Я вспомнила рассказы Метлы, и мне действительно стало веселее. Теперь я хотя бы знала, где нахожусь. Определенность придавала уверенности.
В купе, где меня разместили, случился еще один радостный момент - на том месте, где окно наглухо закрывалось металлическими пластинами, я обнаружила малюсенькую щель, через которую можно было видеть волю.
Поезд простоял еще час. За это время ко мне поместили трех женщин, одна из которых показалась мне до боли знакомой. Но она узнала меня раньше.
- Вот уж не думала, что так встретимся, - с каким-то ехидством произнесла она.
Я промолчала, узнав в ней ту самую Свету из общаги, и с отвращением отвернулась.
- Вообще-то я с тобой разговариваю. Чего, глухая, что ли?! - все более и более распалялась Света. - Все целочку из себя строишь, курва? Так вот из-за кого я теперь здесь кандыбаюсь! Ну, сейчас ты у меня спляшешь танец маленьких блядей, падла.
Она бросилась ко мне, но тут же наткнулась на точный удар ноги в горло. Уроки кореянки не прошли даром. В следующее мгновение я прыгнула на нее и начала душить. Я впомнила все - и общагу, и жирного Тофика, и Самошина, и его невесту. Неудержимая ярость завладела мной целиком и полностью. И если бы не прибежавшие на крики двух других «пассажирок» моего нового купе конвоиры, Свете пришлось бы попрощаться с жизнью.
Получив резиновой дубинкой по голове, я отключилась. А когда пришла в себя, Светы в купе уже не было: видимо, ее пересадили в другое. На меня смотрели с опаской и уважением лишь две пары глаз молодых попутчиц.
Голова раскалывалась, и я попыталась заснуть, сконцентрировав внимание на мерном стуке колес уносящего меня в неизвестность поезда.
* * *
Стук колес становился медленнее и глуше. Вагон, раскачиваясь во все стороны, выезжал на запасные пути, чтобы оттуда отправиться дальше, во двор женской зоны, находящейся в суровых лесах Мордовии.
Я приникла к заветной щели в стене вагона и увидела, как среди густого леса начинаются постройки, окруженные высоким бетонным забором с колючей проволокой поверху. Тоска подкатила к горлу и не давала дышать, застряв где-то в глубине слезным комом несбывшихся надежд. Состав еще раз качнулся и, громко скрипнув тормозами, остановился. Решетка купе со скрежетом отъехала в сторону, и грубый голос вертухая скомандовал:
- Выходим по одному: Афанасьева, Бурунян - голос громко перечислял фамилии, и вагон медленно пустел. - Королева
Услышав свою фамилию, я поднялась с полки, подобрала пакет с вещами и поплелась к выходу из вагона. Два солдата-срочника с «калашами» и две женщины-контролера ИТК, одна из которых держала в руках список, конвоировали нас до здания управления колонии. С цепей рвались захлебывающиеся лаем и истекающие слюной громадные овчарки. В холодном помещении нас ждал медицинский осмотр и обыск. Медосмотр происходил в маленькой комнате со стенами, обложенными кафелем. Тетка с внешностью откормленного годовалого поросенка потребовала полностью раздеться, затем осмотрела на предмет вшей, кожных и венерических заболеваний. Она заглядывала куда только можно, засовывала пальцы в холодной мокрой перчатке в отверстие заднего прохода в поисках спрятанных там наркотических веществ или завернутых в полиэтилен денег. Тем временем надзирательницы тщательно прощупывали каждый сантиметр одежды. После посещения парикмахерской мой начавший было отрастать ежик волос вновь исчез, и фотограф запечатлел меня в фас и в профиль именно в таком уродливом виде.
Тюремная баня представляла собой длинное темное помещение со скользкими заплесневелыми полами. Мне отвели на мытье всего несколько минут в чуть теплой воде с крошечным куском мыла. Через полчаса этих унизительных процедур меня повели по длинным темным коридорам. Это были не те коридоры, которые за последние месяцы, проведенные в СИЗО, я запомнила, как свои пять пальцев, это было нечто незнакомое и пугающее. Казалось, такие лабиринты я видела в своих кошмарных снах, когда бежала, по холодному обледеневшему полу, натыкаясь на железные прутья заградительных решеток, и падала. И каждый раз просыпалась в ужасе от ощущения, что никогда не найду выхода и обречена вечно бродить по закоулкам жизни, представляющей собой сплошной тюремный коридор.
Благодаря урокам бабы Гали, полученным в СИЗО, во мне не было страха или отчаяния, когда меня подвели ко входу в барак. Я смело шагнула внутрь и уже вечером рассказывала свою историю смотрящей за камерой, женщине неопределенного возраста с серыми, почти прозрачными выцветшими глазами и волевым, я бы даже сказала, мужским подбородком. Ее величали Рысью. По ходу моего рассказа она кивала, и я заметила явное уважение в ее глазах, когда я упомянула о своих отношениях с бабой Галей.
- Все, что ты рассказала, очень хорошо, - сказала Рысь. - Располагайся вон на той койке. Отдохни с дороги. Говоришь, рекомендация будет? Маляву твою подождем. Через месяц-другой, верняк, докатится.
- Спасибо, - ответила я и отправилась на отведенное мне место.
Усевшись на койку, я стала разглядывать обитательниц барака. В огромном холодном помещении разместилось около сотни таких же, как я, несчастных с искалеченных судьбой. Человеку, не знакомому с нравами и обычаями женской зоны, трудно представить, что такое «коллектив», состоящий примерно из сотни разновозрастных женщин-преступниц, среди которых есть «хозяйственницы», детоубийцы, воровки, наркоманки и прочие. День за днем они годами варятся в своем наглухо закрытом котле. Там, незримо для неопытного глаза, постепенно нагнетается давление, и беда, если оно достигнет критической точки. Напрочь рвущие нервы истерики и щедро сдобренные заковыристым матом и личными оскорблениями скандалы с выдиранием волос на коммунальной кухне, где собачатся два десятка разъяренных соседок, - это ничто по сравнению с тем, что вытворяют доведенные до края бабы, сидящие за колючей проволокой. Обусловленная нервным истощением истеричность, непростые женские физиологические особенности, питание на грош в сутки, практически полное отсутствие лекарств и мало-мальски нормальных бытовых условий, - все это неизбежно приводит к последней черте. И эта большая, сложная, многоликая семья должна стать моей на ближайшие семь лет, иначе она раздавит меня, превратит в бесправный элемент, медленно погибающий под прессом унижений и неприятия.
В шесть утра прозвучала команда «подъем», и погруженная в сон камера стала оживать. Женщины выстроились в очередь возле умывальника и сортира, отгороженных деревянной перегородкой от спального помещения. Через десять минут они уже небольшими группами тянулись в общую столовую.
Каша, подаваемая в столовой на завтрак с куском трудно перевариваемого черствого хлеба, напоминала жидкий клейстер. Но еще в СИЗО мой желудок привык к тюремной баланде. Наскоро выхлебав эту безвкусную массу, размочив черствый хлеб в несладком спитом чае, я отправилась с остальными к месту работы.
Работа представляла собой пошив спецодежды, солдатской формы, ватных фуфаек, рукавиц и прочих изделий, не требующих высокой квалификации. В цеху постоянно шумели машины. Пахло пылью и сыростью. Огромное помещение цеха не в силах была сделать теплым убогая старинная котельная зоны.
- Шить умеешь? - бросила мне на ходу бригадирша.
- Нет - ответила я.
- Тогда бери щетку, чисти готовые изделия и упаковывай их в тюки. Вон посмотри там, как девушки делают.
Через минуту я уже стояла рядом с упаковочным столом и крутила неподъемные тюки, увязывала бесконечные узлы и относила на склад готовой продукции. Так прошел день. К концу смены мои руки опухли и представляли собой сплошную мозоль. Вернувшись в барак, я с облегчением опустила их в тазик с холодной водой. Пальцы горели, как от ожогов.
- Подходи, садись к нам, - позвала меня Рысь за стол, составленный из четырех тумбочек, где рядом с ней сидели еще четыре женщины. - Познакомлю с девочками.
Когда я подсела к этому импровизированному столу, мне пододвинули стакан с чаем, и Рысь произнесла, представляя меня:
- Анжелика Королева, погоняло Маркиза, мокрая статья, на семь лет с нами. Маркиза, - продолжила она, обращаясь ко мне, - это Рита, она же Марго, дальше Воробей, Решка и Мария.
Марго кинула на меня взгляд, в котором читалась неприкрытая злоба. Хотя чем она была вызвана, понять я так и не смогла. Пока не смогла
После такого своеобразного ужина Рысь попросила меня задержаться, и мы долго говорили с ней «за жизнь». Мне была приятна беседа с этой умной, достаточно начитанной женщиной, оказавшейся случайно на воровской тропе. Единожды оступившись, она не смогла сойти с этой дороги и топтала зону уже в пятый раз. Я симпатизировала ей и чувствовала, что это взаимно.
* * *
В темноте послышались осторожные шаги босых ног по скрипучему деревянному полу, затем тихий шепот, и стройная женская фигурка нырнула под одеяло к Рыси.
Я слышала о подобных отношениях на зоне и поэтому тактично отвернулась, стараясь не обращать внимания на возню на соседней койке.
Марго была когда-то скромной симпатичной девчонкой. И, как все ее сверстницы, она в один прекрасный день стала женщиной. Но избавиться от воспоминаний об этом событии она не могла, как ни пыталась, и все ее представления о сексуальных отношениях с мужчинами сводились к грязным лапам, нагло щупавшим ее в темном подъезде, слюнявым неумелым губам прыщавого одноклассника, а затем резкой боли в промежности. После такого опыта ей стало казаться, что все мужчины омерзительные похотливые свиньи. Превратившись в убежденную мужененавистницу, она стала замечать, что обращает внимание исключительно на особей своего пола. На уроках физкультуры она любовалась упругими грудками однокласниц, спрятавшимися под их тесными маечками, ловила их хитрые и в то же время искушающие взгляды, адресованные, к сожалению, не ей, а ненавистным мальчишкам. И тем не менее, оставаясь слабой и женственной, она тянулась к сильным ярким женщинам. Окончив школу, поступила в техникум, который вскоре бросила, связавшись с опытной воровкой, обучившей ее не только приемам воровства, но и всем премудростям лесбийской любви. Попав на зону, Марго поначалу чувствовала себя совершенно беззащитной, но, благодаря нестандартной ориентации, ей вскоре удалось завоевать расположение Рыси, которая взяла ее под покровительство, прельстившись красотой молодой лесбиянки. Марго, восхищенная силой и своеобразной харизмой Рыси, вскоре начала испытывать к ней отнюдь не детские чувства. Ревниво охраняя свои отношения, она готова была дать отпор любой зэчке, посягнувшей на установившуюся идиллию
И вот теперь, скинув со своего стройного крепкого тела серую рубаху, служившую ночнушкой, Марго прижалась к своей покровительнице. Та медленно наклонилась и коснулась тонкими губами нежных пухлых губ Марго. Затем Рысь, обняв подругу, поцеловала ее взасос; их языки переплелись, женщины буквально готовы были съесть друг друга в страстном поцелуе. Временами Рысь отрывалась от губ подруги и начинала целовать ее в шею, мочки ушей, закрытые в блаженстве веки. В поцелуях смотрящей было столько нежности, что Марго просто утопала в ней. Рысь обхватила рукой одну грудь партнерши, слегка сжав пальцами сосок, а другую с жадностью всосала ртом. Это были чудесные мгновения, Рысь то всасывала грудь, создавая ртом вакуум, то слегка выпускала ее, но не переставала теребить сосок язычком, вылизывая нежную кожу вокруг него. От этих действий Марго сразу же расслабилась и стала слегка прижимать голову Рыси к своей груди, погрузив пальцы в каштановую гриву волос. Руки Рыси уже скользили по бархатистой коже Марго: одной рукой она обняла ее за талию, а другой раздвинула половинки очаровательной попки и просунула указательный палец в анус, а большой во влагалище. Марго с трудом сдержала стон. Перевернувшись, она игриво повалила хозяйку на постель, положила ее ноги к себе на плечи и раздвинула своими нежными пальчиками половые губы Рыси, засунув свой опытный язычок как можно глубже. Она работала языком, то складывая его трубочкой, то вновь распрямляя. Рысь тихо застонала и изогнулась в судороге оргазма.
Через минуту в руке Рыси появился искусственный орган внушающих размеров, вырезанный из дерева каким-то умельцем и оберегаемый зэчками, как самое ценное. Проведя его кончиком по жаждущим губам Марго, она спустилась по дорожке между грудей до пупка, потом до крутых завитков волос на лобке. Марго в нетерпении опрокинулась на спину, закатила глаза и раздвинула колени, обнажая жаждущую пещерку. Рысь дотронулась членом до влажных от возбуждения складочек, покрытых завитками волос. Женщина задрожала, как в лихорадке, и изящно изогнулась, когда почувствовала, как гладкий твердый предмет входит в нее, доставляя неописуемое наслаждение. Через минуту все кончилось. Марго, нежно поцеловав свою подругу, покинула ее койку и, прошлепав босиком к своей, забралась под одеяло.
* * *
Утром я проснулась от крика. Ругань грозила перейти в скандал. Прислушавшись, я поняла, что у одной из зэчек украли кусок мыла. Одевшись и умывшись, я уже хотела было идти на завтрак, но тут Марго нагло заявила, что видела меня ночью ходившей между коек. Женщина, оставшаяся без необходимого предмета гигиены, потребовала осмотреть мою тумбочку. И каково же было мое удивление, когда именно там нашли ее мыло. Я стояла в растерянности и не знала, что делать. Толпа готова была разорвать меня на куски. Посмотрев в глаза Марго, я поняла, что это ее рук дело, и без лишних слов резким ударом ноги свалила клеветницу с ног. Мы покатились по полу, норовя вцепиться друг другу в глаза. Вспомнив уроки Чои, я извернулась и, бросив Марго грудью на пол, болевым приемом вывернула ей руку.
- Говори, сука! Это твоя подстава? - прокричала я, выворачивая руку еще больше.
- Н-е-ет. То есть да, да. Отпусти Прости меня! - она взвыла нечеловеческим голосом.
Я отпустила ее и, гордо отвернувшись, отправилась на завтрак. Постепенно женщины стали расходиться. С Марго больше никто не общался.
- Почему она так поступила? - спросила я во время завтрака у Марии.
- Это все Рысь, - объяснила Мария. - Ты ей понравилась, она женщина сильная и справедливая, но относится к так называемым «коблам». Марго - ее «жена». Будь осторожна с Марго. Она еще и не на такое способна.
Прошло несколько дней. Марго стала изгоем. Глаза ее сверкали совсем уже бешеной злобой. Но я была готова постоять за себя. Моя уверенность в собственных силах могла мне дорого обойтись, но тогда я этого еще не понимала
* * *
Рабочий день начался как обычно. Я уже привыкла к работе на «упаковке». Мозоли на руках огрубели, а кожа ладоней и пальцев стала толстой и шершавой. Перед обедом, машинально сворачивая последний тюк, я поймала себя на мысли, что даже не особо устаю, совсем не так, как в первые дни.