Несчастная женщина царапала дорогую обивку гроба своими тонкими морщинистыми пальцами, билась головой о крышку, из горла её вырывались то ли рыки, то ли стоны. Пожалуй, она была здесь единственным человеком, чье горе выражалось по-настоящему.
Преодолевая никем не высказанное табу, я подошел к старой женщине и, тихонько взяв её за плечи, постарался увести её от гроба.
Нет, нет, не-е-е-е-е-ет! истерически кричала она. Не надо! Не надо! Не-е-е-е-е-ет! Закрыли, заколотили, не дали даже увидеть родненького моего! Леша! Леша! Проснись! Ты живой, живо-о-о-о-ой! Пусти, пусти мен-я-я-я-я-я!
От её диких истошных криков мне сталои, уверен, всем остальным тожене то что не удобно, а жутко. Безумный взгляд, пена в уголках рта, черные тени под глазами, гримаса неутешного горя на лице.
Стоило мне взяться за дело, как все словно очнулись от какого-то ступора. Ко мне подбежали добровольные помощникиженщина вырывалась с поистине нечеловеческой силой, кто-то поднес воды, раскладной стул.
Присев и выпив воды, она стала спокойнее. Во всяком случае, рваться к гробу перестала. Я счел своим долгом остаться дежурить рядом с ней для предотвращения дальнейших попыток.
Какая дикость! краем уха различил я из общего гомона чей-то женский голос. Родной матери даже не позволили по-настоящему попрощаться с единственным сыном! Заколотили гроб, словно «груз 200»!
Не говори чепухи, дорогая! ответил мужской голос. Если бы ты знала, в каком виде его обнаружили и дальше голос перешел на шепот.
Я обернулся и увидел пару в черном. Кругловатый и лысоватый важный мужчина в дорогом костюме тут же замолчал и отвернулся.
После похорон всех пригласили в ресторан, на поминальную трапезу, которую организовали коллеги Алексея. Здесь матери уже не было и чинное застолье нарушить было уже некому.
Собравшиеся разбились на множество кружков и «тусовок» и о чем-то тихо шушукались, каждый о своем.
Мы с ребятами немного подвыпили, но говорить не хотелось.
Внезапно кто-то тронул меня за локоть. Я обернулся и увидел плотно сбитого, мускулистого мужчину «в штатском». Черный костюм явно был ему тесен, мешая его широким, «прокачанным» плечам развернуться во всю ширь, сковывая его движения.
Кирилл Андреевич, если не ошибаюсь?
Да, я
Вам удобно будет сейчас со мной поговорить, буквально пару минут, не больше.
А в чем дело?
Дело в том, что вы были одним из тех, с кем за пару дней до смерти общался гражданин Ершов.
Вы из полиции?
Да, моя фамилия Николаев, но вообще хотел бы обойтись без формальностей, по крайней мере, здесь, как и все, он говорил полушепотом. Вот моя визиткаэто приглашение побеседовать завтра
Я не дослушал его и перебил. В самом деле, мне и без того было весьма неуютно находиться здесь, как и на кладбище, среди совершенно чужих и чуждых мне людей, так что я рад был ухватиться за эту возможность и по-настоящему пообщаться о покойном, пусть даже и с полицейским. Тем более, что это позволило бы мне получить ответы на волнующие меня вопросы.
Давайте лучше сегодня, сейчас, мне все равно, по правде говоря, нечем заняться.
Понимаю, кивнул он и его цепкие, холодные, неприятные глаза как-то потеплели. Давайте присядем тогда вот за тот столик, в углу, чтобы не привлекать излишнего внимания.
4.
Не буду от вас скрывать, Кирилл Андреевич, мы вскрыли электронный ящик покойного, как и его мобильный телефон. Мы в курсе того, с кем и о чем общался Ершов Алексей. Сами понимаете, дело щекотливое, «сверху» давят побыстрее раскрыть его, чтобы не было резонанса. Замешаны влиятельные лица.
В Кремле?
И там тоже, уклончиво и как-то торопливо сказал Николаевлицо его я до сих пор не могу припомнить, настолько оно было незапоминающимся, слишком «обычным», что и поныне наводит меня на мысль, что он был не из полиции, а из более важных «органов». Тогда я даже не попросил предъявить его удостоверение, хотя имел на это право, а теперь жалею.
Ну, ближе к делу, также торопливо проговорил он. Вам ничего не показалось странным в последнее время в поведении Алексея?
Показалось, согласился я и изложил ему наш последний разговор с покойным.
Глаза Николаева как-то странно блеснули, взгляд стал острее, жестче, неприятнее.
Значит, ночной звонок, просьба о встрече, рисунок, «информатор» задумчиво проговорил он, не сводя с меня гипнотизирующего холодного взгляда бесцветных глаз-ледышек.
Ну, если вы вскрыли его почту, то, наверное, рисунок вы видели сами.
Да, да, конечно задумчиво проговорил он. Хотя содержание вашего телефонного разговора для меня большая находка. Это дает нам кое-какие нити
Ещё бы! Ведь он звонил с чужого телефона! не смог сдержать сарказма я. Но тут же осексяне стоило провоцировать конфликт с единственным человеком, который мог бы пролить свет на тайну смерти Леши. Вы что-нибудь знаете об «информаторе», о деле, которое он вел?
Кое-что знаю, но этоконфиденциальная информация.
Хорошо, а что тогда не «конфиденциально», если гроб с телом Леши заколочен и не то что нам, его друзьям, а даже родной матери не дали по-человечески попрощаться с покойным! опять против своей воли вспылил я.
Я сказал это необдуманно, в порыве чувств, и, вероятно, мог ожидать лишь сухого, жесткого ответа, но совершенно неожиданно глаза-иголочки «следака» как-то странно забегали, по его рукам прошла какая-то дрожь.
Уверяю вас, Кирилл Андреевич, что то, что вам кажется несправедливымв высшей степени гуманное решение. Ни вы, ни тем более мать погибшего, не захотели бы видеть этого
А вывидели? стараясь не терять из рук инициативы, продолжил наступление я.
Да, видел! И это, надо сказать, на редкость ужасное зрелище, даже в Чечне я с таким не сталкивался Но это тожеконфиденциальная информация.
В таком случае, больше я вам ничем не могу помочь, пошел ва-банк я и сделал попытку встать, давая понять, что разговор окончен. Либо он хоть что-то скажет, либо закроется окончательно.
Рука Николаева вцепилась в мой локоть. «Громкий» и торопливый шепот на ухо:
Да поймите же вы, что не могу я так просто говорить вам все, что мне вздумается! Но если вы будете сотрудничать с нами и дальше, я обещаю вам сделать все, что в моих силах.
Я сел. Он, как мне показалось, облегченно вздохнул.
В качестве задатка могу вам сказать следующее. Ваш друг вляпался в очень нехорошую историю, очень нехорошую. Хотя, в общем-то, он делал правильное делораспутывал одно темное дельце, касающееся «рублевских жен», и кое в чем делился с нами, но наших рекомендаций не послушался и пошел на рожон.
Что за «темное дельце»?
Дело о семи самоубийствах, мрачно отрезал Николаев и закурил. При этом мне показалось, что пальцы его слегка дрожали.
Давайте так, Кирилл Андреевич, сыграем в одну игру. Я вам расскажу некоторую басню, а вы притворитесь, что поверили в неё, и в обмен расскажите мне все, без утайки, что знаете о Кирилле и, особенно, об этом дьявольском рисунке. По рукам?
По рукам.
Ну и чудесно, он глубоко затянулся, выпустив целое облако зловонного дыма, выдержал паузу и начал свой рассказ.
Так вот, в одном очень богатом поселке, где живут очень влиятельные лица, поселилась одна особа. Эта особа завела свое ателье, фешенебельное ателье, куда очень скоро повадились ходить богатые жены и любовницы влиятельных лиц. Вокруг ателье вскоре образовался кружоксами знаете, пока женщины примеривают платья, делают заказ, они любят поболтать о всякой ерунде. А судя по всему, владелица ателье была отличной собеседницей. В этот кружок допускались только женщины и только женщины, у которых были мужья или, так сказать, спутники жизни. Ателье процветало, все было замечательно, но внезапно мужья клиенток ателье стали заканчивать жизнь самоубийством. Один за другим. Причем, в хронологическом порядкеот самой первой клиентки. И ещё одна интересная детальвсе они сводили счеты одним и тем же образомповесившись в ванной на бельевой веревке. И достаточно странным и страшным образом, какимсказать не могу. Пока. Скажу одно, создавалось ощущение, что они вешались таким образом, чтобы как можно дольше продлить свои мучения