Бем снова вздрогнул, и Гебблер на этот раз тоже. Их шумное дыхание наполнило собой столовую. Колеблющиеся тени на стене странным образом напоминали силуэты людей. Многих людей. Старых и молодых, высоких и приземистых, мужчин и женщин. Они были повсюду вокруг стола.
Мертвые всегда голодны, сказал Бекер. А вы для них станете напоминанием о вкусе родины.
Он откинулся на спинку стула и смотрел, как тени напали на двух бывших немецких обершарфюреров. Улочка была тихая, окна закрыты ставнями, и если кто-то и слышал крики, то не явился выяснять, кто и отчего кричал.
Конец фитиляДжоанна Парипински
Джоанна Парипински днем работает преподавателем английского языка в колледже, а по вечерам пишет о темных и странных явлениях жизни. Ее проза и стихи выходили в антологиях The Burning Maiden: Volume 2, Dark Moon Digest Arcane II, The Literati Quarterly, а также в других изданиях.
Если она не преподает, не сочиняет истории и стихи, то играет на виолончели, бродит по кладбищам или мечтает об октябре. Она так любит Хэллоуин, что даже ее свадьба была оформлена в духе этого праздника. Чтобы узнать о ней больше, посетите ее веб-сайт по адресу joannaparypinski.com.
«Wicks End» by Joanna Parypinski, copyright © 2017 by Joanna Parypinski. Used by permission of the author.
В морозный день я вошел в придорожную таверну, вызывающе-архаичное и кое-как выстроенное здание, где полы скрипели при каждом порыве ветра и атмосфера которого привлекала лишь наименее требовательных клиентов. Я полюбил это место, усталых путников, сидевших на шатких табуретах, и туманную мглу, которую можно найти в таких придорожных лачугах. Пожалуй, больше всего я любил бывать здесь 31 октября, в ночь, когда случаются разнообразные проказы.
Этот вечер выдался на самом деле холодным, и тепла в помещении таверны не хватало, чтобы растопить арктический холод у меня в груди. Я чувствовал, как кости у меня поскрипывают и хрустят. Жаль стариков, застрявших на этой земле, переживших столько лет и столько же октябрей, не положив им конец. С трудом вспоминаю теперь утесы и осыпающиеся замки старой Ирландии, где провел юность оборванцем, чья склонность к жульничеству оказалась сильнее слабого от рождения инстинкта самосохранения. Воспоминания изменяют мне по мере того, как время стирает их. С течением лет мелкие подробности расплываются и погружаются в серый туман.
Преобладающий дух на дорогах Новой Англии невыразимое одиночество и загадочность. Я нахожу большое удовольствие в суеверии, к которому льнут бродячие души даже в наше просвещенное время. Особенно вечером на Хэллоуин я могу сидеть и ублажать себя слушанием удивительных сказок о призраках и ими посещаемых дорогах, тавернах, школах и железнодорожных путях всякими мрачными фантазиями подобного рода.
Сегодня я пришел в эту таверну в поисках леденящих душу восторгов, ибо наступил еще один Хэллоуин, а мой свет тускнеет. Пламя померкло, лишь выгоревшие угли тлеют красным. Мне требовалось новое пламя, требовалось отметить этот вечер, который я собирался провести среди покрытых шрамами и забытых пьянчуг, обитающих в обветшалых мотелях и ведущих кочевую жизнь в грузовиках и на мотоциклах. Здесь не было семей, не было детей-ряженых, никого в костюмах, все сидели в тусклом свете и пили, как если бы это был обычный вечер, если бы только не всепроникающая атмосфера дьявольского очарования.
Я сел у неполированной барной стойки и поставил рядом с собой свой гаснущий фонарь, заказал виски и занялся вторым своим излюбленным времяпрепровождением стал напиваться. Я слушал, как позади меня мужчины делали ставки в игре в пул, члены клуба байкеров рассказывали истории о привидениях, случившиеся на безымянных заброшенных дорогах и на старых каменных мостах по всей Америке. Я видел, как водители грузовиков набирают сообщения на сотовых телефонах и надвигают бейсбольные кепки на лоб, чтобы вздремнуть.
Дверь распахнулась, и в помещение вместе с женщиной ворвался ночной ветер. На ней была кожаная куртка, черные сапоги, в распущенных волосах поблескивала седина, на лице, будто вырезанном из дерева, привлекали внимание глаза, как черные ямы. Она села у бара через два табурета от меня и, делая заказ, улыбнулась дьявольской улыбкой, обнажившей зубы, среди которых было несколько золотых.
Она пила какую-то непрозрачную жидкость, в которой постукивали кубики льда, стакан держала узловатой загорелой рукой, кожа которой походила на воловью.
Весь вечер собираешься таращиться на меня, милок, или заплатишь за этот стакан? проговорила она хриплым, как у курильщика, голосом, не поворачивая ко мне головы.
Посмотрим, сказал я.
На что?
На твой ответ, сказал я и потянул из своего стакана. Шутка или угощение?
Ее смех походил на шелест опавших листьев. Она бросила на стойку несколько купюр, которые бармен сразу схватил и припрятал.
Хорошенько подумав, я, пожалуй, не стану требовать с тебя угощения, сказала она.
Я улыбнулся.
Очень хорошо.
Расскажи мне хорошую историю, старина, сказала она, и наконец повернулась ко мне лицом. Ее радужные оболочки были черны, как и зрачки. Историю про привидений. В наших местах на Хэллоуин это настоящая валюта.
Столкновения шаров на столе для игры в пул походили на треск грома, хотя ночь стояла ясная, безоблачная и в воздухе висела еле заметная дымка. Я нашел, чем отметить этот вечер, и решил сыграть с нею. Я задумчиво отхлебнул виски и ответил:
Придется об этом подумать. Мы заключим с тобой пари. Чья история окажется более страшной, тот угощает.
Она снова мрачно рассмеялась.
А если никто не выиграет?
Если истории не будут уступать одна другой, мы просто расскажем еще по одной.
Она оглядела меня с головы до ног, как будто я сказал что-то ужасно забавное.
Идет. Кто начинает?
Из внутреннего кармана пальто я достал старую тусклую монету, фартинг, рельеф которой частично стерся, но все же был виден. На одной ее стороне святой Патрик с посохом в руках изгонял змей из Ирландии, а на другой король Давид играл на арфе. Я показал ей обе стороны.
Будем считать, что вот это орел, а это решка.
Решка, сказала она. Откуда у тебя эта музейная редкость?
Я подбросил монету, и она, вертясь, упала на стойку бара. Когда она наконец перестала крутиться, мы оба наклонились, чтобы посмотреть, какой стороной она упала.
Да, значит, я первая, сказала она, допила то, что оставалось в стакане, оттолкнула его от себя, повернулась ко мне, скрестила ноги и небрежно облокотилась на стойку.
Слышал об одиноком путнике на шоссе? наконец заговорила она. На этом самом шоссе, между прочим. Видит он огонек в лесу, а сам замерз, проголодался, машин нет, подвезти его некому, вот он и свернул с дороги в лес. А было тихо, только сверчки поют под луной, и так это странно и жутко быть одному в лесу в такой темноте. Но он идет на огонек и вскоре видит, что это светятся окошки небольшой хижины. А было это на Хэллоуин несколько лет назад, и у него не было телефона, позвонить никому не мог просто одинокий путник, странствовал автостопом, кому ему звонить? Подходит он к хижине и чувствует, что как бы кто-то наблюдает за ним, и тут видит такое, от чего замер на месте: вокруг хижины лица, и все смотрят на него. Лица с горящими глазами и ртами. И он думает, вампиры все это, нечистое место, и надо бы повернуть обратно к дороге, но дверца хижины отворяется, и из нее выходит женщина, просто старушка, не призрак, не гоблин, не какое-нибудь другое фантастическое ночное создание, поэтому этот человек рассмеялся и говорит, что подумал, будто тут что-то зловещее происходит, и указал рукой на лица.
А это просто мои фонарики, говорит старушка, и этот человек не понимает, как он мог так сглупить. Подходит он ближе, зная, что это лишь выдолбленные тыквы, внутри которых свечи горят, надеется попросить у этой старушки чего-нибудь поесть-попить, да только подходит он к двери, а она и говорит:
Думаю, из твоей головы прекрасный фонарик получится. Он смотрит и видит, что фонари-то эти не выдолбленные тыквы, а человеческие головы, из которых мозги вынули, а вместо них свечи вставили, так что через пустые глазницы и разинутые рты свет проходит. Он повернулся, хотел бежать, да не сравниться ему с ведьмой. Все вышло, как она хотела, и будь я проклята, если его безголовое тело не прошло еще несколько шагов перед смертью.