Все стремительно расползались по каморкам и углам. Подбросив значительную часть топлива в общий костёр, чтобы хватило до «утра», Лиса тоже отвела Кота в пещерку и насыпала себе на ладонь немного заветного порошка:
Давай, милыйКот ткнулся носом в мягкую ладошку, вдыхая её запах, пополам с порошком. Он протянул руку за пакетиком, показывая, что хочет так же. Чтобы она вдохнула с его ладони, а он насладился мягкостью, бархатистостью её кожи. Кости словно скручивались винтом, паника усиливалась. Вот-вот должен был грянуть Звон.
Но Лиса убрала порошок и обняла его, положив свою головку на его всё ещё широкое плечо:
Мне надо уйти. Поспишь сегодня без меня, хорошо, Киса? она была единственной, от кого такое обращение было приятно слышать. Но при мысли о сне без неё, в одиночестве, в темноте, Кот протестующе замычалединственное, что он мог сделать.
Нет-нет-нет, правда. Сегодня ты будешь сам. Ты же справишься, я знаю! И я справлюсьотрывая от своего балахона его скрюченные пальцы, она продолжала увещевать, хотя воздух пронизывал кислый оттенок неуверенности:
Ну, любимый, ну пойми. Пожалуйста. Я никуда не хочу уходить, но Но
Кот не отпускал. Он вжался лицом в её раскалённый, даже сквозь мешковину, животик и протестующе мотал головой.
И тут она в первый раз закричала на него. Запах раскалённого металла:
Отвали!
Пощёчина!
Зае**л!
Пощёчина!
Кретин!
Пощёчина! И привкус крови на губах. Солёный, без патоки.
Ничего не понимая, скорчившись от горькой обиды и ужаса, Кот забился в дальний угол, подтянул к подбородку их «одеяло» и уставился в её родные, любимые, турмалиновые глаза.
Спи! она зарыдала и оттолкнула его, когда он всё таки сунулся вперёд. Прошу тебя, просто спи!
С этими словами, мелькнув рыжей шевелюрой, Лиса бросила ему пакетик с остатками порошка и, опрокинув по пути ковшик с водой, выскользнула сквозь занавес.
Сегодня Кот вынюхал всё.
Что-то внутри пищало, что нельзя, но его безумие и обида требовали лекарства, которым с радостной готовностью стала Пыль. Приятное, морозное онемение распространилось от ноздрей прямо в мозг, потом до кончиков пальцев. Жадно поедая то, что ещё оставалось в пакете, Звона он уже не почувствовал.
Хотя нет. Почувствовал. Но это был какой-то другой Звон. Будто множество колоколов лениво пытались заполнить тишину, но строго по-очереди. Динь здесь. Дон там. Бом тут. Ни пронизывающего нутро инфразвука. Не рвущего перепонки ультразвука.
Кот просто лежал с закрытыми глазами, ожидая возвращения сладких грёз, где он только что, пробегая по бесчисленным коридорам каменного замка, подметая хвостом пыль, наткнулся на барную стойку, за которой стояла, протирая стаканы, его давно умершая бабушка. Она улыбалась, и вечные морщинки вокруг её бледно-голубых глаз были такими же, как при жизни. И, хотя когтистыми лапами было трудно держать стакан, он заказал джин с тоником и.
Не спи! чувствительный удар чем-то твёрдым по макушке (слишком часто мне достаётся в последнее время) вернул его к реальности и Кот открыл глаза.
Лучше бы не открывал.
На одном из подпирающих «стену» ящиков, не обращая внимания на то, что подгнившие доски готовы были вот-вот подломиться, сидел ОН и, как ни в чём не бывало, болтал ногами
Остроконечная шляпа, длинный плащ. Старомодный, серый сюртук. Белые чулки. Несуразные, средневековые башмаки с массивными пряжками и задранными носами. Клювастая маска Чумного Доктора. Горчично-желтые круглые линзы, за стёклами которых, будто горело по маленькой свечке. Трость с набалдашником в виде испещрённого пульсирующими, фиолетовыми (живыми!!!) сосудами глаза из серебра. Бронзовый, с зеленью, колокольчик с длинной ручкой, подвешенный на ремне Это был ОН. Последний Судья. Тень Теней. Песочный Человек. Великая Маска. Отец Паранойи. Погонщик Кошмаров. Кто-смотрит-из-Тьмы, Мучитель
ЗВОНАРЬ.
Тот, кто лишил Кота рассудка
Интерлюдия: Разбитая Улыбка
Прибой вляпался в Морок. Я не сразу понял. Только мы с ним несём по трухлявой лесенке ящик, полный мясных консервов (редкая и ценная добыча!), и вот он уже (ящик упал мне, аккурат по голени) хлопает ладонями, будто ловит несуществующих в этом жестоком мире бабочек. И смеётся. Я на мгновение теряюсьнастолько этот смех бессовестно счастливый. Но тут же прихожу в себя: смех сменяется негодующими вскриками, руки, до этого беззаботно хлопающие, теперь пытаются что-то оттолкнуть, пальцы скрючены когтями, фигура парня как будто размывается. Меня Прибой, даром, что я крупнее, почти сбрасывает с лестницы, но я удерживаюсь и, умудрившись прижать его предплечья к ветхим перилам, кричу:
Люшер!
Это наш сигнал при Мороке. Не знаю почему. Первым появился Мумия. Он молча (как обычно) взял Прибоя в обратный захват, позволив мне наконец-то растереть больную ногу и, матерясь, взгромоздить ящик на те же прогибающиеся перила, сквозь которые я только что чуть не перелетел.
Потом подоспел Дятел. Он отбросил многообещающе звякнувшую (опять алкоголь, наверное! Везёт засранцу!) котомку и выхватил из заплечного мешка старый плед. Совместными усилиями замотав буйствующего Прибоя в шерстяной кокон, мы вывалились на улицу (я умудрился выволочь ещё и ящик с консервами) и наткнулись на Улыбаку, Суслика и Лису
Ох, как не к местуЛиса, будто надеясь, что это приведёт парня в чувство, дернула за серо-волнистую прядь. Но нет, Прибой всё так же дёргался и выгибался в своём коконе. Хорошо, хоть, молчал, обычно морочные орут.
Так! Улыбака прекрасно, как и остальные, знал, что сегодня они забрались далековато на «восток» и подготовленные убежища далеко
Бросайте добычу, оставляем самое важное! И бежим
Я немного погрустил о бросаемых бутылках, взваливая ноги Прибоя на плечо. Но Свора не оставляет своих! Близящийся Звон заставлял черепа вибрировать, как мыльные пузыри на ветру. Мы с Сусликом взяли Прибоя, как бревно, и побежали.
Ффух! злобно сопела моя Лиса, на которую навесили большую часть мешков с самыми ценными находками. И свин сегодня, как на зло, не с нами. Как чувствовал. Говорят-же, что свиньи трюфели чуют. А нашнеприятности, блин. Ффух
Раздалось несколько смешков, но все они прозвучали довольно нервно. Каждый чувствовалне успеваем! Искать место, где отсидеться? Слабый вариант, обычно все убежища готовили долго и тщательнобеда, если хоть трещинку в стене пропустишь, а она окажется сквозной. После такого, потом обычно находят В общем лучше, когда ничего не находят.
Глухая, злобная вибрация прервала мои размышления и, вспыхнув огнём в нервах, бросила нас всех на мостовую. Лиса застонала, Улыбака сплюнул слюну пополам с кровью. Хреново попасть под Звон на улице. Тени, до того почти неразличимые в тёмных подворотнях и переулках, наоборот, взбодрились. Еле слышные причитания стремительно превращались в маниакальную симфонию стенаний, и чёрные силуэты (как же их много!), загребая ногами, побрели по направлению к нам. Вибрация нарастала, и я еле расслышал голос вожака:
Закройте глаза! Сейчас будет фарш!
«Фарш». Так он называл то, что происходит с Городом, когда Звон достигает апогея. Сам я, слава всем богам (которые, правда, похоже, забыли это проклятое место), не видел, но Крыс (к тому моменту уже покойный в лучшем случае) рассказывал, что стены, дороги, фонарные столбы, дома, кривые башенки, сами люди, будто дрожат, скручиваются в безумные, невозможные спирали, и самое жуткое то, что в какое-то неуловимое мгновение, тебе начинает нравится этот агонизирующий танец А потом вибрации стихают и окружающее просто плавно колышется, будто повсюду вокругмарево горячего воздуха, оставляя тебе на память жуткую боль, слабость и мучительное чувство, будто ты почти вспомнил что-то крайне важное
Я закрыл глаза. И ждал, пока не стих Звон, аккомпанементом которому служили наши стоны и какой-то тонкий свист. Двое глаза не закрыли. Первым делом (не считая вызывающих дурноту дрожащих стен) я увидел Прибоя. Парень, когда мы все упали, отлетел вправо к бордюру. Из раны на ушибленном о камень виске капала кровь, а плед, в который он был завёрнут, разметался по булыжникам сломанными крыльями. Глаза, ввалившиеся и наполненные ужасом, вперились в чёрно-багровое небо, а сам он как-то искривился и застыл, будто все его конечности свело. Над ним, обняв покосившийся столб с газовым фонарём, стоял Улыбака и, скаля окровавленные зубы, раз за разом взмахивал своей цепочкой, разрезая приближающиеся Тени. Цепочка свистела над самой головой, так, что никто из нас не мог встать.