Так что же? спросила она мягко.
Так что он вновь стал нежен, и она начала понимать, убей меня.
Это выглядело гротескно. Его сверкающий глаза уставились на нее.
Это то, чего я хочу, сказал он. Поверь мне, этовсе, чего я хочу в этом Мире, убей меня, как сочтешь нужным. Я уйду без сопротивления, без сожаления.
А если я откажусь? спросила она.
Ты не можешь отказаться. Янастойчив.
Но ведь я не ненавижу тебя, Титус.
А должна бы. Я ведь слабый. Я бесполезен для тебя. Я ничему не смог тебя научить.
Ты меня очень многому научил. Теперь я могу сдерживать себя.
И когда Линдон умер, ты тоже себя сдерживала, а?
Разумеется.
По-моему, ты слегка преувеличиваешь.
Он заслужил все, что получил.
Ну тогда дай мне все, что я, в свою очередь, заслужил. Я запер тебя. Я оттолкнул тебя тогда, когда ты нуждалась во мне. Накажи меня за это.
Она вспомнила старую шутку. Мазохист говорит садисту: «Сделай мне больно! Пожалуйста, сделай мне больно!» Садист отвечает мазохисту: «Не-ет».
Я выжила.
Джи.
Даже в этой, крайней, ситуации он не мог называть ее полным именем.
Ради бога! Ради бога! Мне от тебя нужно всего лишь одно. Сделай это, руководствуясь любым мотивом. Сочувствием, презрением или любовью. Но сделай это, пожалуйста, сделай это.
Нет, сказала она.
Внезапно он пересек комнату и сильно ударил ее по лицу.
Линдон говорил, что ты шлюха. Он был прав, так оно и есть. Похотливая сучка, вот и все.
Он отошел, повернулся, вновь подошел к ней и ударил еще сильнее, и еще шесть или семь раз, наотмашь.
Потом остановился.
Тебе нужны деньги?
Пошли торги. Сначала удары, потом торги. Она видела, как он дрожит, сквозь слезы боли, помешать которым она была не в состоянии.
Так тебе нужны деньги? спросил он вновь.
А ты как думаешь?
Он не заметил сарказма в ее голосе и начал швырять к ее ногам банкнотыдюжины и дюжины, словно подношения перед статуэткой Святой Девы.
Все, что ты захочешь, сказал он. Жаклин.
Внутри у нее что-то заболело, словно там рождалась жажда убить его, но она не дала этой жажде разрастись. Это было все равно что быть игрушкой в его руках, инструментом его воли, бессильной. Он вновь пытается ее использоватьведь это все, чем она владеет. Он содержит ее, точно корову, ради какой-то выгоды. Молока для детишек или смерти для стариков. И как от коровы он ждет от нее, чтобы она делала то, что он хочет. Ну не на этот раз.
Она пошла к двери.
Куда ты собралась?
Она потянулась за ключом.
Твоя смертьэто твое личное дело, я тут ни при чем, сказала она. Он подбежал к двери раньше, чем она управилась с ключом, и ударил с такой силой и злобой, каких она не ожидала от него.
Сука, визжал он, и за тем, первым, посыпался град ударов.
Там, внутри, то, что хотело убить его, все росло, становилось сильнее.
Он вцепился пальцами ей в волосы и оттащил ее назад, в комнату, выкрикивая грязные ругательства бесконечным потоком, словно рухнула запруда, удерживающая сточные воды. Это просто еще один способ получить от нее то, что ему нужно, сказала она себе, если ты поддашься, ты пропала, он просто манипулирует тобой. И все же ругательства продолжалисьих бросали в лицо поколениям неугодных женщин: шлюха, тварь, сука, чудовище.
Да, она была такой.
Да, думала она, я и есть чудовище.
Эта мысль принесла ей облегчение; она повернулась. Он знал, что она намеревается сделать, еще до того, как она взглянула на него. Он выпустил ее голову. Гнев ее подступил к горлу, насытил воздух, разделяющий их.
Он назвал меня чудовищем, я и есть чудовище!
Я делаю это для себя, а не для него. Для негоникогда! Для себя.
Он вздрогнул, когда ее воля коснулась его, а сверкающие глаза на мгновение угасли, потому что желание умереть сменилось желанием выжить, разумеется, слишком поздно, и он застонал. Она услышала ответные крики, шаги, угрозы на лестнице. Они через секунду ворвутся в комнату.
Тыживотное, сказала она.
Нет, ответил он, даже теперь уверенный, что владеет положением.
Ты не существуешь, сказала она, обращаясь к нему. Они никогда не найдут даже частичку того, что было Титусом. Титус исчез. А это всего лишь
Боль была ужасной, она даже лишила его голоса. Или это она изменила его горло, нёбо, самую голову? Она вскрывала кости его черепа и переделывала их.
«Нет, хотел он сказать, это вовсе не тот ритуал умерщвления, который я планировал. Я хотел умереть, когда твоя плоть обволакивает меня, мои губы прижаты к твоим губам, постепенно остывая в тебе. А вовсе не так, так я не хочу».
Нет. Нет. Нет.
Те люди, которые держали ее тут, уже колотились в дверь. Она не боялась их, но они могли испортить ее рукоделие перед тем, как она наложит последние стежки.
Снова кто-то колотился в двери. Дерево треснуло, двери распахнулись. Ворвались два человека, оба были вооружены. Оба решительно наставили свое оружие на нее.
Мистер Петтифир? спросил младший. В углу комнаты под столом сверкали глаза Петтифира.
Мистер Петтифир? спросил он вновь, забыв про женщину.
Петтифир покачал рылом. Пожалуйста, не подходите ближе, подумал он.
Люди наклонились и уставились под стол на копошащегося там омерзительного зверя: он был в крови после превращения, но живой. Она убила его нервыон не чувствовал боли. Он просто выжилего руки скрючились и превратились в лапы, ноги вывернуты, колени перебиты так, что он напоминал какого-то четвероногого краба, мозг расширился, глаза лишились век, нижняя челюсть выступила из-за верхней, как у бульдога, уши заострились, позвоночник выступилстранное создание, ничем не напоминающее человека.
Ты животное, сказала она. Не так уж плохо ей удалась его животная сущность.
Человек с ружьем вздрогнул, узнав своего хозяина Он поднялся, набычившись, и поглядел на женщину.
Жаклин пожала плечами.
Вы это сделали, в голосе слышался благоговейный страх.
Она кивнула.
Вперед, Титус, сказала она, щелкнув пальцами.
Зверь, всхлипывая, потряс головой.
Вперед, Титус, сказала она более настойчиво, и Титус Петтифир выполз из своего укрытия, оставляя за собой кровавый след, точно по полу протащилась мясная туша.
Мужчина выстрелил в то, что когда-то было Петтифиром, чисто инстинктивно. Все, все, что угодно, лишь бы остановить это мерзкое создание, которое приближалось к нему.
Титус попятился на своих окровавленных лапах, встряхнулся, точно пытаясь сбросить с себя смерть, упал и умер.
Доволен? спросила она.
Стрелявший испуганно поглядел на нее. Говорила ли ее сила с ним? Нет, Жаклин глядела на труп Петтифира, спрашивая его.
Доволен?
Вооруженный человек бросил оружие. Его напарник сделал то же самое.
Как это случилось? спросил человек у двери. Простой вопросдетский.
Он попросил, сказала Жаклин. Это было все, что я могла дать ему.
Охранник кивнул и опустился на колени.
* * *
Показания Басси (заключительная часть).
Случай играл странно значительную роль в моем романе с Жаклин Эсс. Иногда мне казалось, что меня подхватывает и несет любой проходящий по миру прилив, иногда я подозревал, что она управляет моей жизнью, как жизнями сотен других, тысяч других, режиссируя каждую случайную встречу, все мои победы и поражения и направляя меня, ни о чем не подозревающего, к нашей последней встрече.
Я нашел ее, не зная, что нашел ее, вот в чем была ирония судьбы. Я впервые проследил ее до дома в Сурреетого дома, где в прошлом году был застрелен своим телохранителем биллионер, некий Титус Петтифир. В верхней комнате, где и произошло убийство, все было чинно. Если она и побывала там, они убрали оттуда все, говорящее об этом. Но дом, который начинал рушиться, был исписан всякими настенными надписями, и там, на стенной штукатурке в той комнате, кто-то нацарапал женщину. Изображение было утрировано, и секс так и исходил от нее, как молния. У ее ног находилось существо неопределенного вида Может, краб, может, собака, а может, даже человек. Что бы это ни было, в нем не было силы. Он сидел в свете ее обжигающего присутствия и мог причислять себя к разряду счастливцев. Глядя на это скрюченное создание, не сводящее глаз с пылающей мадонны, я понимал, что этот рисунок изображал Жаклин.