Удалось осмотреть?
Открыта была. Из мебели матрас. Под ним обнаружил ломик со следами крови, все исчезнувшие из разбитой витрины заклады, связку ключей.
А сам Гарманов где? Неужто исчез?
Нет, второй день гуляет в трактире «Незабудка», сорит деньгами. Где их взял, никто не знает. Я оставил у трактира агентов, чтобы Гарманов не сбежал, а сам сюда, за вами.
Почему не задержал?
Уж больно нарочито. Подозреваю, улики подброшены
На каком таком основании?
Помните книгу «Преступление и наказание»? Не дает мне покоя.
Вот потому я книг и не читаю.
Глава 4,в которой помощнику присяжного поверенного Выговскому поручают первое самостоятельное дело
Вторник, 1 декабря 1870 года,
Санкт-Петербург
По своей воле князь Тарусов за такое безнадежное дело не взялся бы. Его ему сунули по назначению.
Хотя вы и мэтр, Дмитрий Данилович, начал за здравие член Совета присяжных поверенных Петербургского судебного округа Спасов, с начала вашей практики и полугода не прошло. А, как известно, удел начинающих дела по назначению. У вас же их кот наплакал.
Одно, уныло констатировал Тарусов.
Маловато. Вот еще, дерзайте, улыбнулся Спасов и, протянув папку с копией дела Шалина, огорошил еще раз: Суд в эту пятницу.
По дороге домой Дмитрий Данилович материалы пролистал и решил, что на такую ерунду размениваться не станет. В Правительствующем Сенате вот-вот начнется рассмотрение его апелляции по иску богача Фанталова к Восточно-Каспийскому банку. А тут какой-то столяр
Антон Семенович, обратился он по приезде домой к своему помощнику Выговскому. Давеча говорили, что жаждете испробовать себя, провести процесс самостоятельно
У Антона Семеновича загорелись глаза.
Конечно.
Тарусов небрежно протянул ему полученную от Спасова папку:
Вот, дерзайте.
Выговский тут же принялся изучать дело.
30 сентября 1870 года владелец Серапинской гостиницы господин Малышев вызвал столяра починить шкаф в одном из номеров. Однако Антон Сазонович Шалин, обычно исполнявший подобные работы, был занят срочным заказом, потому вместо себя отправил сына восемнадцатилетнего Якова. Тот слыл задирой, однако благодаря заступничеству батюшки до поры до времени за свои грешки отделывался внушениями пристава четвертого участка Московской части Добыгина. А зря Посидел бы в арестантских ротах, может, в такой переплет не угодил бы.
Перед приходом в гостиницу Якова в нее вошел солидный мужчина в дорогом заграничном костюме, предъявил вид на имя уроженца Привисленского края Кшиштофа Войцеховского и потребовал номер люкс. Услужливый портье предложил ему номера на выбор с окнами во двор или на Обуховский проспект. Клиент выбрал тот, что потише, и достал из кармана туго набитый porte-monnaie крокодиловой кожи, чтобы расплатиться. Портье заметил нехороший взгляд, который бросил на porte-monnaie и его владельца проходивший мимо юный столяр.
Примерно через час Яков, закончив ремонт, получил от владельца гостиницы Малышева плату и ушел восвояси. А еще через час портье обратил внимание, что дверь в люкс приоткрыта, постучал, ответа не получил, осмелился заглянуть и увидел на полу труп.
Прибывший через десять минут пристав Добыгин произвел осмотр, обнаружил исчезновение porte-monnaie вместе с содержимым, заподозрил в этом Якова и отправился в мастерскую к Шалиным. Уже через час преступник сознался и был арестован.
Дмитрий Данилович не без ехидства наблюдал, как у помощника вытягивается лицо. Однако, захлопнув папочку, Антон Семенович неожиданно произнес:
Многообещающе. Позволите уйти пораньше? Хочу навестить этого Шалина
Заинтригованный Тарусов кивнул.
Одного взгляда на Якова было достаточно, чтобы понять он не из тех представителей человечества, что изобрели колесо или открыли Америку. Открыть бутылку-другую да потискать в кустах прачку вот предел возможностей и желаний юного Шалина.
Я адвокат, буду тебя защищать, представился Выговский, усаживаясь на привинченный к полу табурет.
Яков почесал подбородок, буркнул:
Зачем?
Хочешь на каторгу?
Такой простой вопрос неожиданно оказался для подзащитного сложным, Шалин задумался, и надолго:
Нет, наконец выдавил он из себя.
Тогда давай поговорим. Вот копия твоего допроса. Выговский достал из папки нужный листочек. Тебе его зачитывали?
Зачем? Сами умеем.
Выговский удивился, но вида не подал, задал следующий вопрос:
Вся там правда?
Вся, напористо заверил Шалин. Ничего облыжного нету.
Получается, ты зашел в номер, достал револьвер Выговский привстал и вытащил из шинели дуэльный пистолет, одолженный у Тарусова. Этот?
Он самый.
Значит, Шалин врет. Перепутать дуэльный пистолет с револьвером, из которого застрелили господина Войцеховского так по документам значился убитый, не способен даже деревенский дурачок.
Опиши-ка мне номер люкс.
Чего?
Номер, в котором ты совершил убийство. Что там из мебели?
Как обычно Кровать.
Еще что?
Стул.
Один или несколько? Чьей работы? Ты столяр, в мебелях обязан разбираться.
Не помню.
Бюро? Трюмо? Прикроватное зеркало? Ширма? Портьеры какого цвета? Обои?
Не помню, не помню. Шалин будто от нестерпимой боли схватился за голову.
Ах, не помнишь А может, тебя вообще там не было?
Шалин ответил молчанием.
Я твой защитник. Мне можно и нужно довериться, советовал Антон Семенович. Клянусь, о твоих словах никто не узнает.
Отстань. Не нужен мне аблокат. На каторгу хочу. Понял?
Из Съезжего дома Выговский вышел довольным. Хоть Шалин и не исповедался, все одно выдал себя с головой. Никаких сомнений нет он себя оговорил, взял чужую вину. Чью? Зачем? Антон Семенович свистнул извозчика и велел отвезти сперва в лавку купцов Елисеевых, а оттуда в Окружной суд.
На самом деле огромный дом на Литейном проспекте, занимавший целый квартал между Шпалерной и Захарьевской улицами, официально именовался Зданием судебных присутственных мест.
На Литейном такое есть здание,
Где виновного ждет наказание.
А невинен отпустят домой,
Окативши ушатом помой.
Кроме Окружного суда, здесь размещались судебная палата, архив и камеры прокуроров, судебных приставов и судебных следователей.
Поднявшись по широкой лестнице на третий этаж, Антон Семенович нашел нужную дверь и постучал.
А-а, Выговский! обрадовался ему довольно молодой, однако успевший обзавестись брюшком коротконогий брюнет. Сколько лет, сколько зим.
С судебным следователем Петром Никаноровичем Бражниковым Антон Семенович подружился, когда служил в сыскной полиции. Сблизило их многое: оба приехали из провинции, оба были молоды и холосты, любили выпить и покутить.
Никак бургундское? Бражников разгружал пакеты, которые принес приятель. Ба, и сардинки любимые, и паштетик фуа-гра. «Каким ветром тебя сдуло, какой водой принесло?», друг Тохес. Только не ври, что соскучился.
Выговский поморщился. Ну сколько можно? И где только Бражников подцепил сие словцо тохес? И ладно бы меж собой. Но Петр Никанорович и в компании его употреблял. Сидят, скажем, с разбитными девицами, и вдруг:
Тохес, закажи-ка игристого.
И одна из сильфид непременно заинтригуется:
Какое имя шикарное, верно, иностранное.
А Бражников тут же объяснит:
Точно. Еврейское. Означает то место, на котором сидят.
И все смеются. И Выговский с ними. А что поделать? Не бить же морду лучшему другу?
Но сегодня обижаться было не с руки, Выговский и вправду заявился по делу.
Но рассказал Бражников до обидного мало:
Убийцу мне готового привели, Добыгин его задержал, признался приятель после стаканов за встречу, за дружбу и за баб-с.
Пристав четвертого участка? Терпеть его не могу.
Зато на его территории всегда ажур-абажур, преступлений вообще не бывает. И за это ему от меня огромное грандмерси. Иначе здесь бы и ночевал. Захмелевший Бражников обвел пальцем стол, устланный бумагами, шкафы, заставленные папками, пол, где валялись груды дел. Тохес, я понимаю, ты адвокат, обязан защитить клиента. Но этот как его?..