А можно? засмущалась Маша.
Легко! поклялся Береславский. Снимай купальник.
* * *
Фотосессия длилась еще не менее получаса и была на редкость плодотворной: в кармашке кофра ожидали проявления уже четыре катушки.
* * *
Может, эти, последние, лучше мужу не посылать? вдруг спросила Маша, ласково обнимая Ефима теплыми мягкими руками.
Да, лучше, наверное, не посылать, ответил слегка запыхавшийся Ефим, Точно лучше не посылать, окончательно решил он, вдруг почувствовав укол некстати проснувшейся совести. Не из-за неведомого Машиного мужа, конечно. А из-за конкретной жены Натальи, которую и в самом деле любил.
* * *
Береславский даже расстроился: и почему все приятноеобязательно не вполне законное? Кроме того, он еще побаивался грохнуться с чрезмерно узкой морской койки.
Ну а в остальном его жизнь в данный момент времени была просто восхитительной
6. Двадцать восемь лет два месяца и шесть дней до отхода теплохода «Океанская звезда»
Сиреневый бульвар, Москва
Хорошо в конце мая побалдеть на Сиреневом бульваре! Учебапозади, экзамены еще не завтра. Да и бульвар назван так не зря: белые, синие, фиолетовые гроздья распустившейся сирени распространяют повсюду резкий волнующий запах. Он и на взрослых действует мощно, будя самые сокровенные воспоминания. Что же говорить о лицах препубертатного возраста?
На зеленой скамейке сидели два как раз таких лица: уже и пацанами не назовешь, и юношами еще рано.
Один, плотный и какой-то уравновешенный, сидел как все нормальные люди, то есть задницей на зеленом деревянном сиденье. Второй угнездился непосредственно на спинке скамейки, легко и естественно удерживая равновесие зацепленными за планку пальцами ног. Прямая спина и высоко поднятая голова делали его похожим на соколенка.
Я тебя не понимаю, Блоха, говорил плотный. С твоими отметками тебя не то что в наш девятыйтебя в «три четверки» возьмут! Третье место на московской олимпиаде! Совсем ты сдурел, Сашка!
Однако его приятель Александр Болховитинов, очень любивший математику и подававший в этом плане немалые надежды, вовсе не стремился в физико-математическую школу номер 444, одну из лучших не только в их районе, но и во всей стране.
В «три четверки» пусть Вилька ходит, задумчиво ответил он. Каждому свое. А мне хочется простора.
Мама-то как будет переживать! как-то по-бабьи заохал первый. Ее бы пожалел.
Мою маму жалеть не надо, с затаенной гордостью произнес Сашка. Она того не заслуживает. Сашкина мама была завучем их школы, но любая собака в микрорайоне знала, что своему единственному сыну эта веселая и независимая женщина в школьных делах никогда и ни в чемпомимо официальных отношенийне содействовала. У нее были своидавно уже не модныепредставления о принципиальности, которые, кстати, полностью совпадали с жизненными принципами не по годам самостоятельного сына.
Папы в этой неполной, из двух человек, семье, занимавшей большую комнату в четырехкомнатной коммуналке, не имелосьон погиб в какой-то морской научной экспедиции: Сашка был еще совсем крохотным. Но Светлану Васильевну порой в дрожь бросало, когда она доставала старые фото: настолько похожи были старший и младший Болховитиновы. Не только статью, мускулистыми, развитыми спортом телами, цветом волос или разрезом глаз. В Сашке уже сегодня просвечивало то, чем в свое время Сашкин отец пленил его мамукакое-то гордое благородство, «необщее выражение лица», столь непопулярноеи порой даже опасноев стране, полвека культивирующей коллективизм.
* * *
В отличие от друга у Кольки Агуреевапо-дворовому Огурцаотец был, и Колька с ужасом думал о ситуации, когда его семья вдруг осталась бы без бати. Колькин батя был по-настоящему ответственным человеком. Сам приехал из нищейда что там нищей, голодной! рязанской деревни, сам зацепился сначала за ПТУ, потом за свой прокопченный цех на старом московском заводе.
(«Как ты выбирал профессию?»спросил его классе в пятом сынок: ему задали сочинение на соответствующую тему. «По наличию койко-места», не задумываясь ответил папа. А потом сам же помог недоумевающему сыну написать, что его папу с детства необычайно тянуло к обработке черных и цветных металлов методом точения.)
Самбез блатов и без родительских денег (просто смешно говорить про деньги батиных родителей: от своего работодателя они получали «палки»-трудодни, иногда обеспеченные какой-никакой едой, а иногдатолько «спасибом» Родины) получил на заводе квартиру, вкалывая как черт и ни разу не отказавшись ни от командировок, ни от сверхурочных. «Всего шестнадцать лет прожил в общежитии», с серьезным видом шутил батя. А может, и не шутил: многие его одногруппники по ПТУ до сих пор маялись в общагах или, не выдержав, уехали обратно, благо на селе хоть от голода пухнуть перестали.
Короче, Огурец своего батю уважал.
Может, только в одном они и не сходились: Колька очень хотел братика или, на худой конец, сестренку, а батя твердо заявил, что, кроме Кольки, им с матерью больше никого не нужно. Сказал открытым текстом: не намерен, мол, плодить голытьбу.
«Мы с мамкойлимитчики, частенько повторял он сыну. Ими были, ими и помрем. Тыдругое дело. Тымосквич. А в Москве без денег не проживешь, здесь огорода нет. И без крыши над головой тоже. Разве тебе не нравится отдельная комната?» Отдельная комната в пятиэтажной «хрущевке» очень нравилась и Николаю, и двум его лучшим друзьямСашке Болховитинову и Равильке Нисаметдинову, у которых такой роскоши отродясь не водилось. Так что хоть и жалко было Кольке до слез очередного неродившегося братана или сеструху (родители искренне считали, что он верит, будто его маманя раз, а то и два в год ходит лечить желудок. Как будто он не понимает, что лечат женщины в гинекологическом отделении), но к советам своего мудрого бати сын прислушивался очень внимательно.
В общем, я тоже ухожу из школы, объявил Огурец.
Куда? заинтересовался Сашка. Он всегда искренне интересовался успехами и неудачами друзей. Видно, к дружбе тоже бывает дар, и этим даром Болховитинов, безусловно, обладал.
В Суворовское, польщенный вниманием друга, объяснил Николай. А потомв училище, артиллерийское. Батя говорит, погоны всегда прокормят. И пенсия в сорок пять.
А ты уже о пенсии задумался? заржал Блоха. Слушай, а почему не ракетное? вдруг заинтересовался он. Пушки ж вроде устарели?
Вот все и рвутся в ракетчики, поэтому там конкурс больше, раскрыл нехитрый секрет Агуреев.
А в Суворовское конкурса нет?
Есть, вздохнул Колька. Еще какой. Ты, кстати, знаешь последний анекдот? Агуреев поднабрался за время хождения в военкомат. Почему сын полковника не может стать генералом?
Почему? спросил Болховитинов.
Потому что у генерала есть свой сын! заржал Колька.
Но твой-то батя не генерал! почему-то разозлился Блоха.
Зато он автомеханик отличный. Представляешь, после смены месяц ходил к нашему военкому, «Волгу» его делал, раскрыл страшную тайну Агуреев. Другому бы ни за что не сказал, даже Вильке. Блохеможно: емукак в могилу.
А у них своих, что ли, нет?
Какие механики из семнадцатилетних салажат? батиным жестом и, видимо, батиными словами ответил Агуреев. И потом, «Волгу» эту к списанию готовят. Сам же военком и купит. А батя ее сделал как игрушкуеще сто лет проходит. Короче, деталиказенные, рукибатины, «Волга»военкомова, хохотнул Агуреев.
А тыв Суворовском, закончил Блоха.
Точно, усмехнулся друг. Я знаю, ты этого не любишь. Но вся жизнь такая, понимаешь? А тыкак с Луны свалился. Ладно, хорош, перебил сам себя Колька. Сам-то куда решил?
В мореходку, даже лицом просветлел Сашка. Знаешь, мне море ночами снится.
Как оно тебе может снится, если ты там ни разу не был? начал было и осекся Агуреев. Тема была больная: три года подряд Блоха был первым претендентом на призовую поездку в Артек. Но, на беду, в школе учились дети больших шишек, и два раза к самому синему морю ездили их отпрыски. А в третий между Блохой и морскими просторами стала собственная мама, которой было неудобно посылать в привилегированный лагерь сына завуча. Блоха на маму, конечно, не обиделся, но дня три ходил с красными глазами.