Она кричит, сказал Колин, кивнув в сторону канарейки.
Поет, поправила я.
Зачем она это делает?
Радуется новому дню.
Считаешь, ей нравится у меня?
Да. Видишь, как весело она прыгает по клетке.
Она умеет раскачиваться на своих качелях, сообщил мне Колин так потрясенно, будто звезды нападали за ночь на подоконник его комнаты. Она добралась до них, цепляясь лапами за прутья клетки.
Если мы выпустим ее в комнату, ты посмотришь, как она летает, я села, положив на колени принесенные с собой книги. Ты уже завтракал?
Нет. Пибоди должна вскоре принести.
Я спущусь сама. Я тоже еще не ела, так что позавтракаем вместе.
Миссис Пибоди ворчала, складывая еду на поднос.
Попробуйте накормить этого ребенка, он же ничего не ест. Вот увидите, принесете все обратно.
Что это? спросила я, глядя на тарелку, полную варева неопределенного цвета.
Овощное рагу.
Есть что-нибудь другое?
Но овощное рагу полезно.
Но вы же сами сказали, он не станет его есть.
Но оно полезно.
Мысленно вздохнув, я повторила снова:
Если он все равно это не ест, какая разница, насколько оно полезно? Положите ему то же, что и мне.
Миссис Пибоди, недовольно бормоча себе под нос, собрала Колину другой завтрак. Уже привыкнув к ее частому ворчанию, я перестала обращать на него внимание, так же как Натали и Колин.
Донесете?
Донесу.
Совсем другое дело: булочки, золотистые снаружи, яично-желтые на разрезе, с тающими на них кусочками масла. Аппетитный запах выпечки заставил мой желудок нетерпеливо заурчать. Вряд ли Колин сможет оказаться от этой еды.
Когда я вошла, Колин трогал прутья клетки. Рукав его пижамы сполз, открывая запястье, такое хрупкое, что смотреть больно. Я повинила себя за то, что давно уже должна была проследить за его питанием. Ладно, еще не поздно все исправить. Намазав булочки джемом, я начала разливать кофе по чашкам. Затем принесла маленький столик для завтраков в постели, расположила его на одеяле перед Колином, поставила на столик поднос с едой.
Сегодня ты съешь все и никаких возражений.
Колин потянул носом.
Кофе? Мне нельзя. Я от него становлюсь совсем чокнутым.
Ты не чокнутый. И кофеиногдатебе можно.
Я придумал ей имя, сообщил Колин с набитым ртом. Жюстина.
Красиво. Знаешь, если ты будешь сам подсыпать ей корм, она будет считать тебя хозяином, своим главным человеком.
Значит, отныне ее кормлю только я. Потому что я и есть ее хозяин.
Конечно. Ночью, между прочим, пошел снег. Но он уже начал таять.
Я никогда не видел снега.
Увидишь, уверила его я, и Колин, к моему удивлению, согласился.
Увижу, он перевел взгляд на Жюстину, которая решила присоединиться к завтраку и клевала свои семечки. Не выпускай ее пока из клетки. Я боюсь, что она улетит.
Далеко не улетит. Не пролезет же она под дверью.
Колин неуверенно дернул плечом.
А вдруг.
Я нарисовала кое-что для тебя, я передала Колину рисунок. На нем было изображено лицо Натали, окруженное развевающимися прядями волос. Не очень хорошо получилось, но как смогла. В жизни она красивее.
Колин рассматривал рисунок задумчиво и долго.
Ты тоже ее любишь, заключил он.
Моя рука дрогнула, расплескав из чашки немного кофе.
Выйдя из дому в тот день, я обнаружила, что снаружи все черное и белое. Первый снег, растаяв, оставил после себя вязкую грязь. Небо походило на громадную простыню, накрывшую наш мрачный мирок. Но я чувствовала себя хорошо.
Назавтра начались дожди и долго потом не желали заканчиваться. Но для меня эти пасмурные дни были озарены солнцем. Даже в доме стало светлееНатали сорвала все шторы с окон. Я забыла об одиночестве и тревогах, терзавших меня. Треть дня я проводила с Колином, третьс Натали, а вечером либо занималась своими делами, либо возвращалась к Колину. После отъезда Леонарда Натали расцвела. Это был такой контраст; прежде я и не подозревала, до какой степени его присутствие подавляло ее. Теперь она чаще улыбалась, реже ругалась и даже начала следить за своей одеждой. Винные бутылки, пустые и полные, исчезли из ее комнаты, чему я очень обрадовалась, потому что меня давно уже мучило ощущение, что от нее слишком часто пахнет спиртным. К сожалению, от сигарет она не отказалась. «Только после моей смерти», заявила Натали, прикуривая.
Я тоже чувствовала себя свободнее. Как будто бы я была уже не совсем я. Однажды я даже позволила Натали уломать меня прокатиться с ней на мотоцикле. Согласившись, я сразу пожалела о своем решении. Рычащее дымящее металлическое чудовище было создано словно специально для того, чтобы убивать. В пути я едва не придушила Натали, судорожно стискивая ее из страха упасть, и скулила, что не могу выдерживать такую скорость. Когда суровое испытание подошло к концу, Натали заявила, что тоже едва терпела такую скорость. «Я прямо чувствовала, как старею, пока мы проползали одну жалкую милю».
Мы подолгу разговаривали. Натали рассказывала мне о предыдущих гувернантках Колина и всех, кто когда-то служил в Доме на берегу, высмеивая их характеры, привычки и поступки, и это было так забавно, что я начинала смеяться, пусть меня и колола мысль, что когда-нибудь она, наверное, посмеется с кем-то уже надо мной. Чаще других Натали упоминала Агнесс и Каролину.
Насколько ты была с ними близка? спросила я.
Очень, можно сказать, с проникновением, ухмыльнулась Натали.
Иногда я замечала, что понимаю не все, что она говорит. Натали тоже это видела и смеялась надо мной. Кроме того, я испытывала ревность и зависть, а ведь, казалось бы, какое мне дело до предыдущих приятельниц Натали. Однако мне хотелось быть первой и единственной ее подругой. Хотя я до сих пор сомневалась, что Натали дружит со мной. В иных условиях мы бы не сошлись из-за несовпадения характеров, но здесь, в этом доме, у нас не было выбора. Только одно нас гармонизировалоот природы я была молчаливой, а Натали наоборот, и иногда наши диалоги превращались в ее длинный монолог, что устраивало обеих.
Большинство фраз Натали начинались со слов «если бы». Если бы она уехала отсюда, если бы у нее было, если бы она могла. Натали большую часть своего времени проводила в одиночестве, и у меня возникало ощущение, что она погружена в свои фантазии чуть менее, чем полностью. В ее мечтах были экзотические страны, соленый бриз, клыкастые хищники, темнокожие туземцы, старые золотые монеты, статуи древних богов, храмы индейцев и пирамиды египтян, а еда была такой острой на вкус, что из глаз начинали течь слезы. Ее привлекали люди, ведшие авантюрный и опасный образ жизни.
Джованни Бенцони был громадного роста и выступал силачом в цирке, но потом понял, что разграбление гробницболее интересное и прибыльное занятие. На раскопках вместо лопаты он предпочитал использовать динамит. Он рассказывал, как полз по узкому проходу в пирамиде, прямо по раскрошившимся телам мумий, и сверху на него сыпались руки и ноги древних покойников. Впоследствии археологическое сообщество осудило его методы, назвав их варварскими, Натали лежала, вытянувшись, на кровати, и курила.
Их можно понять, пробормотала я.
А знаешь, я бы хотела так жить. Чтобы каждый день не походил на предыдущий, и каждый час сулил что-то новое. Чтобы я перемещалась из страны в страну, с континента на континент. Чтобы вокруг звучала непонятная речь, люди были непривычно одеты, пахло иначечтобы все было другим. Хочу двигаться быстро, как пуля, не успевая даже толком рассмотреть, что вокруг. Есть без разбора, пить, что предложат, и знакомиться в одну секунду. Просыпаясь, не понимать, где я нахожусь и с кем.
Она говорила с таким жаром. Каждое слово царапало меня, задевало меня даже сквозь мою оболочку.
Это похоже на сумасшествие, Натали, осторожно указала я. На беспорядочное бегство.
Да, так оно и есть. Я хочу бежать, у меня даже ступни болят, как хочу, Натали усмехнулась, выпуская дым. Внутри меня все будто сжато в комок, готовый в любой момент взорваться. Иногда мне снится, как я мчусь с холма. Едва не взлетаю. Не могу остановиться, даже если бы мне и захотелось.
Я всмотрелась в лицо Натали, затуманенное стеной дыма. Ее губы были плотно сжатыми, жесткими, брови нахмурены, но глаза так и метались, отслеживая тропы на воображаемой карте.