Оранжевое пламя оплывшей свечи указало ему путь к рассохшимся, покосившимся дверям в конце холла. Тьма тут же окутала его непроницаемым покровом, влажные холодные пальцы пытались втолкнуть его обратно. Наверху раздался грохот, что-то покатилось по полу. Чаша со святой водой, забытая хозяином, пала перед более могущественными силами. Ничто уже не могло противостоять злу, поселившемуся здесь.
Собрав последние силы, Рэнкин добрался до двери, ухватился за ручку и громко всхлипнул от облегчения, когда она поддалась. Каменные ступени словно налетали на него, нанося яростные удары. Он скатился в мокрый бурьян. Высокие стебли, давно одолевшие преграду гравия, хлестали по лицу; ливень бушевал, с ног до головы окатывая священника стыдом. Позор тому, кто не выстояли причислен к лику павших.
"Минутная слабость может стать роковой". Однако не сталараз он еще жив. Здесь им до него не добраться.
Рэнкин не помнил, сколько времени пролежал там. Безудержный хаос мыслей теперь оседал в мозгу мертвой тяжестьюи вдруг взорвался, как динамит. Боже, вот предел падения, и я сам навлек его на себя! Но я верую в Господа, я лишь возроптал, но не усомнился!
Рэнкин с трудом добрался до автомобиля. В памяти не сохранился путь длиной в полсотни ярдов по извилистой, заросшей тропинке, где ветки, будто повинуясь чьему-то повелению, тянулись, пытаясь задержать его. Он тяжело опустился на сиденье и долго не мог включить зажигание и фары; буря сотрясала машину, словно силясь опрокинуть еестихия, взнузданная Сатаной.
Когда Рэнкину наконец удалось завести двигатель, уже светало. Дождь утих, но пришлось включить дворники, чтобы очистить ветровое стекло от опавших листьев. Он медленно ехал по продуваемой ветрами аллее конских каштанов. За ночь деревья потеряли остатки золотой листвы; их твердые несъедобные плоды отскакивали от капота машины, точно брошенные рукой злобного невидимки-домового.
Час спустя, когда совсем рассвело, Рэнкин поставил машину на короткой подъездной дорожке у своего домика в спальном пригороде. Пустой взгляд нашел табличку на деревянной калитке: "Пресвитерская". Так он сам назвал свой дом и здесь его ждала издевка. Никакая это не пресвитерская, жилище католического священника, а обычный дом под номером 42, такой же, как соседний 44. Выдумки все это
Войти было страшно. Пугало не то, что было внутри, а то, чего там не было. Пустота квартиры и навязчивые воспоминания о Джули вызывали почти такой же ужас, как то, что несколько часов назад сломило его и выгнало из старого особняка.
Перешагнув порог, Рэнкин вздрогнул, охваченный стыдом, и провел ладонью по осунувшемуся лицу. Он словно наяву видел Джули, с ее обычной язвительной миной, слышал, как наверху возятся Эдриен и Фелисити, разбрасывая кубики по лестничной площадке.
"Ты что же, думал, я так вот и буду жить?" вспоминались раздраженные вопросы, на которые он уже давно не пытался ответить. Ты помешался на вере, такой же фальшивой, как ты сам, Саймон. Думаешь, я мечтаю, чтобы мои дети выросли иезуитами, да? Чтобы они всю жизнь тряслись от страха перед этой нелепой выдумкойвсевидящим оком Боженьки?"
Эти вечные гибельные вопросы, еще более мучительные с тех пор, как Рим наконец нехотя удовлетворил прошение Саймона об освобождении от обетов. Тогда он тоже спасся бегствомсовсем как этой ночью.
"Господи, какая я была дура! она поджала губы, рыжевато-каштановые волосы, до Рождества бывшие черными, метались по плечам в ритме нарастающей злости. Ты меня обманул, заставил поверить, что все бросил ради меня. Ты лжешь, Саймон. Ты ушел от иезуитов, но забрал с собой все свои дурацкие суеверья и теории. Тебе надо было создать свою пресвитерскую, вести в одиночку бессмысленный крестовый поход, выставить на посмешище перед соседями и себя, и меня. Ты хочешь, чтобы мы были нищими. И твоя проклятая церковь, и ты самтакое же зло, как те грехи, что ты замаливаешь. Ты ханжа!"
Сперва он пытался возражать. Господи, ведь масса доводов находиласьтеперь все они кажутся пустыми. Он почти поверил в ее правоту.
"Так вот, я ухожу от тебя, голос Джули срывался на визг. У меня есть другой. Собственно говоря, он появился еще до Рождества". Значит, тогда она и выкрасила волосы.
Саймон Рэнкин не был знаком с Джеральдом, только видел его издали. Красивый, загорелый, богатыйпоследнее оказалось для Джули решающим. Мирские блага: большой дом, большой автомобиль. Саймон все же надеялся, что она передумает, надеялся до того дня, когда Джули принялась паковать вещи: свои, детей икак он хватился позжекое-что из его собственных.
"И вот еще что, последний удар на прощание, когда чемоданы уже стояли в холле. Не думай, что детям нужен охотник за привидениями вместо отца!"
Это задело и огорчило его больше, чем все предыдущее. "Я экзорцист! гордо заявил Саймон. Все религии нуждаются в таком служении. Сам Всевышний наделяет избранника властью, требующей всего его естестваразума, плоти и духа. Я каждодневно воздаю хвалу Господу за то, что он избрал меня орудием своего промысла".
"Дурак несчастный! ядовито бросила она. Ты и вправду тронулся. Слава Богу, я забираю детей отсюда в нормальный дом".
Саймон запер дверь и сказал себе, что Джули здесь больше нет, а в сущности, и не было никогдаодна видимость, пустая телесная оболочка, искушавшая его, как Ева Адама. А потом ограбившая, отнявшая у него всеи веру, и детей.
Отсюда и пошла вся эта несправедливость: закон принялся безжалостно давить его железной пятой. Джули присылала счета, которые он оплачивал из своих тающих сбережений, а когда деньги кончились, запретила ему встречаться с Эдриеном и Фелисити. Три года он потратил, чтобы добиться права видеться с детьми, а когда дело дошло до Верховного суда, те успели почти совсем забыть Саймона. Место отцанищего священника-неудачниказанял Джеральд.
Закон обязывал Саймона полностью содержать детей, а взамен не позволял даже заглянуть в их табели. Джули задаром получила развод и опеку над обоими чадами. Горечь поражения подтачивала силы Рэнкина; судебные исполнители навещали его почти так же регулярно, как разносчик молока.
"Минутная слабость может стать роковой!" О, как верны эти слова! Однажды он, поддавшись минутной слабости, поднялся в спальню с пузырьком снотворного и проглотил целую пригоршню таблеток. Но его спасла трусость: он спустился вниз и позвонил в больницу.
Саймон Рэнкинсвященнослужитель, бывший муж, бывший экзорцист бывший бывший Он стоял перед лестницей, напрягая слух, но больше не слышал шума детских игр. Тогда он прошел в гостиную и тяжело опустился на диван.
Мир его замкнулся, как это было минувшей ночью в той комнате, где его выворачивали наизнанку, разрывали на куски, где размазывали по полу его достоинство. Неприятель прорвал последнюю линию обороны и вступил на его территорию. Полный крах! Рэнкин никогда бы не поверил, что дойдет до такого. Он совершил в своей жизни тысячу или более изгнаний беса и лишь несколько из них не удалисьтакое случается с каждым экзорцистом. Но даже в самых страшных кошмарах он не встречался с таким злобным и могучим противником, подавлявшим духовно и физически, обратившим его в бегство, как Христос бесов. А может быть, эта мысль заставила содрогнуться, силы мрака еще не отступились от него и с наступлением ночи снова ринутся в психическую атаку? Сегодня, завтра или послезавтрав любую ночь: предупреждения не жди
Он опять подумал о снотворном, но преодолел искушение. Так они верней всего завладеют им. Он повторял снова и снова, что верит в Бога, пока не убедил себя в этом. Лишь тогда, соскользнув с дивана, Саймон Рэнкин опустился на колени и стал молиться. Путаный, бессвязный шепот напоминал жужжанье насекомых в запертом доме в жаркий летний день.
Он мог бы простоять на коленях до вечера, но его монотонные заклинания прервал резкий звонок у входа. Рэнкин вскочил, обернулся и увидел за запотевшим стеклом неясный силуэт. Это был, несомненно, мужчинав синем пальто и шляпе, согнувшийся под холодным ветром.
Страх отозвался болью в груди, провалился в живот и свернулся там тугим комком. Беги же скорей наверх, спрячься в туалете и запри за собой дверь! Извергни из себя все без остатка! Но и это не поможет: от них не скроешься нигде. Как только ты им понадобишься, они найдут тебя и схватят. Единожды побежденный беззащитен.