Первые несколько дней Калягин чувствовал себя неуютно в новом кабинете с высокими лепными стенами. Для начала ему вежливо предложили на выбор шесть портретов Ленина. Теперь Калягин понимал, что его власть почти безгранична, но еще не знал, как ей пользоваться.
Он вспомнил слова своего старого наставника Афанасьева. Тот поучал новичка:
Если тебе что-то нужно, никогда не стесняйся, требуй. Допустим, тебя не устраивает отчет. Вызови человека, который его написал и заставь переделать. Не нравится сегодняшний номер «Правды», звони прямо главному редактору, пусть оправдывается. Не бойся, что тебя неправильно поймут, это наше внутреннее дело. Ты один из отцов семейства и должен следить за порядком в доме. Так что валяй, бери трубку и воспитывай, тут Афанасьев хихикнул. Вот и весь секрет нашей работы.
Калягин в ответ лишь пожал плечами.
Нет, я серьезно, продолжал Афанасьев. Помни лишь одно. Над тобой стоит десяток начальников, и каждый из них возглавляет свой клан, у каждого друзья в Москве, в Ленинграде, да где хочешь, хоть на Камчатке. Полезно их знать, чтобы случайно не перейти им дорогу. Держи ухо востро, на секунду зазеваешься, и тут же по твою душу придут трое: один с топором и двое с носилками. Афанасьев опять захихикал и поперхнулся; отхаркнув мокроту, он проглотил ее. Ставки в нашей игре, дорогой товарищ, максимальные.
Это Калягин знал и сам. Если его и раньше подпирала все новая и новая информация для Лондона, то сейчас открылись такие горизонты, что дух захватывало.
Любой из документов, ложившихся ему на стол, представлял собой фрагмент головоломки, сам по себе ничего не говорящий большинству неосведомленных. Каждая страница, да что там, каждая строчка содержала сырые, несистематизированные разведданные. Из докладов партийной номенклатуры в Советском Союзе, из отчетов представительств за рубежом, из донесений разведки и контрразведки складывалась грандиозная картина советской политики, поражавшая воображение.
Понадобились бы годы, чтобы впитать всю информацию, потом годы, чтобы ее осмыслить. Впрочем, для тех же целей хватало ежедневных справок, поступавших каждому члену Политбюро. Только теперь Калягин до конца понял всю сложность государственной машины. Полмира презирало их за глупость и разгильдяйство, смеялось над дебильными колхозниками, гоняющими за водкой на тракторах. Интересно, что бы они запели, довелись им хоть одним глазком заглянуть в документы, лежащие перед Калягиным: политические обзоры, материалы утечек прямо из Белого Дома и из Лондона, да-да, Лондона. Калягин представил, как вытянулись бы их лица, и ухмыльнулся.
Он предпочитал не рисковать. Из открывшейся сокровищницы Калягин потихоньку таскал только самые лакомые кусочки, отдавая предпочтение аналитическим обзорам и долгосрочным прогнозам, а не голым фактам, утечку которых легко проследить. Но лучшие перлы Калягин приберегал напоследок, понимая, что рано или поздно его карьере разведчика должен прийти конец.
О дальнейшей судьбе переданной информации он не знал: обратной связи не предусматривалось, движение на его улице было односторонним. Ни благодарностей, ни поздравительных открыток к праздникам, ни премий за успехи в работе не полагалось. От него ничего не просили, не требовали, ничего не приказывали и не заказывали. Заглатывали все, чем бы он ни разжился. Но до сих пор, насколько Калягину было известно, он не подводил англичан. Он вкалывал сразу на двух работах и обеими гордился.
С раннего утра до поздней ночи Дмитрий Иванович не разгибал спины за столом своего кремлевского кабинета. Совет Афанасьева пригодилсятеперь Калягин по двадцать раз на день звонил по телефонам. Своими вечерними звонками он будил чиновников на Дальнем Востоке, где уже наступало утро. Растерянные, плохо соображающие со сна, они забавляли Калягина.
Он научился требовать, приказывать, даже запугивать. И результаты не замедлили сказаться. В Грузии взяли мафиозную группу производителей наркотиков, и двое из тамошних высших партийных чинов расстались с партбилетами. Не выходя из своего кабинета, Калягин путем сложных расчетов и логических построений обнаружил одну из потемкинских деревень, обилием которых славилась советская экономика. Заводу отпускали фонды и лимиты, рабочие получали зарплату, план производства из года в год перевыполнялся; беда только, что этого завода не существовало в природе.
Калягин торжествовал.
Единственное что портило ему настроение, так это навязчивость Перминева, постоянно путавшегося под ногами. Этот хорек получил повышение и был назначен помощником к Калягину. Все контакты Калягина теперь шли через Перминева, обойти его было невозможно. Афанасьев предупредил Калягина: «Говорят, у Перминева есть высокий покровитель, и это не ты».
Без двух минут восемь в кабинете Калягина зазвонил зеленый телефонный аппарат производства западногерманской фирмы «Сименс». Этот телефон прямой связи никогда не звонил, потому что даже в кремлевском списке абонентов его номер отсутствовал.
Это Ирина Афанасьева.
Голос был ровный, спокойный.
Я узнал. Калягин выпрямился в кресле.
Между прочим, могли бы и поздороваться.
Простите, заработался.
Я могу перезвонить попозже, если
Нет, пожалуйста, не надо. Невольно Калягин представил ее припухшие губы, загорелую грудь под платьем В нем проснулось желание.
Голос Афанасьевой смягчился:
Я не хотела мешать вам, но все же решила позвонить, чтобы извиниться за вчерашнее.
Ну, что я могу сказать? По-моему, то, что случилось
было обычной супружеской размолвкой? перебила его Афанасьева. Вы это имели в виду?
Я Я
Если бы все было так просто! К сожалению, в последнее время подобные сцены повторяются слишком часто. Впрочем, не хочу обременять вас чужими семейными проблемами.
Наступила очередь Калягина оправдываться.
Что вы, пожалуйста, не расстраивайтесь. Я провел чудесный вечер.
А я нет. Впрочем, винить мне некого, кроме самой себя. Надеюсь, что несмотря на недоразумение, мы с вами снова увидимся.
Я тоже на это надеюсь
На секунду в трубке возникла пауза. Калягину даже показалось, что их разъединили. Но тут же раздался щелчок, и вновь послышался ее голос:
Завтра, в пять часов.
Простите, плохо слышно! Калягин почувствовал, как заливается краской.
Я сказала: завтра в пять. Не опаздывайте.
Он ждал продолжения, но Афанасьева положила трубку.
Калягин неожиданно засуетился, схватил пальто в охапку и как-то украдкой проскользнул через приемную. Ни с того, ни сего он почувствовал себя виноватым.
Они встретились во дворе дома на Кутузовском. Будто случайно; просто двое руководителей страны вышли подышать свежим воздухом после сытного обеда.
Гуляли недолго. Взяв Калягина за руку, Афанасьев увлек его в сумрак под аркой. На минуту они пропали из поля зрения телевизионных камер.
Уже во второй раз генерал начинал этот разговор. И опять Калягина поразило, как сильно Афанасьев ненавидит генерального секретаря. Казалось, его отвращение растет не по дням, а по часам. Калягин даже не удержался и удивленно покачал головой в ответ на тирады замминистра.
Времени не осталось, говорил Афанасьев.
Для чего?
Но генерал прижал палец к губам.
Теперь их успели найти инфракрасные камеры, но на экранах можно было разглядеть лишь облачка пара от дыхания двух силуэтов.
Они зашли в парадное, кивками поздоровавшись с охраной. В высоком, отделанном полированным мраморов вестибюле, как в храме, царила благоговейная тишина.
Дверь лифта с грохотом захлопнулась, и допотопная кабина поползла вверх.
Что с космическим оружием? шепотом спросил Калягин.
Афанасьев помедлил с ответом. Он повернулся к Калягину и внимательно посмотрел на него. Нос генерала был красным от холода.
Он хочет сбить американский военный спутник.
Я знаю, но когда?
Перед Новым годом.
А ты против? Вопрос вырвался у Калягина помимо его воли.
Конечно, нет, поморщился Афанасьев. Я просто не уверен, что оружие сработает
Лифт остановился, дверь со скрипом открылась, и генерал, подцепив Калягина под руку, увлек его за угол коридора на лестницу. Здесь Афанасьев, отдуваясь, остановился.