Князь крикнул что-то здоровякам в кольчугах, в следующую секунду меня чем-то ударили по голове сзади, и я погрузился в темноту.
Я пришел в себя от того, что мне мокро и холодно. Голова раскалывалась от боли. Напротив меня стоял мужичок с козлиной бородкой, в драном кафтане. В руке он держал деревянный бочонок, обшитый металлическими полосками с большими заклепкаминекое подобие ведра. Из ведра на пол капала вода. Рядом с мужичком стоял князь. Мы находились в каком-то подвале, я был абсолютно голый, меня подвесили цепями за руки к потолку. Помещение освещалось факелом и светом, пробивающимся через маленькое зарешеченное окошко под потолком.
Мужики, я не причиню вам зла, прохрипел я, дрожа всем телом. Каждое слово болью отдавалось в голове. Я из будущего. Яваш потомок. Отпустите меня, пожалуйста
Князь сказал что-то мужику в кафтане. Тот посмотрел на меня и повторил слова князя. Я понял, что это был вопрос, обращенный ко мне, но не разобрал ни слова, потому, что их язык был смесью украинского, белорусского и черт знает, какого языка. Язык похож на русский, но мне совсем не понятный.
«Старославянский», всплыло в моей памяти. Я вспомнил, как учился в юридическом институте, изучал историю государства и права России. Когда делал курсовую работу, мне пришлось два дня просидеть в библиотеке. В одной из книг я видел Новгородскую судную грамоту, написанную на старославянском языке. Как бы я не старался вчитываться в текст той грамоты, я понял только две вещи: во-первых, старославянский язык примитивнее современного русского. Во-вторых, и потратил уйму времени и ни черта не понял, что написано в этой судной грамоте.
Вот и сейчас я не понимал, что хотят от меня те двое мужчин. Сначала они просто кричали на меня, а потом тот, что был с козлячьей бородкой, стал бить меня палкой. Как он меня лупасил! Я орал так, что сорвал горло. На палке, зажатой в руке мужика, но полу и на стенах была моя кровь. Всё моё тело горело от боли. А потом он взял в руку плётку.
После пары обжигающих ударов плетью, я опять выключился. Пришёл в себя я, как и в прошлый раз, от ведра холодной воды. В десяти сантиметрах от моего лица были раскаленные до бела клещи. Я закричал. В этот момент князь что-то сказал, в подвал заскочили дюжие мужики в кольчугах, сняли с меня цепи и утащили в другую камеру, где не было света вообще. Я не знаю, сколько там провалялся на холодном полу, но в один прекрасный момент со скрипом открылась дверь, вошли два «витязя», «реанимировали» меня пинками по животу и по ребрам, натянули на меня рубаху из грубой ткани, похожей на мешковину, заковали в оковы и вывели из темницы на свет Божий.
Солнце сначала ослепило меня, но потом глаза привыкли, и я стал видеть. Оказалось, что меня держали в подвале княжеского теремабольшого деревянного дома с острой крышей. Рядом были такие же дома, но поменьше, похожие друг на друга, будто сделанные одним мастером. Всё поселение было огорожено высоким частоколом. В верхней части острые колья были заточены, напоминая мне гигантские карандаши. Женщины, мужчины и дети, одетые в древнерусские одежды, будто сошедшие с учебника по истории, показывали на меня пальцами, что-то кричали, кидали в меня палками и камнями, плевали. Потом мне на голову надели тёмный мешок, и больше я ничего не видел, только чувствовал, как меня затаскивают на телегу, потом долгое время слышал цоканье копыт и ощущал лёгкое покачивание. Жжениепоследствие пытокразбегалось по всему телу на каждой кочке. Я громко стонал, «богатыри» при этом сеялись, иногда награждая меня ударами. Судя по моим ощущениям, ехали мы долго. Я даже успел вздремнуть. Проснулся я от того, что меня скинули с телеги, потом спустили по лестнице куда-то вниз. Потом я услышал, как мои конвоиры, гремя броней, поднялись по скрипучей лестнице, послышалось удаляющееся цоканье копыт.
«Меня здесь оставили умирать! страх змеей заполз мне в душу, обвился вокруг сердца, во рту появился металлический привкус. Какой ужас! Господи, помоги мне! Не дай пропасть!»
В этот момент кто-то снял с моей головы мешок. Я сделал глубокий вдох и увидел перед собой покрытое глубокими трещинами морщин лицо старца с большой седой бородой, обрамленное белыми, как снег, волосами, разбросанными по костлявым плечам. Он долго разглядывал моё лицо, потом что-то сказал.
Пошёл ты в жопу! ответил я, усмехнувшись и отвернувшись от него.
Глядя по сторонам, я понял, что нахожусь в глубокой яме, на дно которой опущена длинная лестница, горизонтальные ступеньки которой привязаны к вертикальным жердям чем-то похожим на лыко. На старце была длинная рубашка, доходящая до ступней, обутых в дырявые лапти. Из дыр в лаптях на меня смотрели грязные пальцы ног с кривыми длинными ногтями.
Задрав мою рубашку, он обмазал моё тело какой-то липкой мазью. Оглядев меня с ног до головы после этого, он улыбнулся беззубым ртом, обдав меня запахом гнили, потом положил ладонь со скрюченными артритом пальцами себе на грудь.
Велемудр, прохрипел старик, потом вытянул ко мне грязные, сложенные лодочкой ладони.
Иван, я тоже улыбнулся в ответ и опустил голову, чтобы не дышать стариковской вонью. Только сейчас я увидел, что мало того, что на моих руках и ногах были кандалы, соединенные короткой цепью. Оказывается, уходя, добры молодцы в кольчугахтак тихо, что я даже не слышалпристегнули к цепи округлую гирю, которая по моим прикидкам весила килограммов пятнадцать, а может больше. Вот и познакомились Слушай, Велемурд, может ты освободишь меня, а? Кандалы руки-ноги натерли. Я не убегу, честное слово!
Велемудр закивал головой, поднялся во весь рост, ловко взбежал вверх по ступенькам, потом, кряхтя, поднял наверх лестницу. Спустя какое-то время на округлый зев ямы рухнула деревянная решетка, сделанная из брёвен.
Твою мать! кричал я, глядя вверх, понимая, что моё пребывание в яме может затянуться надолго. Козёл ты старый! Выпусти меня отсюда! Ну, скажи мне, куда я от тебя убегу? Я же ничего в твоём мире
Поток ледяной воды оборвал мои слова. Так было всегда, стоило мне закричать.
Раны на теле быстро зажили. Но мне от этого легче не стало. То, что я стал заложником этого сморщенного от старости существа, не прибавляло оптимизма. Потянулась вереница похожих друг на друга днейв жаре и в холоде, в грязи, с ощущением страха и безысходности.
Кормил меня Велемудр один раз в день. По утрам он оттаскивал в сторону решетку, спускал на веревке корыто с жидкой похлебкойразбухшие семена, плавающие в воде.
Я спал, думал, мечтал о возвращении домой. Чтобы время шло веселее, я брал в руки гирю и наматывал круги по дну ямы. Цепь между кандалами была короткой, поэтому я не мог вытянуться в полный рост. Но к этому можно привыкнуть. Руки и ноги под кандалами иногда стирались до крови и жутко болели. Тогда Велемудр спускался в яму, длинным металлическим ключом ослаблял оковы и смачивал мои раны какой-то зеленоватой кашицей, а потом также быстро затягивал кандалы и взбегал по лестнице вверх. Лекарство действовало: кровь останавливалась, боль проходила. Через три дня всё повторялось.
Иногда в яму попадали мыши, крысы, кроты, лягушки. По утрам я часто просыпался от того, что по мне ползают пауки, гусеницы, сороконожки, жуки. Шли дожди, по ночам я мёрз, дрожа всем телом. Но, когда я начинал чихать или кашлять, Велемудр добавлял что-то в «баланду», от чего та становилась горькой на вкус, и любая хворь проходила. Сначала меня это шокировало, но потом я и к этим неудобствам стал привыкать.
Кстати, об удобствах: их вообще не было. Нужду я справлял в дальнем конце ямы, а потом присыпал всё это землей. Хоть я и предпринимал меры предосторожности, уже через три дня моего пребывания в яме запах стоял такой, что дышать было нечем. А после дождявообще, хоть на земляную стену лезь.
Иногда я думал, что мне нужно было не подходить к зеркалу в том мире, где я богатый. Почему я не упился в тот вечер «вдрызг»? Останься я там ещё на месяц, ничего страшного не произошло бы. Пусть я разорил бы двойника, но не гнил бы в этой яме, чувствуя себя отбросом.
Время тянулось убийственно медленно. Сначала я рисовал на стенке ямы палочки, отсчитывая дни, но хитрый старик, когда спускался ко мне, старательно стирал их. Вот козёл!
Чтобы хоть как-то скрасить себе жизнь, я убивал гирей мышей, кротов, крыс, попадающих на дно ямы, складывал их трупики в правом углу ямы. В какой-то момент там образовалась целая куча «трофеев», источающая неприятный запах, что отнюдь не улучшало мою жизнь. Точнее, это была не жизнь, а существование. Я бы давно удавился цепью от тоски и от чувства безысходности, но длины цепи не хватало, а умирать, размозжив череп об гирю, не хотелось. Вот я и жил, тянул лямку.