладывать на стол то, чем мы были богаты, вернее, на данный момент бедны. Буханка черняшки, баночка соленых огурчиков, початая пачка вологодского масла, полпалки сырокопченой колбаски, жалкий огрызок сала, несколько кусков сахара, головка чеснока и две больших луковицы Ничего, с голоду пока не подохнем, а уже завтра с воли должны подогнать и курехи, и хавки, и, надеюсь, травы. На зоне я потихонечку начал попыхивать анашой, и косячок в день иногда себе позволял.
Вода закипела, и я засыпал в кружку заварку. Она образовала на поверхности воды высокую черную горку, которую пришлось разравнивать пальцем, чтобы прикрыть кружку крышкой.
Дожидаясь, пока нифеля опустятся вниз, я вышел из «спальни» в общий барак и подошел к одной из шконок, на которой лежал мужик, подхвативший накануне воспаление легких. Сука-фельдшер вчера покрутился вокруг него со своим стетоскопом, по частоте пульса попытался определить температуру и поставил диагноз: бронхит. Хотя налицо были все симптомы очаговой односторонней пневмонии. Это пока односторонней. Неизвестно, что будет дальше. Как жаль, что во время «осмотра» не оказалось рядом меня! Когда фельдшер с чувством выполненного долга уже свалил из зоны домой, я объявился в бараке и назначил мужику свое лечението, что было возможно в этих условиях. Во всяком случае, остатками уксуса, который я изъял у наркотов, удалось быстро сбить температуру.
Мужик спал. Неспокойно, но спал. На лице выступили капельки пота, на лбу можно было жарить котлеты. Я взял его горячую руку и посчитал пульстемпературка в районе 39. Черт, а уксуса почти не осталось! Завтра пойду в лазарет и возьму на цугундер паршивого дурака фельдшеришку.
Уж меня он послушает. Потому что меня он уважает. Но больше, чем уважает, боится. Я не дам ему погубить человека.
Чё ты, Коста?
Как ни старался потише, поаккуратнее, но все же разбудил своего пациента. Ч-черт!
Спи, Колян. Я так, проверяю. Дай-ка грудину твою послушаю.
Я присел на шконку, задрал Коляну рубаху и свитер, наклонился и приложил ухо к его горячей волосатой груди. В левом легком сильные хрипы. Правое вроде бы чистое. Пока. Если завтра Коляна заставят идти в промзону
Эй, а чем это вы там занимаетесь? раздался у меня из-за спины ехидный мальчишеский голосок. Хи-хи.
Я резко обернулся и встал. Шагах в пяти от меня с верхней шконки свесил голову один из новеньких, прибывших с малым зимним этапом месяц назад. Зеленый сопляк, я даже еще не запомнил его погоняло. Да и было ли у него вообще погоняло? Единственное, что я знал про него, так это то, что попал он сюда по хулиганке. Вонючий баклан!
А ты что подумал? Я подошел к нему и дружески улыбнулся. Мол, понял шутку. Давай шутить дальше.
Да так радостно хрюкнул бакланчик.
Дава-а-ай шутить дальше!
В тот же миг я сграбастал щенка за шкирятник и резко дернул его со шконки. Так быстро и резко, что он не успел даже ничего сообразить. Не успел даже пискнуть, когда вместе с постелью летел со своего второго яруса. Шмякнулся вниз, раскинул по полу костями, перебудил полбарака. И скрючился у меня в ногах бесформенной грудой тряпья и дерьма. Я не поленился пару раз пнуть эту груду ногой, стараясь, чтоб вышло это у меня побольнее.
Ты, рыла! Ты что имел в виду, падла? Ты у кого что спросил, понимаешь? Не слышу!
Косты, чито там? раздался из глубины барака голос с кавказским акцентом.
Все ништяк. Сам все решу. Спокойной ночи, братва, вполголоса произнес я и наклонился над продолжавшим валяться на полу слизняком. Завтра после работы ко мне. Договорим. И отправился в «спальню», по пути на секунду задержавшись у шконки Коляна. А ты постарайся уснуть. Спать тебе надо. Завтра на улицуни ногой. Бугор что-то вякнет, отсылай сразу ко мне. И лепилапоявитсятоже ко мне. Поправляйся
Дверь в «спальню» была отворена нараспашку, но почти весь проем заполнил громила Блондин. Стоял, подпирая косяк, и дожидался меня.
Чё за хипеж там, Коста? Ты кого-то помял?
Да. Баклан сопливый, что пришел в марте. Хрен чего я стал бы докладывать Блондину.
Но меня внимательно слушал и Костя Араб. С нетерпением ждал моего ответа. Много базарит. Спустил его на пол со шконки.
Так зови сюда, коли уже спустил. И коли базарит, пробормотал смотрящий.
Завтра придет.
Чего завтра. Давай щас.
«Все равно партия в шахматы прервана», весело добавил я про себя, но вслух произнес:
Не надо. Пусть полежит, поменжуется, подумает, о чем его завтра спрашивать будем. А у нас вон, перерыв на обед
Как Колян? поинтересовался Араб, устраиваясь за столом.
Хреново. Надо лечить.
Надо. Смотрящий корявыми пальцами принялся потрошить на дольки чеснок. Лепилой завтра конкретно займись. Он тебя ссыт.
Заметано. Завтра, пообещал я. Больше о Коляне разговор не заводили. Так, болтали о чем-то пустом, по большей мере о воле. Допили чифир, и смотрящий с Блондином сразу уселись доигрывать прерванную партию. Я прибрал со стола и сходил на дальняк , по пути задержавшись возле Коляна. Он спал, и я побоялся даже пощупать ему лоб. Не приведи Господь, опять разбужу. Вернулся в «спальню», минуту потоптался у шахматной доски, наблюдая за тем, как развивается партия, и когда уж было решил, что она перешла в эндшпиль, Араб проскрипел: