Еще заведующий каким-то столичным культурным центром, важный, толстый и лысый. Еще два педика, которые начали обниматься и хватать друг друга за все места чуть ли не на трапе. Мне-то без разницы, по мне хоть педик, хоть лесбиян. Я только с точки зрения Ванечки смотрю: этине отцы.
Еще три препода для нашей школы: однапрофессорша, с лицом обиженного мопса, только в очках. Второйизвестный экономист, часто мелькает на экранах. Причем, когда смотрит в камеру, делает лицо более умным, чем до этого. Агуреев сказал, что чувак больше пыжится, а на самом деле даже пивной палаткой не заведовал. Я спросила, зачем же позвали? Мне объяснили, что дядька нужен для пробивания какого-то серьезного проекта.
Еще одного препода я знаю давно. Это директор «Беора»рекламного агентства, обслуживающего «Четверку», Ефим Береславский. Прикольный мужик, весело и с кайфом переживающий критические годы. Я имею в виду: до этогомолодой, после этогостарый. Я обрадовалась, его увидев.
Мы потрепались, он много интересного рассказал из жизни рекламы и не только. При этом лишь пару раз допустил нескромный взгляд на мои достойные формы.
Я ничего, правда? Мне вдруг почему-то захотелось самоутвердиться. Кроме того, мне очень важно, что думают о таких девушках люди его возраста.
Правда, быстро согласился он.
А чего ж вы ухаживать не пытаетесь? Я девушка свободная. Сейчас жизнь быстрая, поговорили под юбку
Ну, во-первых, я пытаюсь, успешно парировал он. А во-вторых, принципиально невозможно залезть под юбку девушке в джинсах.
Тут он прав абсолютно. Короче, отбился мужик, оставив меня в моем положении.
В некотором смущении я побродила по палубе. Встретила еще несколько парочек нестарых и много пар пожилых. Эти мне симпатичны. Особенно двое: седой старичок и бабушка с больной ногой. Он таскает за ней складной стульчик. А она, когда садится, считает ему пульс: сердечник, наверное.
Я видела, какую рожу скорчил Кефир, когда с ними столкнулся. Я давно заметила, что он то ли не любит, то ли побаивается больных и стариков. Старостью, что ли, боится заразиться? А я им завидую. Всю жизнь были вместе и сейчас за руки держатся. Их ведь никто не заставляет. Просто им приятно быть вместе.
* * *
Я бы все отдала, чтобы вот так всю жизнь провести вместе с
* * *
Нет, даже в дневнике не назову его имя. Этозапретная зона. Я никогда с ним не буду. Он и за женщину-то меня не считает. Дашкато, Дашкасе.
Сколько его помню, столько и люблю.
Его привел к нам в дом папа. Мне, наверное, лет двенадцать было, если не меньше. Первое впечатлениев комнате стало тесно. Громкий хохот, веселые глаза и толстое пузо, которое почему-то всегда хотелось погладить. У меня такой же божок был пузатый, из красного дерева. Папа принес. И объяснил, что если желание загадать и пузо веселому божку погладить, то непременно сбудется.
А я всегда папе верю.
Вот и этого божка всей моей будущей жизни тоже папа привел.
Они пили водку и пели песни, что в общем-то для папы нехарактерно. Но веселье толстого гостя было такое ненатужное и искреннее, что и он заразился. Короче, я влюбилась сразу. И гость мне казался уже не толстым, а просто богатырского телосложения.
Уходя, задал дитю дурацкий вопрос:
Ребенок, ты чего так на меня смотришь? Влюбилась, что ли?
Да, ответила я. Папа посуровел: он в отличие от гостя прекрасно знал, что я почти никогда не вру.
Отлично, обрадовался гость. Сколько тебе годочков?
Тринадцать, соврала я, прибавив годик.
Он нахмурил лоб, что-то обдумывая. Наконец просиял:
Значит, через пять лет поженимся!
После чего поднял меня, как котенка, на пару метров вверх и поцеловал прямо в нос. Вовсе не сексуальным поцелуем, я уже и тогда в этом разбиралась.
* * *
Потом папа стал работать в «Четверке», и мы часто виделись с предметом моей любви. Он осыпал меня конфетами и воздушными поцелуями, а я млела, считая дни из отмеренных мне для полового созревания пяти лет.
Потом убили папу, и Агуреев надолго перестал смеяться при встречах со мной. Я месяца два жила на другой квартире, у мамы дяди Семена. Он, как маленькой, читал мне сказки, когда я не могла уснуть. А однажды пришел и сказал, что папа теперь может спать спокойно, а я могу, если захочу, с завтрашнего дня перебираться домой.
Я сразу поняла, что он имел в виду. И сначала обрадовалась. Я так ненавидела тех, кто отнял у меня папу! А потом вспомнила: «Никому не желай того, чего не желаешь себе».
* * *
Нужды я, конечно, не испытывала. Материально стало даже лучше, хотя и папа здорово зарабатывал. Меня кормили, одевали. Потом уже узнала, что больших трудов стоило отбить меня у органов социальной опеки. Даже документы фальшивые какие-то делались.
Я ездила отдыхать за рубеж и каталась на безумно дорогом велосипеде. Со мной сидела настоящая гувернантка с блестящим французским, а училась я сначала в престижном лицее. Потомв не менее престижном университете.
«Четверка» своих в беде не бросала.
Предмет моей любви заходил часто, и вид у него был как будто виноватый. Может, потому, что это он пригласил моего папу на работу, оказавшуюся смертельной.
* * *
В любви я ему не объяснялась. Представляла реакцию. Убил отца, совратил дочь. Но, когда обещанные пять лет прошли, а клятва сдержана не была, плакала как ребенок. Потому что только ребенок может верить подобным обещаниям. Даже поговорка подходящая есть: обещатьне значит жениться.
* * *
Вот для этого и нужен дневник. Кому еще о таком расскажешь? Что любишь мужика, старше себя на два десятка лет. Любишь так, что жить без него не хочешь. Не то что общаться с нашими молокососами с факультета или качками с клубной дискотеки.
Может, я извращенка?
Последний удар мне нанесла его женитьба на Еве. Надо же, женился на Еве! Тоже мне, Адам с брюхом! Неужели он не видит, что она смотрит на него, как дикая собака динго на австралийского кролика?
Хотя это я уже от бабской злости. Ева красива, почти молодаей не больше тридцати двух. И онакняжна. Настоящая! Это ж просто обалдеть. А я вотЛесная Даша. Хорошо хоть не морская корова.
Прям стреляйся, и все тут. Но этого она не дождется. Это я буду ждать, пока она на чем-нибудь не проколется. Может, дать Кефиру денег, чтобы он ее прилюдно соблазнил? А может, она упадет за борт и ее сожрут акулы? Или загорит до сплошного обугливания на тропическом солнце?
Какая чушь! Тем более что мы не идем в тропики.
* * *
Ладно. Пусть живет. А я все равно буду ждать. Мне действительно не нужен никто другой. Просто с Ванечкой мне было бы легче.
А потомукончаю писания и иду смотреть, как там поживает наш подкисший Кефир»
5. Третий день плавания теплохода «Океанская звезда»
Фиорды, восемь морских миль от Стокгольма Швеция
Утро
Ефим Береславский проснулся рано. Поворочался было, прилаживаясь снова нырнуть в объятия Морфея, но понял, что уже выспался. Кряхтя, встал с узкой каютной койки и прошел в крохотную душевую кабину, она жеумывальная комната.
Бритый и освежившийся, снова вышел в каюту и ахнул: в круглом иллюминаторе, на расстоянии буквально вытянутой руки, мимо ошарашенного Береславского медленно проплывала росшая прямо из темно-серой скалы хилая, но с зелеными листочками березка. До нее можно было камнем добросить! Случись это вчера или позавчера вечером, все было бы понятным: меньше надо пить! Но сейчас-то Ефим был свеж как огурец!
Он рванул наверх и был вознагражден. Зрелище действительно оказалось не для слабонервных: лайнер вошел в фиорды. И теперь четырехэтажная (это только то, что над водой) белая громада теплохода буквально пробиралась по естественному каналу-ущелью. Скалистые серые стены, скупо освещенные бледным солнцем, отвесно уходили вверх, и в каждой выбоинке, на каждом выступе жизнестойкая северная растительность цеплялась корнями за холодные камни.
Береславский был восхищен увиденным, однако все же ему стало не по себе. Он, конечно, понимал, что огромный корабль ведет опытный лоцман. Но уж слишком близко были скалы.
Наконец фиорд расширился, полоска воды между бортом и скалами увеличилась. По расписанию скоро должен был быть Стокгольм.