* * *
«Все повторяется, подумал Ефим. Даже чиновник с «Патек Филиппом». Ничего не меняется. Разве что девчонку привез не с собой, а снял на месте».
Гидиха что-то вещала через микрофон, но Береславский ее не слушал. Он смотрел на те же, что и десять лет назад, зеркальные витрины, на чистенькие «немецкие» дома по берегам каналов и проток, на медныежелто-зеленые с белыми пятнами птичьего гуаностатуи по-прежнему неизвестных ему полководцев. (При мысли о птичьих атаках лицо Ефима Аркадьевича непроизвольно скривилось.)
Смотрел на то же, что и раньше, а чувствовал совсем другое. Точнее, не чувствовал.
Тогда его потрясало все. Буквально все: сразу десять сортов сыра в магазине, буйство неона, ночная жизнь на улицах, отсутствие обшарпанных домов, автомобили неведомых марок. А самое главноеникто вокруг не говорил по-русски. И все были иностранцами. Жуть просто какая-то!
А сейчасникаких эмоций. Да, красиво. Но нынешняя Москвав сто раз красивее. И сортов сыра в супермаркетах уж точно не меньше. «Утратилась острота восприятия», поставил диагноз Береславский.
* * *
И тут его осенило.
Он достал сотовый телефон, порылся в электронной памяти и извлек номер Илюшки, которому не звонил уже довольно давно. Нажал на кнопку вызова. После пары длинных гудков раздался знакомый голос:
Я слушаю!
Здорово, спаситель человеческих задниц! приветствовал приятеля Ефим.
Здорово, Ефимище! обрадовался тот. Ты куда подевался?
Да езжу вот тут, скромно сказал Береславский. По илюшкинским местам. Водкой торгую.
Ты в Стокгольме? ахнул доктор. Чего ж меня не позвал?
У нас тут круиз на четыре недели, объяснил журналист.
Вот ведь жалость! Я б тоже поехал. Только вчера вспоминал, как мы с тобой там «зажигали».
* * *
Гидиха включила микрофон громче, и Ефиму, чтобы быть услышанным, пришлось повысить голос.
Мы сейчас на «Васу» едем! сообщил он другу.
Да хрен с ней, с «Васой»! закричал в трубку доктор. Слушай, прокатись там на автобусе от порта, помнишь?
Еще бы не помнить, ухмыльнулся Ефим. Каждый раз они с завистью смотрели на эти чертовы автобусы, отбиваясь от добрых английских старушек с соседнего турсудна, считающих, что эти русские из-за незнания языка просто не понимают, какой автобус им нужен. А им не был нужен никакой автобус, потому что билет до центра тоже стоил два доллара!
И пожри в закусоне у причала, слышишь!
Сделаю, отметил в памяти Береславский. На судне и тогда кормили хорошо. Но так хотелось зайти в этот светящийсядаже после полуночи! рай Однако не зашли: без зеленого червонца там делать было нечего.
Да, чуть не забыл! орал в трубку доктор. Поссы в платном сортире, слышишь? Обязательно!
Что сделать? не понял сначала Ефим.
Пописай, пописай! За деньги, понял! За себя и за меня. Ты меня слышишь или нет?
Слышу, слышу! радуясь, что друг переживает те же чувства, ответил Ефим. Обязательно пописаю. И за тебя, и за себя. Ну ладно. Поаккуратней там, в задницах, попрощался он.
Выключив телефон, Береславский вдруг почувствовал, что вокруг него что-то не то. Не сразу сообразил, что микрофон отключен и гидиха молчит. А его обещание пописатьравно как и прощальное напутствие докторуслышало по меньшей мере пол-автобуса.
Ефим поначалу засмущался, но, заметив веселый взгляд Дашки и поднятый ею вверх большой палецмол, супер! гордо выпрямился и улыбнулся взирающим на него согражданам.
Подумаешь, дела! Гораздо важнее то, что теперь он действительно в состоянии пописать в платном клозете. Причем и за себя, и за того парня.
* * *
А между тем автобус подкатил к «Васе». Огромный музей был построен специально для этого корабля-неудачника.
Ефим еще раз прогулялся по многочисленным палубам монстра, призванного устрашать всех морских врагов средневековой Швеции, но не сделавшего ни единого выстрела в их сторону.
Что ж, дело обычное. Строительство объекта курировал лично его высочество. А коли так, рядом вертелась огромная толпа подхалимов. Проектный древний НИИ предложил поставить полсотни пушек? А сколько у англичан? Столько же? Значит, на нашем будет вдвое больше! Какова у них высота борта? У нас должно быть круче! И так про все. Уже не говоря про украшения, которые делают «Васу» более похожей на плавучий бордель, нежели на флотскую боевую единицу. Сколько тонн лишнего веса заняли все эти бесчисленные украшения?
Короче, «Васа» глаз радовала, но плавать не умела: утонула в момент спуска на воду. Спустя века любопытные потомки осторожно извлекли ее из воды и несколько лет (!) промывали специальным консервирующим раствором. В противном случае корабль бы быстро рассыпался на кусочки. И вот теперь тысячи посетителей из всех стран света ходят полюбоваться на этот позор шведских корабелов.
* * *
Обогащенные впечатлениями туристы с «Океанской звезды» снова заняли свои места в автобусе. Два часа неспешной езды по действительно красивому городуи вновь хорошо известная Ефиму дорога в порт.
Береславский честно выполнил обещание, данное Илюшке, поэтому появление заветного пустыря не вызвало у него никаких физиологических реакций. В отличие от парка, на скамеечках которого начинался, а также заканчивался его первыйи последний! алкогольный бизнес.
В первый же день все российские туристы свои пол-литры продали, чтобы успеть без спешки сделать шопинг. Кое-кто уже затарился подержанными запчастями к «вольво», хрусталем или иными вещицами, которые можно было выгодно сбыть на родине. Самые состоятельные вместе с матросами «Ильича» закрепляли на грузовой палубе парома только что купленные автомобили: Ефим с завистью проходил мимо рядов стареньких и не очень машин, в основном«вольвешек», которые здесь были несравнимо дешевле, чем в России. Но тут уже речь шла, конечно, не о тридцати пяти долларах.
Со своими пузырями остались только научно-популярный журналист и геморройный доктор. Нет, теоретически они все знали отлично. Соотечественники объяснили им, что алкоголь можно продать либо в парке частным лицам, за ту самую десятку, о которой мечталось еще в Москве, либооптомпрактически в любом кафе, но уже по семь долларов за бутылку. Расчет, разумеется, велся не в долларах, а в шведских кронах: патриотичные шведы вообще не признавали заокеанскую валюту. Основным же условием правильного бизнеса было не попадаться местным ментам, которые не поощряли частную торговую практику российских туристов. В неудачном раскладе можно было лишиться бутылок, а то и визы.
Илюшка, исповедуя главный принцип медицины«Не навреди!»предлагал сдать все оптом. Ефим, как более голодныйи соответственно жадный, не хотел терять по трояку или даже больше с каждого пузыря.
Поэтому пошли в парк. Пойти-то пошли, но с торговлей начались осложнения. Во-первых, было просто стыдно предлагать чужим людям купить бутылки: дома оба привыкли к определенному респекту и общественному положению. Во-вторых, оба боялись полицейских. Когда они все же преодолевали свои страхи и застенчивость, выяснялось, что предложение было сделано не тем, на кого оно рассчитано.
Первая, залихватского вида старушка, катившая по дорожке на роликовых коньках, едва сама не вызвала полициютак испугалась внезапно возникшего на ее пути с высоко поднятой бутылкой в руке Береславского.
Откуда ж я знал, что она не пьет? оправдывался Ефим. Ты видал, какой у нее нос красный?
Это просто сосуды расширенные, осудил бестолкового товарища доктор. И резким шагом направился к двум мужчинам, спешащим в сторону порту. Морячкам продам. Смотри на их шапки, точноирландцы.
Ефим с завистью смотрел на ловкого доктора, который вот-вот втюхает иностранным пьяницам свое алкогольное добро. А может, и Береславского тоже, если удача склонится на их сторону. Он встал на «атас», а доктор яростно сигнализировал ирландцам об ожидавшем их счастье.
Мужички остановились и, уяснив суть дела, дружно расхохотались. Оба оказались матросами с российского сухогруза, ошвартовавшегося у третьего причала.
Ну его на хрен, этот бизнес, заявил покрасневший от злости эскулап, вернувшись к Ефиму.