Потом она молниеносно извернулась и, оказавшись к Андрею лицом, сама обеими руками втолкнула его в себя. Бедра ее задергались в конвульсиях, рот непроизвольно широко открылся, полные счастливых слез глаза полыхнули невиданной вспышкой. Она тщетно облизывала языком иссушенные и покусанные в кровь губы, своими же руками терзала до предела возбудившуюся шоколадного цвета грудь и с каждым встречным движением Таганки, обезумев, всхлипывая, выдыхала из себя, словно последний раз в жизни:
- Да! Да! Да! Еще!!! Еще!!! Да-а-а-а-а!!! - И кусала его, не жалея. И впивалась в его кожу ногтями, продирая в ней тонкие борозды.
Они с Андреем взорвались одновременно, утолив страсть, секунда в секунду ухнули в бездну удовлетворенных страстей. И так же одновременно затихли на заднем диване «мерседеса».
Лишь через несколько минут Сергей Лопатин позволил себе взглянуть в зеркало заднего вида. Путана-шоколадка и Таганка, обнявшись, спали.
Часть вторая
И ХОЧЕТСЯ, И КОЛЕТСЯ
Глава 5
ОТ СТРАХА КОШКА МЫШКУ РОДИЛА
Лысый череп замечтал о щетине,
А слепой решил картины писать.
И безрукий, будто он Паганини,
Заиграл на скрипке, твою мать!
(Из цикла «Нет ничего невозможного»)
И хочется, и колется, говорят в иных ситуациях. А еще говорят: и рыбку съесть, и в лодку сесть. Или, к примеру, на елку влезть и смокинг не ободрать.
А еще некоторых, которые нетерпеливые, подкалывают: курочка в гнезде, яичко в курочке, а он уже со сковородкой бежит.
Вообще, много чего говорят. Кто-то говорит, а кто-то и страдает. Вот, допустим, капитан милиции Горбушкин. Уж его-то страданиям в последнее время было ну просто никак не уняться.
Какие только хитроумные средства не опробовал Севостьян Иванович, чтобы унять смятение души и сердечную тревогу - и водку пил стаканами, и «бормотуху» бутылками, и даже мутный самогон прямо из трехлитровой банки лакал! - все без толку. Не помогало. Напрасно ему люди говорили: выпей - полегчает. Не легчало. Становилось только хуже.
Готовясь к серьезному жизненному испытанию, коим он считал поимку Таганцева, Севостьян Иванович уже второй день не выходил на работу. Как-никак, на руках было командировочное удостоверение. Разумеется, «липовое», выданное полковником Лозовым исключительно для обеспечения алиби Горбушкину сотоварищи. Случись что, верные люди в Москве могут подтвердить, что капитан с группой подчиненных в нужное время находился не в Питере, а в столице нашей Родины на курсах повышения квалификации.
Таким образом, капитан мог позволить себе не появляться в расположении роты патрульно-постовой службы, как будто бы на законном основании.
Сидя на кухне своей коммунальной квартиры, Севостьян Иванович опрокинул в себя очередной стакан «горючего» и занюхал развешанными тут же на бельевых веревках только что выстиранными ситцевыми простынями соседки бабы Груши. Аграфена Самсоновна всегда сушила выстиранное белье на кухне. А Горбушкин, выпивая, всегда им занюхивал, разумно экономя средства семейного бюджета и не расходуя их без надобности на закуску.
В своей комнате пить он не любил. Жена запросто могла покуситься на припасенные для расслабона винно-водочные изделия. Тетка она была в смысле алкоголя закаленная и легко приговаривала литр сорокаградусной водчонки, практически не пьянея. Развозить ее начинало только после пятого-шестого стакана. На такую добра не напасешься. Так что пил Горбушкин в гордом одиночестве, на всякий случай, заныкав предусмотрительно тару со спиртным в укромную нишу за батареей парового отопления. Нальет себе стаканчик, хлопнет, простыней занюхает и - порядок. А бутылку или банку - снова за радиатор.
Вот и сейчас - буль-буль-буль! - потекла родимая из поллитровки в граненник.
- Ах ты, урод тряпочный - Как гром среди ясного неба прозвучал в кухне голос супруги. Но, справедливости ради, надо заметить, что фразу эту она произнесла без надрыва, как само собой разумеющееся. Тембр голоса был у нее достаточно ровный, хорошо поставленный, но лишенный всяческих эмоций. Вроде, как и не упрекнула мужа вовсе, а просто мыслила вслух, констатируя факты. - Без меня опохмеляешься? Совесть бы поимел, рожа твоя ментовская.
Ну кто ее звал, спрашивается? Теперь, пока все до донышка не вылакает, не уберется отсюда.
- Ладно, хмыренок, наливай, не жадничай, - сказала уже как-то совсем ласково.
Она присела на деревянный табурет и выставила перед собой стограммовую стопку.
Деваться Севостьяну Ивановичу было некуда. Пришлось наливать.
Нет, благоверную свою он любил, дурного про это никто не вымолвит. И были они, можно сказать, молодоженами. Вместе стали жить всего полтора года назад, после того, как познакомились на железнодорожном вокзале.
История произошла прямо-таки романтическая, в лучших традициях мексиканских сопливо-слезливых сериалов.
Капитан Горбушкин заехал тогда к своему приятелю в отдел транспортной милиции. Дела были неотложные. Транспортники задержали тогда, в общем-то, шпану, заезжего наркокурьера с небольшой партией опиумного мака, а патрульные Горбушкина по наводке прихватили на улице связного с деньгами.
Первым делом, нужно было определиться, как делить между собой добычу. Деньги пополам - это понятно. А порядок реализации маковой соломки по мелким сбытчикам - штука тонкая и хлопотная. Тут главное, чтобы ни транспортники, ни «пэпээсники» не оказались в дураках и не «кинули» друг друга в части мелкооптовых цен на «дурь».
Переговорив по сути злободневных вопросов, Севостьян Иванович уже покидал линейный отдел милиции, проходя мимо так называемых «обезьянников» - камер содержания временно задержанных лиц. Вот тут и заметил ее - необыкновенной красоты женщину, хотя и в лохмотьях, и растрепанную, и без следов хоть какой-нибудь краски на усталом и бледном лице. Сидела она на деревянной прикрученной к полу лавке, в стороне от разнузданных путан и смердящих бомжих. В разговоры не встревала, держалась как-то по-особому, гордо что ли, независимо, невзирая на незавидное свое положение.
Другая бы сжалась в комочек, теребила бы нервно юбку. А эта - нет. Осанка была прямой, плечи развернуты, подбородок приподнят. И взгляд не потерянный, а прямой, ясный, пронзительный даже. Ух, как она взглянула на остановившегося по ту сторону решетки капитана Горбушкина! Огонь, да и только.
Что называется, породу сразу видать.
- Кто такая? - спросил Севостьян Иванович у своего товарища.
- А, никто, - тот вяло отмахнулся. - Сняли с поезда без билета и документов. На шалаву не похожа. Не воровка и не мошенница - точно, я этих за версту определяю. Пусть посидит до вечера. - И хмыкнул как-то многозначительно.
- А вечером - что? - поинтересовался Горбушкин.
- А сам не знаешь? - лицо товарища расплылось в сальной улыбке. - Подмоем чуток и под водочку по кругу пустим. Не пропадать же такому добру!
Может, капитан Горбушкин и не отреагировал бы на слова приятеля: в первый раз, что ли, менты девкам «субботник» устраивают! Но больно уж эта в душу запала.
- Слышь, давай, так сделаем: ты забираешь мою долю с мака взамен на эту телку. Годится?
Сумма ему причиталась хоть и не космическая, но довольно внушительная. А потому ударили по рукам.
В этот же день Севостьян Иванович привез женщину к себе домой. Вначале думал побаловаться и выгнать к чертям свинячьим. Да попробовав раз, оторваться уже не смог. Так и прижилась она у него в коммуналке.
Позже и паспорт ее нашелся. Точнее говоря, она сказала, что сделала запрос по месту жительства - в Саратовскую область, а там ей уж помогли с восстановлением утраченного документа. Она и ездила туда специально на три дня. Горбушкин думал, что уехала и не вернется больше никогда. А, поди ж ты, как и обещала, воротилась назад вовремя, спустя трое суток.
С другой стороны, все объяснимо. Питер, все-таки, не сравнить ни с какой Саратовской областью. Северная столица России, едрен батон! Полстраны народу спят и видят, чтобы из захолустья сюда перебраться.
Прожив большую часть своей жизни бобылем, Севостьян Иванович был несказанно рад появившейся возможности наконец-то жениться. Тем более, что женщина ему досталась, как оказалось, домовитая, хозяйственная. А в постели - туши свет, сливай масло!
Вот только пить лишнее стала в последний год. Но, с другой стороны, кто в России не пьет? Да вся страна от счастливой жизни в условиях демократической стихии спивается на фиг. Эта хоть по помойкам не шарит и мужиков в дом не тащит, слава богу.
В общем и целом Горбушкин был доволен женой. И она им - тоже, сразу же после первой выпитой рюмки.
- Сева! - сказала она ожившим голосом, глядя на мужа повеселевшими синими глазами. - Ты у меня - чудо! Ты у меня - сказка! Наливай еще!
Боже! Какие у нее глаза! Синие, чистые и бездонные, как небо!
А еще бывает, выпьет, если в меру, и сразу волочет Горбушкина в кровать. И такое с ним вытворяет! Такое! Про такое вот «такое» даже в порнографических журналах писать стесняются.
Ну а когда перепьет лишнего, тоже без проблем. Ложится себе и спит. Хорошая она, когда спит. Густые волосы цвета льна разбросаны по подушке. Улыбнется чему-то во сне - сразу ямочки на щеках. И милая маленькая родинка над верхней губой.
Нет, хорошая все-таки баба досталась Горбушкину на старости лет!
А в коридоре зазвонил телефон. И уже через минуту в кухню приковыляла старуха - Аграфена Самсоновна.
- Севостьян Иванович! - с претензией в голосе заговорила старушенция. - Это вам звонят! С работы! Не могли бы вы сами подходить к телефону, когда звонят вам, а не мне? Я, знаете ли, не секретарша вам какая-нибудь! У меня три неоконченных высших образования и год стационарного лечения в дурдоме! Так что не надо считать меня сумасшедшей - меня там вылечили! Это я вам ответственно заявляю!
Вот, действительно, дура! Как же он определит, кому звонят, если трубка еще не поднята?
Поправив хлопчатобумажную полосатую пижаму, Горбушкин пошел к телефону. А вернулся в кухню уже одетый - в недорогих, но довольно приличных туфлях, купленных недавно фирменных джинсах и тонкой кожаной куртке. Видать, куда-то собрался.
- Анастасия! - торжественно обратился он к жене, допивавшей бутылку водки. - У меня важные дела. Вернусь не скоро.
Супруга в ответ лишь махнула рукой. Мол, проваливай. Даже не повернулась в его сторону.
- На-а-астя! - жалобно простонал Горбушкин. - Ну поцелуй хоть на дорожку!
- Я тебе вот что скажу, Сева. - Мотнув всклокоченной головой, Настя посмотрела на него мутным безразличным взглядом. - В коридоре у двери стоит зеркало. Вот с ним и поцелуйся.
Чертыхнувшись от обиды, капитан Горбушкин покинул квартиру, оставив супругу наедине с издыхающим в пустой бутылке зеленым змием.
Убедившись, что выпивки на кухне не осталось, она, шатаясь, поднялась с табурета и направилась в комнату.
Легла на спину в широкую кровать на металлической панцирной пружине. Закрыла глаза. А на ресницах проступили слезы. Они текли по лицу тонкими струйками, неприятно скатывались к мочкам ушей и щекотали их, утопая затем в подушке.
Насте вспомнился отец. В воспоминаниях она видела его в тот день, когда они вместе с полковником Харитоновым навещали старика на загородной даче в Подмосковье.
- А расскажи-ка мне, дочка, как Родине служишь? - вопрошал старый генерал, царственно восседая в плетеном кресле-качалке. Ноги его были укрыты теплым шерстяным пледом. Руки непрестанно и мелко тряслись. Голова непроизвольно раскачивалась из стороны в сторону. Старик был плох - годы брали свое. Но серые выцветшие глаза смотрели на Настю вполне осознанно и строго. - Помнишь ли ты заветы великого Ленина и основателя Всероссийской чрезвычайной комиссии Феликса Эдмундовича Дзержинского?
- Помню, папа. Помню. - Настя отвечала автоматически, устав уже отвечать на одни и те же вопросы при каждой встрече с отцом.
Генерал, еще двадцать лет назад ушедший в отставку, переехал из Москвы на дачу. Находясь здесь в своеобразной изоляции от бурлящего и бурно изменяющегося мира, старый служака существовал по своим прежним законам и мироощущениям. Он и слышать не хотел, что в стране давным-давно поменялась власть, что о руководящей и направляющей роли КПСС все нормальные люди думать забыли, а принципы демократического централизма нагло попраны вторгающимися происками капиталистических норм.
- Запомни, дочка! - грозил он Насте крючковатым указательным пальцем. - У чекиста должны быть чистые руки, горячее сердце и холодная голова! Коммунистическая партия возложила на тебя особую ответственность - стоять на передовых рубежах борьбы! Нет и не может быть важнее задачи, чем обеспечение государственной безопасности нашей социалистической Родины!..
Все слово в слово! Даже интонации, с которыми отставной генерал госбезопасности Иван Трофимович Звягин нес всю эту архаичную чушь, помнились до мельчайших подробностей. А крючковатый иссохший палец старого отца, грозящий заплутавшей по жизни дочери, виделся ей теперь дамокловым мечом, зависшим над ней на тонком, готовом вот-вот оборваться волоске.
- Вот так и служу, папа - вслух произнесла Настя, глотая горькие слезы. - И чистые руки, и горячее сердце все в жопе
Никого в комнате не было, и Насте незачем было стесняться в выражениях.
Ее отец После того, как генерал Звягин доложил, кому следует, о готовящемся государственном перевороте, спецслужбисты незамедлительно упрятали его в психушку. Там, говорят, он и скончался при невыясненных обстоятельствах. То ли подушкой его ночью задушили, то ли сам задохнулся - старый был, слабый. Мог лечь неудобно на живот, уткнуться в подушку лицом и уснуть. Навсегда.
Не поднимаясь, она пошарила рукой под кроватью и достала оттуда недопитую с вечера бутылку с водкой.
И глаз не открывала. Вот так, лежа на спине, отпила прямо из горлышка.
Бутылка вывалилась из ее руки. Настя уснула. Уснула коротким и всегда тревожным сном глубоко пьющего человека.
А в беспокойной дреме явился к ней Андрей. Андрей Таганцев, который всего два года назад еще был ее мужем и мэром сибирского городка Иртинска.
Как-то ранней осенью они отправились на плотах покорять строптивые реки Зауралья. С ними был и Витя Погодин, губернатор края, и несколько человек охранников. Но никто не углядел, как Настя на одном из крутых порогов вдруг вывалилась из резинового надувного плота.
Ледяная стремительная волна сразу же накрыла ее сверху. Голову больно ударило о подводный каменный валун, благо защитил специальный стеклопластиковый шлем. Но даже при этом она получила легкое сотрясение. Синие круги поплыли перед глазами. Ноги схватила судорога.