Абсолютно, заверяет Николаев, вытираяразмазывая по лицукровь и пыль. Я долго валялся?
Да не, сразу вытащили.
Николаев кивает, восстанавливая в памяти предыдущие событияпо цепочке, шаг за шагом, словно в поисках ошибки, из-за которой всё свернуло не туда
Подъём полка, немая тревога, постановка задачи, погрузка, БесланРоккский туннельДжаваЦхинвал, марш-бросок, бой, автобаза, снова бой, попытка грузин прорваться, полк принимает решение занять круговую оборонув ночь уходить бесполезно. Какое-то помещение Гарин в дверях Окно Гранатомётный выстрел
Заяц!
Санинструктор тут же вскинул голову, но вместо ответа на невысказанный ещё вопрос отводит глаза.
Инженер?.. всё же с необъяснимой, упрямой надеждой спрашивает Николаев.
Заяц не торопится отвечать, и Николаеву самому приходится произнести горький, как пыль на губах, приговор:
«Двухсотый».
Не «умер», потому что невозможно про Гарина сказать «умер», просто невозможно. Лучше спрятаться за безликой чёрной цифрой.
Не было шансов, солдат отвернулся, и где-то внутри Николаева поднимается глухая боль и отрицание того, что случилось.
Так не бывает. Так нельзя. Глупая война, нелепая, нельзя так, нет!
«Нет, нет, почему так?!»
Это уже я пытаюсь выкрикнуть, но получается что-то тихое, сиплое, и мир рассыпается на паззлинкииз большой мозаики на много маленьких кусочков.
Сон Это папин сон.
Заскрипела кроватьэто заворочался папа в соседней комнате.
Я сел, кутаясь в одеяло, и поглядел на Руслана. Тот только немножко грустно улыбнулся мне с рисунка.
Папа тоже сел, потом встал и на цыпочках ушёл на кухнюпопить. Ночью в квартире всё-всё слышно.
Заворочалась мама, почувствовав, что осталась одна, но папа быстро вернулся и сел обратно на кровать.
Игорь, ты же обещал спокойную ночь, сонно сказала мама.
Она спокойная. Я уже ложусь. Просто пить захотелось.
Ах, просто пить захотелось? Со стонами?
Тише, Руся разбудишь
Это ты его будишь своими хождениями
Да не виноват я, Ир, голос папы прозвучал глухо и, вопреки его словам, виновато.
Нет, ну скажи мне, зачем ты тот рапорт подал? Чечни не хватило?! Перевёлся же в штаб, жили как люди, ты успокоился тогда совсем, и снов этих не было, и всё было хорошо. Так нет же, как чувствовал, что это всё случится и конечно, куда им без тебя!
Не заводись, Ир, ради Бога Так вышло.
Не поехал бы в Осетиюсейчас бы спокойно спал
Совесть бы не дала спать спокойно, Ириш, папа снова лёг. Мои пацаны все пошли, а я бы остался?
Игорь
Ириш.
Мама вздохнула. Папа вздохнул. Я снова лёг.
Тишина квартирыона какая-то не такая. Словно слышны в ней глухие разрывы и треск автоматных очередей.
Наверное, это папа так слышит, особенно после этого сна. Из всех его снов этотсамый непростой. Я даже не знаю, что с ним делатьон какой-то неправильный.
Интересно, а Руслан знает?..
Конечно, Руслан сидит на краешке моей кровати. Из замотанных синей изолентой наушников у него на шее доносится какая-то песня.
Конечно, знаю, повторил Руслан.
***
ЭТО ТОЛЬКО В КИНОЗРИТЕЛИ.
Так сказал Руслан.
«Очень странно, подумал я. А как ещё чужие сны смотреть? Раз смотрюзначит, зритель»
А это как? спросил я вслух. Руслан! Русла-ан!
А так, донеслось до меня чуть слышное. И смех. Руслан будто невидимым сталон это умеет.
Ну и причём здесь кино?
Я же просто хочу помочь папено у меня не получается.
А потом всё становится так странно и неправильно, что я просыпаюсь. И папа тоже.
Гарина больше нет.
Именно это во снесамое неправильное. И не только во сне.
Если бы он на самом деле был, а тамнет, это было бы ещё ничего. Папе так о Рубике, в смысле, капитане Рубцове снится иногда, хотя Рубика там вообще с ними не было. Но тогда достаточно проснутьсяи снова всё в порядке.
Но Инженера-то нет и здесь, в обычном мире. Его совсем нет.
Поэтому всё очень непросто.
Руслан сказал, он знает, что надо делать, а больше ничеготолько про кино.
Ты спи, велел он. И добавил: Я всё объясню. Договорюсь и объясню.
Но сегодня я уже ничего не увиделпапа спал без ЭТИХ снов, а свои я давно отвык смотреть.
За завтраком папа был мрачный и неразговорчивый.
Но что я мог поделать? Ведь то, что я с папой сон смотрюне помогает. Может, это и имел в виду Руслан, когда говорил про кино и зрителей?..
Но как тогда перестать быть этим самым зрителем? Он ведь так этого и не сказал.
А сам я не знаю. И сто тысяч мудрецов не разберутся. Интересно, может, хоть Бог знает?.. Только всё равно ведь не скажет
***
В ЭТОМ СНЕ ЧТО-ТО ПОШЛО НЕ ТАК.
Мир другойярче, громче, больше. В горле першит от песка. Болит разбитое коленов самом деле болит, до слёз. Я сморгнул.
Колено болело у меня.
Не у папы.
Папы рядом вообще не было.
А ещё было жарко.
Сюда! Руслан схватил меня за руку и рывком затащил за груду камней, которая когда-то, кажется, была стеной. Дурак, тут же стреляют!
Я и сам это слышал. Просто в папиных снах я так привык к этим звукам, что не обратил на них никакого внимания.
Там, где я только что стоял, взметнулся фонтанчик песка.
Мы сидели с Русланом посреди обгоревших развалин какого-то ангара.
Руслан! Что происходит?!
Две тысячи восьмой год, именно так, по словам произнёс он, сосредоточенно выцарапывая осколком кирпича что-то на бывшей стене. Одиннадцатое августа. Южная Осетия. Вон там, Руслан махнул рукой куда-то себе за спину, Цхинвал. А Николаевтвой папа, я имею в виду, вон там, взмах руки в другую сторону.
И что я должен делать?
А я откуда знаю?! возмутился Руслан. Что-то. Знал бысам сделал, без тебя. Один раз спас, другой, думаешь, не сдюжил бы? Ха!
Может, это только я должен сделать? предположил я неуверенно, с тревогой поглядывая в сторону, где, как он сказал, сейчас был папа. Ну, его сын. Как в книжках.
Может, согласился Руслан, поправляя наушники на шее. На стене за ним теперь читалось кривоватое: «РАЗ-ДВАВЫШЕ НОГИ ОТ ЗЕМЛИ». Но это больше похоже на чушь. В книжках. А это, он кивнул на кипящий вдалеке бой, книжка?
Громыхнул взрыв. Я вздрогнул и придвинулся поближе к другу. На книжку этот жаркий день, грохот разрывов и обгоревшие груды камней вокруг не походили.
Оружие нужно, сказал я. Да, Руслан?
Тебе? Ты им пользоваться-то умеешь? Руслан смерил меня обидно-недоверчивым взглядом.
Ну, я же сколько раз видел, как папа это делает
А убить сможешь?
Я не знаю. Честное слово, совершенно не знаю.
Я засучил штанину уже продранных где-то бриджей, послюнявил палец и принялся сосредоточенно протирать ссадину от налипшей пыли.
А умереть? задал Руслан новый вопрос.
А я не проснусь? Ну, обычно
Этоне обычно! отрезал друг. Обычно и меня здесь нет! И Николаев ты его глазами смотришь.
Возразить на это мне было нечего.
Только обидно было, что Руслан сердится и так на меня смотрит.
Мне надо идти, сказал я.
Надо, согласился он.
А ты?
А чего я? Меня не существует. Я умер в девяносто девятом, забыл?
Я не забыл. Поэтому только вздохнул:
Ну ладно. Я пошёл, и поднялся, но Руслан дёрнул меня за руку, заставляя сесть обратно.
Не при прямо на пули! Вон, сбоку, мимо той груды.
Я торопливо кивнул и снова привстал, но Руслан опять не дал.
Ползком!
Ладно, согласился я и пополз мимо развалин.
По мне стреляли. Ну, мне так показалось. Один раз даже чуть не попаливзметнувшийся фонтанчиком песок больно посёк мне лицо. Я поспешно спрятался за какой-то сгоревшей машиной.
Она была ещё тёплая. Большая такая, вроде джипа. В кабине кто-то был Приглядевшись, я понял, что именно «был». До того, как заживо сгорел.
Я сглотнул и отвернулся.
И не такое в папиных снах видел!
Правда, теперь всё было как-то слишком по-настоящему. Это не папин сон и вообщене сон.
Но я сам сказали Руслан подтвердил, что мне надо идти. К папе.