Понимаешь, наш генсек решил прощупать Штаты. Он считает, что их старик-президентразмазня, горазд только болтать об империи зла. Понял, куда он клонит?
Калягин кивнул.
В общем, ему нужен крупный инцидент, чтобы сообразить, на что можно рассчитывать. Все они так поступают, едва дорвутся до власти. Так легче определить курс дальнейшей внешней политики. Получится нечто вроде заявления правительства. А если американский спутник даст сдачи, то наш хозяин прикинется казанским сиротой, начнет извиняться, мол, случилось недоразумение, пообещает международное сотрудничество для предотвращения подобных накладок в будущем. Западная публика охотно клюет на такие штучки.
Генерал помолчал, поковыряв в ухе.
Дело в том, что американцылопухи, и всегда были такими. Они никогда не атакуют нас из-за одного вшивого спутника. Ты только погляди на них! Возьми тех же фермеров, совсем осатанели от жадности, на все готовы, чтобы только их президент не срезал поставки зерна в Советский Союз. Ну, не идиоты ли?
В чем же тогда дело?
А дело в том, дорогуша, что с нашим хваленым космическим оружием только на уток охотиться, а не на американские спутники. Что ни испытание, то неудача.
А как же отчеты? Я сам читал
Калягин был потрясен.
Мы подделываем их. Ты что, нас за дураков принимаешь? Кому захочется собственной рукой выписать себе путевку на Колыму? В общем, мы настолько в этом увязли, что обратной дороги нет.
Афанасьев насторожился, прислушиваясь. Сверху на лестнице раздались голоса и шаги спускающихся людей.
Ты должен помочь, шепнул он Калягину. У тебя тоже нет выхода.
Не прощаясь, Афанасьев повернулся спиной к Калягину и направился к своей двери. Калягин остолбенело глядел ему вслед.
Целыми днями Лена наблюдала в окно за чайками, кружащими над домами. Вслед за бурей наступили удивительно тихие дни. Постучав кулачком, Лена раскачала покрытые коркой льда шпингалеты и открыла двойную оконную раму. С карниза на улицу обрушился снежный водопад. Из распахнутого настежь окна обожгло таким холодом, что у нее перехватило дыхание и выступили слезы.
Первые часы своего вынужденного затворничества Лена провела в одиночестве. Из кресла пересела на диван, потом прилегла. Проснулась она от того, что ее трясла за плечо какая-то женщина: уже наступило утро и пора завтракать. Пожилая говорливая толстушка с прямыми черными волосами, собранными в пучок, и родинкой размером с копейку на подбородке сказала, что ее прислали ухаживать за Леной.
Видишь, здесь не так плохо, верно? А? И за полярным кругом люди живут, милая. Уж мы-то умеем встретить гостя, правда? А?
«Типичное село, подумала Лена, и несет какую-то чушь». Но все же улыбнулась в ответ на добродушный говор тетки. Девушка не заметила, как у той сузились глаза, не придала значения тому, что поначалу пустой разговор постепенно принял вполне определенное направление, не обратила внимание на кассетный магнитофон, вдруг появившийся на столе между ними.
Лена уютно, с ногами, устроилась на диване. Она пила кофе и отвечала на расспросы доброй женщины. Ту интересовало прошлое Лены; по мере того, как наркотик всасывался в Ленину кровь, вопросы домработницы становились все более конкретными. А Лене хотелось говорить, говорить, говорить В конце концов она перестала говорить, она запела и, подряд, одну за другой, пела все песни, которые знала.
С первого взгляда Паркер понял, что у сына очень высокая температура. Мальчуган тяжело дышал, щеки его пылали.
Паркер выключил ночник у кроватки Стивена и на цыпочках вышел в коридор. Сузи возилась на кухне.
Что сказал доктор?
Ты же знаешь, что за фрукт этот Стилз «Немного аспирина, побольше жидкости, а если ребенку станет хуже, привезите его ко мне». Сузи была очень зла. Привезите! На улице минус двадцать, а у мальчика температура под сорок. Господи, кто прислал этого коновала в посольство? Сегодня утром я была в яслях, там тоже им недовольны. Похоже, ему все до лампочки. Кстати, шведы рассказывали, что в городе появился инфекционный менингит. Что если наш Стивен им заразился?
Паркер не привык видеть Сузи такой суровой и решительной, за последние несколько часов с ней произошла разительная перемена.
Мы ведь даже не сможем вывезти его домой самолетом, если он подцепил эту заразу, сказала Сузи.
Паркер обнял ее за плечи и увлек за собой в гостиную.
Завтра я повидаюсь со Стилзом и вправлю ему мозги. Не расстраивайся, все будет хорошо.
Позже, когда Сузи ушла спать, Паркер остался сидеть в кресле, рассеяно слушая неумолкающий гул автомобильного движения по Садовому кольцу. Под окнами бесконечной колонной с ревом шли грузовики, ползли снегоуборочные машины; казалось, что они сутки напролет так и колесят по кругу, никуда не сворачивая.
Паркер вспомнил, как трудно ему было ориентироваться в Москве в первые дни после приезда. Дорожные знаки и указатели словно специально повесили так, чтобы водитель не сразу их заметил. Летом город был серо-желтым, с чахлой зеленью, пыльными разбитыми дорогами, тенистыми двориками, где старики пересидели Октябрьскую революцию, а теперь молодежь пряталась от прелестей социалистического рая. На одних домах висели таблички с номерами, на других отсутствовали. На вопрос, как пройти, прохожие только пожимали плечами: либо действительно не знали, либо не хотели отвечать. В девятимиллионном городе можно было заблудиться, как в лесу.
Зимой улицы превращались в сплошной каток, покрытый жидкой грязью. Многочисленные башни и башенки монументальных сталинских домов нахлобучивали шапки из серого снега. Лишь вдали от городов и подальше от шоссе еще можно было встретить белый снег.
Под его тяжестью гнулись ветви елей, а между деревьев по снегу разбегались стежки следов лесных обитателейлис, волков, медведей, белок, лосей, да кое-где вились охотничьи тропы. Русский лес. Арена безмолвной борьбы не на жизнь, а на смерть Паркера безотчетно влекла эта страна, где человек постоянно борется с суровым климатом. Тысячи квадратных миль безлюдных пространств. Степи и тундра, где затерялись бы целые государства. Безмолвная, загадочная страна, хозяева которой скрываются за кремлевской стеной, окруженной частоколом ухоженных елочек. Если подойти к стене поближе и прислушаться, кажется, что слышишь шепот властителей державы.
И вот откуда-то из самой гущи бессловесной людской массы один человек пытается докричаться до Паркера. Он не сомневался в искренности автора радиограммы. Слишком жалко она выглядела, чтобы быть подставкой. К тому же, веяло от нее какой-то детской непосредственностью. Взять, например, подпись под шифровкой«Единорог». Детский сад, да и только.
Паркер достал из ящика стола фонарик и прошел в комнату Стивена. Там, на полке над кроваткой сына, он нашел книжку, которую искал, и вернулся в гостиную.
Вел за корону смертный бой со Львом Единорог.
Гонял Единорога Лев вдоль городских дорог,
Кто подавал им черный хлеб, а кто давал пирог,
А после их под барабан прогнали за порог.
Вот-вот, под барабанный бой. Паркер подошел к окну. Заснеженные крыши домов с редкими дымками из труб сверху казались одинаковыми, но под одной из этих крыш притаился «Единорог». Двадцать лет назад его прогнали из города: теперь он вернулся.
17 декабря
Десять минут ушло на то, чтобы в предрассветных сумерках откопать из-под снега машину, еще две минутыпобрызгать антиобледенителем на стекла, и уже в шесть пятнадцать Паркер въезжал в ворота посольства.
Стивен всю ночь прометался в жару; Сузи не находила себе места. Паркер хотел остаться домакак отец он был просто обязан остаться, но именно сегодня могла раскрыться загадка странной радиограммы.
Посольские шоферы деревянными лопатами расчищали двор от снега и приветливо помахали Паркеру, карабкавшемуся по сугробу перед парадным входом. Сквозь дверные стекла в вестибюле был виден Дженкинс. Привратник стянул через голову свой любимый джемпер, набросил на плечи форменную куртку и, зевая, поковылял открывать дверь. Глаза его были заспанными, на подбородке проступила седая щетина.
А, мистер Паркер! С добрым утром, черт бы его побрал. Каторжная погода, верно, сэр?