Михайлов пообещал не тревожить Скачко.
Он лежит на третьей койке, сказал врач. Да вы его сразу увидите.
В палате Михайлов подсел к Скачко на кровать, представился и спросил о здоровье. Скачко долгим взглядом посмотрел на Михайлова и только спустя несколько минут ответил:
Да здоровье, как вам сказать. Михайлов заметил, что после травмы не только речь его стала замедленной, но и течение мысли. В голове как будто сено. Вроде что-то есть и ничего нет. Но врачи говорят, что денька через четыре всё пройдет и меня выпишут. Скачко заулыбался. Меня правда выпишут, товарищ майор, правда?
Не сомневаюсь в этом, сказал Михайлов, стараясь сильно не затрагивать Скачко. Мне передали, что вы вспомнили что-то новое о той женщине в «Жигулях»?
Новое? Скачко стал напряженно собираться с мыслями. Казалось, всё выскочило из его памяти. Да ничего нового. Сказал, как будто ничего не произошло. Но потом глаза его вдруг заметались, забегали беспокойно. Женщина? В «Жигулях»? Да это не женщина. Не женщина!
А кто же?
Она Такая, знаете, как ведьма, как мертвец. Когда повернулась ко мне, когда с нее сполз этот капюшон, я я
Василий Семенович, не волнуйтесь, пожалуйста. Вспомните, вы что-то про голову говорили. Что за голова?
Скачко посмотрел мимо Михайлова, потом взор его немного прояснился.
Мы гнались за ней. Долго. Она мчалась, мчалась, потом резко сбросила скорость и остановилась. Бутенков пошел к ней. Я остался в машине. Нам нельзя было выходить вдвоем. Нельзя было вдвоем, понимаете? И он подошел к ней один. Один. Что-то сказал. Потом смотрюзанервничал, схватился за кобуру и повторяет раз за разом: «Это голова? Голова?» и аж затрясся весь, хотя был не из пугливых. А потом я узнал про того хлопца, без головы, и подумал, не та ли голова была у женщины, в машине?
Так вы сами ту голову не видели?
Я? Я? Не видел. Но я слышал, как Бутенков кричал: «Что в сумке? Что в сумке!»
Думаете, голова была в сумке?
Я не знаю, не знаю. А потом, потом она схватила Бутенкова одной рукой за горло и и
Скачко вытянул обе руки вперед, как будто душил кого-то, и затрясся так, что его дрожь передалась даже Михайлову.
Сука, сука, она его так, так! продолжал трястись Скачко, не обращая ни на кого внимания.
Михайлов попытался удержать его руки, но ему не удалось. Тогда он громко крикнул:
Позовите кто-нибудь сестру! Скорее!
А Скачко всё тряс руками и головой, как будто в самом деле кого-то душил, повторяя:
Сука, сука! Не уйдешь, тварь, не уйдешь!
Только минут через десять Скачко смогли уложить, сделав укол. Дежурный врач неодобрительно выговаривал Михайлову:
Я же вас предупреждал, товарищ майор, что его лучше не беспокоить. Вы же видите, в каком он состоянии.
И как долго оно продлится?
Определенно сказать не могу. С виду он психически здоровый мужчина, а там кто его знает. Мне говорили, он попал в какую-то переделку?
Что-то вроде того, ответил Михайлов и попрощался.
Здесь тоже был тупик. Даже если и поверить во все эти сказки, куда скрылась машина? Кто в ней был на самом деле? И была ли в «Жигулях» голова?
«Может, если обнаружат машину, что-нибудь прояснится?» подумал Михайлов, покидая больницу. Было бы очень просто, если бы на все вопросы сразу находились ответы.
12
Когда Михайлов приехал в горотдел, Горюнов находился там. Настроение у него, как всегда, было приподнятое.
Ну, рассказывай, что тебе там удалось раскопать?
Да, собственно говоря, ничего особенного. Был в военкомате, смотрел его личное дело. Кроме благодарностей и похвал ничего любопытного не обнаружил. Есть там даже письмо в военкомат и его матери из части, где Кравченко характеризуется с наилучшей стороны. Сдержан, рассудителен. В достижении цели упрям и настойчив.
Что еще?
В ЖКО сказали, в его квартире прописана еще мать. По словам соседей, около двух лет она живет в деревне у своей сестры, и квартира, пока Кравченко служил, пустовала.
Значит, мать приезжала к сыну только на свадьбу, и квартиру отдала в полное распоряжение молодоженов?
Выходит так.
Что еще?
Всё. Вы же сказали мне к четырем быть, я и так боялся, что не успею.
Не густо, подытожил Михайлов.
Горюнов стал перебирать бумаги. У него на столе скопился целый ворох, он уже их и в стол во все ящики напихал, все равно места не хватало. И ведь ничего ненужного, лишнего.
Под одной из папок лежал небольшой клочок бумаги. Горюнов прочитал его и тут же вспомнил:
Да, вот еще: звонил Березкин, наш судмедэксперт. Голова Кравченко действительно отгрызена каким-то зверем. И якобы даже не полностью. А потом еще и оторвана, то есть отделена от тела.
Михайлов пристально посмотрел на Горюнова:
Березкин ваш тоже любит сказки читать?
Горюнов улыбнулся:
Да мы тут все как сказочники. Только одни рассказывают, а другие слушают. И ни одни ни другие этим сказкам не верят.
Михайлову чем-то пришелся по душе этот весельчак и говорун Горюнов. За его юмором таился практичный ум.
Без тени злобы он спросил его:
Ты на что намекаешь?
Да так, ни на что, неопределенно ответил ему Горюнов.
Тогда Михайлов спустился на землю.
Женя, а труп идентифицировали?
Пока еще нет. Вызвали телеграммой его мать, она, может, завтра к полудню подъедет, недалеко ведь.
Михайлов снова стал листать дело, перечитывая показания свидетелей. Даже не за что было зацепиться. Прошел день, а у него абсолютный ноль. Опять шумихи не оберешься. Дело неординарное, закрыть так просто не закроешь, и кругом одни пробелыследов нет, отпечатков пальцев, не принадлежащих Кравченко, нет, никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Фантастика! Хоть бы какая-нибудь зацепочка!
Михайлов посмотрел на Горюнова.
Женя, а линию Ракитиной отработали полностью?
Горюнов удивленно округлил глаза и выпятил губы:
Так вы ж её отбросили.
Мы ничего так просто не отбрасываем, Женя. Займитесь, пожалуйста, завтра прямо с утра Ракитиной. Как хорошо она знает потерпевшего, какие у них вообще были отношения. Может, здесь нам повезет?
Горюнов кивнул головой.
Хорошо, товарищ майор.
И еще. Отчего умерла жена Кравченко? Нет ли здесь какой-нибудь связи? Возьми себе на заметку.
А чем вы займетесь, товарищ майор? без всякой задней мысли спросил Горюнов.
Еще не знаю. Может быть, посмотрю еще раз дело.
Тогда я с вами попрощаюсь до завтра. Как-никак конец рабочего дня.
Уже? удивленно спросил Михайлов.
Начало шестого.
Как быстро время летит. Вы не оставите мне ключи от кабинета, я еще немного посижу.
Конечно. Будете уходитьотдадите дежурному, а завтра я их заберу.
Горюнов надел куртку, попрощался и вышел. Михайлов остался один. Надо бы позвонить в управление Левину. Но о чем ему докладывать, он не представлял.
13
Вечером Михайлов стоял у окна гостиницы и смотрел вниз с высоты шестого этажа.
Небольшой рабочий поселок, каких сотни, и все похожи один на другой. Многоэтажные дома среди приземистых почерневших от времени домишек, утопающих в густых кронах деревьев, фермы, башенные краны, трубы, выдыхающие дым, полусрезанные терриконы. А дальшеза жилым массивомстепь. Желтая, зеленая, жухлая, в вечерней синеве сливающаяся с низкими, растянутыми на весь небосвод облаками. И лишь алый круг солнца красит эту синеву то в бронзу, то в золото, то в пурпур.
В таком же городке родился и Михайлов. Мальчишкой бесшабашно лазал по терриконам, озорно дразнил чумазых шахтеров, устало бредущих после смены через весь город в баню, выпрашивал у них цветную проволоку, из которой потом с ребятней плели разноцветные браслеты и кольца. Обыкновенное, ничем не примечательное детство. И как случается потом, что один вырастает и становится убийцей, а другойжертвой. Один по одну сторону добра, другой по другую? Кто разделяет их? Как сортирует?
Часов в восемь он позвонил Левину, в кратких чертах рассказал обо всем, что произошло, что удалось раскопать.
Пока ничего не ясно, резюмировал в конце Михайлов.