Цветы казались увядшими, хотя земля под ними была чуть влажной. «Как это удивительно, подумала я. Цветы, в этом зловещем доме». Я осторожно прикоснулась к чашечке цветка. Его лепестки были хрупкими и гладкими, будто из тонкого стекла.
Я знаю, о чем ты подумала, услышала я вдруг голос Натали. Цветы, здесь. Странно.
Я обернулась и увидела ту, что так поразила меня. Сейчас она не казалась такой высокомерной, лед растаял в ее глазах, и я столкнулась с ними взглядом своих, испуганных и изумленных. Должно быть, в своем непонятном восторге я выглядела совершенной дурочкой.
Это творение моей матери. Она каждый день проводила здесь по нескольку часов, ухаживая за цветами. У меня бы никогда не хватило терпения на подобное. Маме всегда было жаль, покидая дом, оставлять оранжерею садовнику. Но, конечно, наша семья не могла жить подолгу в столь изолированном местеизлишний покой превращается в тоску. Восемь лет назад все здесь погибло и оставалось мертвым не один год. Оранжерея превратилась в стеклянный склеп. Я не могла приходить сюда, мне было невыносимо все это видеть, Натали говорила очень спокойно, почти умиротворенно, хотя ее рассказ вызвал у меня тревогу. Потом я попросила Грэма Джоба восстановить оранжерею. Чтобы посадить новые цветы, он вырвал сухие стебли из земли и сжег их. Дым поднялся высоко. Леонард сказал, что это напоминает ему погребальный обряд. Цветы и сейчас погибают частоникакой уход не способен спасти их в этом отравленном воздухе, но Грэм Джоб теперь не сжигает их, а зарывает в землю. Потому что, как он сказал, мертвых сжигают язычники, а он христианин.
Натали закрыла глаза и снова медленно раскрыла их. Смутно чувствуя, что она пытается произвести на меня впечатление, я окончательно растерялась и ничего не говорила. Натали тоже молчала, хмуро рассматривая увядшие цветы и изображая задумчивую отстраненность, но стоило мне посмотреть на нее, она так и впивалась в меня взглядом.
Это очень грустнобыть цветком, неожиданно сказала она. Все время на одном месте. Всю жизнь. Это настоящий кошмар. Пошли, она схватила меня за руку и потащила через оранжерею.
Натали была высокой, выше меня на целую голову. Ее длинные каштановые волосы были затянуты в хвост, и, несмотря на помятую, и даже грязную, одежду, прическа была гладкая, ни одной торчащей пряди.
Мы вышли через стеклянные двери, и холодный ветер сразу набросился на нас. Он нес в себе терпкий запах моря, темным полотном протянувшегося впереди.
Как тебя зовут?
Анна, ответила я. Анна Сноу.
Твоя фамилия такая же холодная, как твои пальцы, Натали все еще удерживала мою руку в своей, но смотрела не на меня, а на море. Я хочу ближе к воде.
Мы спустились по крутому каменистому склону и оказались у самой кромки воды. Очередная волна смочила песок и камни у наших ног.
Хищное, пробормотала Натали, отступая на шаг, чтобы ей не намочило туфли. И улыбнуласьбесстрастно, жестоко. Клычки, левый и правый, у нее были очень острые и чуть длиннее нормального, и поэтому ее улыбка походила на оскал обороняющейся кошки. Она вытащила из кармана смятую пачку, выудила сигарету, сунула ее в рот, чиркнула спичкой и сладострастно вдохнула дым, прикрыв глаза. Я подумала, что никогда не ощущала одиночества большего, чем исходившее от нее.
Натали немного прошла вдоль воды, вяло перебирая ногами и выдыхая прозрачный серый дым, тут же уносимый ветром. Затем обернулась и спросила, всматриваясь в мое лицо с невероятной жадностью:
Как там, снаружи? Что там?
Я не сразу смогла ответить ей. Мне представились комнаты нашего с папой дома, который теперь не был нашим, но кроме них ничего не вспоминалось. «Но ведь выходила же я когда-нибудь на прогулку?» с отчаяньем подумала я.
Дома, деревья, улицы. Машины, которых становится все большемне они не нравятся, неуклюже ответила я, краснея от стыда. Мне больше по душе лошади. С ними как-то поспокойнее, да?
Натали медленно пропустила дым через ноздри.
Дура, резко выпалила она. Зачем ты приехала сюда? Это худшее, что могло с тобой случиться. Или почти худшее, и она снова зашагала по мокрым камням.
Почему-то ее грубость нисколько не обидела меня.
У меня не было выбора, пробормотала я, спеша за Натали с риском поскользнуться. Никогда не угадаешь, где тебе будет лучше, где хуже.
Натали фыркнула.
Не говори мне об отсутствии выбора. И следовало бы подумать, прежде чем прыгать в кроличью нору, она в последний раз глубоко затянулась и бросила сигарету, которую сразу подхватила волна. Слушай. Я не пугаю, я предупреждаю тебя. Ты не представляешь, где ты оказалась, к каким последствиям здесь может привести даже простая неосторожность. И тем более любопытство. Грэм Джоб старательно ничего не замечает. Пибоди глупая курица, что ей на пользу в данной обстановке. Советую тебе перенять стратегию первого, это лучше, чем изображать вторую. Леонардсволочь. Всегда помни об этом и никогда не произноси этого вслух. Особенно в доме. Что слышит дом, то слышит Леонард. Это его владения. А вот оранжереянаша территория. И берег моря тожено только до заката. Никогда не приходи сюда с наступлением темноты. Ты поняла?
Я ничего не поняла, но ответила, что да.
Уотерстоуны любят устраивать мелкие подлости, пока не получат позволение совершать крупные. Держись от них подальше, особенно от младшего. Если он позоветне иди. Не хлопай наивно глазами. Ты не знаешь, какое он дерьмо собачье.
Впервые при мне так грубо отзывались о людях. У папы иногда вырывались ругательства, но ни к кому конкретно они не относились.
А Мария? поинтересовалась я.
Натали сплюнула в отступающую волну.
Просто тупая шлюха. Леонарду должно быть стыдно за такое преступление против хорошего вкуса, категорично заявила она.
Внезапно я поняла, что улыбаюсь. Я была шокирована тем, что сказала Натали. И все же в ее непосредственной манере излагать свои мысли было что-то привлекательное, новое для меня.
Усмехнувшись, Натали посмотрела мне прямо в глаза.
Ты сообразительнее, чем кажешься, ее холодные пальцы обвили мое запястье и слегка сжали, отправив заряд молнии. Гнусное маленькое чудовище будет изводить тебя. Подумай, как справиться с ним.
Я даже не сразу поняла, о ком она. У нее были огромные, очень красивые глаза. Светло-серые, серебристого оттенка, не водянисто-мутные, как у Леонарда. С изогнутыми стрелками длинных ресниц. Когда я смотрела в эти глаза, они меня завораживали, все мысли пропадали. Если бы Натали сейчас приказала мне броситься в холодную морскую воду, я бы безропотно ее послушалась.
Тебе лучше возвращаться, Натали с сожалением отпустила мою руку, и я почувствовала, как рвутся тонкие нити, протянувшиеся между нами. Он заметит, что ты разговаривала со мной долго, пусть и не сможет прознать, о чем, она глумливо оскалилась, показав свои острые зубки. Ему здорово не понравился свет в холле?
Я вспомнила исказившееся лицо Леонарда. Но оно выражало не столько гнев, сколько боль.
Пожалуй, неуверенно ответила я.
Он ничтожен. До чего довел себя. Ладно. Иди.
Я прошла десять шагов и, обернувшись, сказала:
Ты такая странная, Натали.
Я не странная, возразила Натали. Ее глаза сияли. Я бешеная!
И рассмеялась.
Я пошла к дому в полном смятении чувств. Колина в тот день я так и не увидела (это не нормальный ребенок; нормальные так не орут).
Позже я еще раз спускалась в оранжерею в надежде снова встретить там Натали, хотя и понимала, что хорошего понемножку. Цветы еще больше поникли, некоторые совсем лежали на земле.
Время тянулось невыносимо медленно. Небо заволокло тучами, и в моей комнате потемнело. Я не зажгла лампу и лежала на кровати, свернувшись клубочком. Больше всего мне хотелось, чтобы пришла Натали, и, компенсируя ее отсутствие, я проигрывала в своем воображении диалог с ней. Мне хотелось бы ей понравиться
Но небо за окном мрачнело и вскоре стало совсем черным, и Натали, конечно, не пришла. Наверное, она даже не знала, где я, ведь дом такой огромный. Много больше, чем нужно этой горстке людей. Все же немного утешало, что она есть где-то, что я еще увижу ее, и не единожды.