Он спокойно взглянул на жену.
Я бы застрелился.
По дороге домой Афанасьев готовил оправдательную речь перед женой. Ах, если бы она и в самом деле была той пустоголовой красоткой, за которую он ее поначалу принял. Ан нет, она ничуть не походила на свою матушку. Она сразу все поймет. Да и что особенного тут понимать?
Из Политбюро его разжаловали в президенты, назначили Главным Конферансье Советского Союза. Теперь он будет разрезать алые ленточки, встречать в аэропорту делегации, предлагать поднять бокалы за Для политикаэто конец. И она это прекрасно понимает.
Может, лучше признаться после завтрака? «Дорогая, у меня есть для тебя приятный сюрприз». Пожалуй, он так и сделает. Но тогда она удивится, почему он сразу промолчал. Нет, увиливать бесполезно.
В окно автомобиля Афанасьев глядел на первых, еще редких прохожих. Забавная штука, вот им можно врать прямо в лицо. Даже не «можно», а нужно. Они настолько к этому привыкли, что не захотят слушать правду. Не желают вникать в тонкости, пусть за них думает партия.
Афанасьев поплотнее закутался в пальто.
Что-то озяб я, пробормотал он, и шофер передвинул рычажок отопления на приборной доске.
Жаль, конечно, Калягина, но что поделаешь: лес рубят, щепки летят. Афанасьев давно бы сам слетел с поста, если бы жалел других. А «щепок» на этот раз будет много, чуть ли не половина Политбюро. Он выложил их имена, как на духу. И что интересно: при этом почувствовал удовлетворение.
Они почти приехали, машина свернула с трассы на только что очищенную от снега дорогу к даче. Милиционер на повороте отдал честь.
А может, все к лучшему?
Спать в президиуме, подписывать бумаги. Не спорить, не думать, просто подписывать все, что ни подсунут. Удастся почаще бывать дома, проводить вечера с женой. Может, они станут почаще ну, в общем, почаще.
Он рассказал ей обо всем во время завтрака. Остаток дня она с ним не разговаривала.
Зина Потапова заночевала у подруги детства. Та жила на юге Москвы, неподалеку от метро «Ждановская».
Настя, Анастасия, вся лучилась такой добротой, таким неподдельным весельем, что к ней тянулись все кругом. Так было и на этот раз: началось с тихой задушевной беседы двух старых подружек за четвертинкой водки, а закончилось полной комнатой распевающих песни гостей, которые принесли с собой шесть бутылок сухого вина и столько закуски, что хватило бы на весь дом.
Зина смотрела на тарелки с маринованными огурчиками, холодными цыплятами, копченой колбасой, осетриной и не переставала восхищаться. Ведь на тарелках лежали не просто закуски, а трофеи нелегких походов по магазинам и километровых очередей. На тарелках лежали плоды долготерпения и щедрой души русских людей.
Словно заслышав звон стаканов и стук вилок, сюда заявилась добрая половина подъезда. Зина познакомилась с молодым школьным учителем в рубашке с коротким рукавом, автослесарем, медсестрой из районной больницы Все они, позабыв о своих трудностях, веселились от души. Зина хохотала до тех пор, пока у нее не потекли слезы, а часы не пробили полночь.
Настя мягко, но решительно выпроводила гостей, и подруги улеглись спать на один диван. Уже засыпая, Зина с улыбкой подумала, что так бесшабашно веселятся только одни русские.
Проснулась она по привычке в пять, но уже совсем в другом настроении. Ночью ей опять приснилось, как ясным январским утром ее, семилетнюю девочку, будит отец. Он готовит завтрак, а потом ведет дочь в школу. На школьном пороге Зина оборачивается и машет отцу, шагающему на свой завод, шапка глубоко надвинута на лоб, воротник пальто поднят. Таким она его запомнила на всю жизньв тот день отец с работы не вернулся.
С тех пор она все пыталась представить себе заснеженные лагеря за тысячи километров от Москвы. Лагерное начальство завело практику посылать семьям заключенных уведомления об их смерти, хотя люди были еще живы. Так было спокойнейродные больше не тревожили своими письмами и посылками. Когда мать Зины получила извещение о смерти мужа, они старались поверить в это, ибо им тоже было так спокойней жить, если не считать тех часов перед рассветом, когда отец стоял перед глазами, безмолвно укоряя их за безверие.
Отец исчез из ее жизни в такое же прекрасное зимнее утро, как сегодня, вот почему Зине не хотелось вспоминать о вчерашнем веселье.
В шесть тридцать она уже хлопотала на кухне калягинской квартиры, жаря ему оладьи. По твердому убеждению Потаповой человек, который так много работает, и завтракать должен плотно.
Сегодня меня ждет трудный день, сказал Калягин, усаживаясь за длинный обеденный стол. Предстоит много дел. Он улыбнулся ей и добавил:Оладьи получилисьязык проглотишь!
Позже, уже в «зиле», несущемся по осевой линии Кутузовского проспекта, Калягин подумал, что он втайне ждал этого дня. Сегодня после обеда у него была назначена встреча с британскими бизнесменами, которые раздумывали, стоит ли торговать с Советским Союзом наукоемкими технологиями. Калягин намеревался отговорить их от этой затеи.
Он лениво подумал, настоящие ли они предприниматели, или англичане решили подослать к нему связного.
Калягин усмехнулся своему отражению в боковом стекле автомобиля. Сейчас он походил на молодого любовника, ждущего весточку от своей милой.
Уже наступило утро, но мысленно Долинг так и не мог вырваться из плена событий минувшей ночи. Бог знает, как он умолял, льстил, угрожал, кричал. И начальник тюрьмы не устоял. Ладно, один звонок. Но только один, согласны? Теперь Долинг жалел об этом.
Если бы тот ужасный человек сам пришел к нему, то ни за что в жизни Долинг так не унизился, не стал бы набирать номер МИ-6 и уговаривать сверхбдительного диспетчера соединить его с заместителем шефа, называя телефонисту давно устаревший пароль.
А ведь он почти пробился. Как это типично для нихдаже не поменять телефонные номера! Самонадеянные болваны!
Но тем не менее, Долинг жаждал объясниться. Он хотел понять, почему они отвернулись от него, прошли мимо, отказались воспринимать его в новой роли, которую он сам еще не успел толком выучить. Роли посредника, полезного человека. Ведь во всем мире люди прибегают к услугам посредников.
Вернувшись в камеру, Долинг повалился на койку и закрыл глаза. Он вспоминал МосквуСокольники, зоопарк, «Дом Книги» на Калининском проспекте, где он однажды встречался с Аркадием. Тот его ждал у отдела плакатов прямо напротив входа в магазин. Долинг пристроился в очередь студентов, которые покупали наглядную агитацию в неимоверных количествах, чтобы оклеивать ей стены общежитиянастоящие обои стоили гораздо дороже.
Итак, его ждал Аркадий, старина Аркадий. Он стал еще толще с тех пор, как они виделись в последний раз. Когда это было? Бог мой, прошло уже четыре года! Но Аркадий был все такой же, с той же бородой, с теми же шуточками, с упрятанным глубоко в карман пухлым конвертом. В нем лежали фунты стерлингов вместе со специальным разрешением таможни, если кто-то поинтересуется. Все очень мило и в рамках закона.
Они выпьют вместе несколько чашечек кофе, и Аркадий между делом объяснит, что эти деньгилишь залог их дружбы. Просто они симпатизируют Долингу и предсказывают ему блестящее будущее.
Разумеется, Долинг не обманывался сладкими посулами. Он все понял с самого начала. А началось это в первый год его обучения на русском отделении в Оксфорде. Неожиданно умер отец, оставив после себя сына-студента, неработающую жену и кучу долгов.
Конечно, можно было попросить стипендию, но на двоих ее все равно не хватило бы, а зарабатывать мать Долинга уже не могла по возрасту. Поэтому на семейном совете решили, что он оставит учебу и пойдет работать к своему дяде в кондитерскую на Ковент-Гарден.
Все так бы и было, но за две недели до конца рождественского семестра русский клуб в Оксфорде организовал прием для советских преподавателей, приехавших прочесть цикл лекций в университете. На вечере Долинг неожиданно для себя рассказал о своих проблемах симпатичному молодому человеку из города с экзотическим названием Кижи.
Честно признаться, Долинг плохо помнил, что именно он говорил, потому что выпил водки чуть больше, чем следовало. Но молодой человек проникся его трудностями и предложил продолжить разговор завтра в кофейне на углу Куин-лейн и Нью-Колледж-лейн. Через три дня Долинг получил первые деньги, а звали того доброго молодого человека Аркадием.