Вновь прибывшего юношу звали Томас Чиппендейл. Его подняли на палубу. Был он небольшого роста, лет двадцати-двадцати двух, с тёмными, почти чёрными волосами и тёмными пристальными глазами. Лицо имел круглое, приятное, лобвысокий и хорошо сформированный, красные полные губы его, беспрестанно складывались в лёгкую рассеянную улыбку. Во взгляде юноши чудилось что-то страстное, почти до страдания, и это ужасно не гармонировало с его рассеянной улыбкой.
Здорово, дружище! вскричал капитан и схватил Томаса в объятия. Рад, что ты приехал!
Друзья представляли собой контрастную парубыстрый и гибкий капитан и полноватый медлительный Томас. Казалось, что капитан и старше, и умнее, и опытнее Томаса. Да это так и было: капитан рано покинул родной город, много плавал и видел всякое. Тогда как Томас всё также жил в Отли, почти деревне, и учился столярному ремеслу, наблюдая за работой отца-столяра, а потом помогая ему. Семья Томаса трудилась с утра до вечера, но жила бедно, кое-как сводя концы с концами, мечтая, что ещё немного осталось потерпеть, поднатужитьсяи жизнь наладится. Но время шло, а денег в семье всё не прибавлялось.
Теперь капитан по просьбе друга привёз ему с Ямайки «американское красное» дерево. Причём привёз совершенно случайно, в последний момент погрузки взяв в трюм несколько стволов больше для балласта из-за нехватки груза.
Открыв люки, чтобы стало светлее, капитан зажёг фонари, и друзья спустились в трюм. Пробираясь в щели между невыгруженными ещё тюками и ящиками, обходя бочки с оставшейся водой и мешки с провизией, огибая ящики из-под вина, бочонки для джина и почти израсходованные запасы угля, они спустились до внутренней обшивки, до самого днища. Здесь лежали небольшие прямые стволы, испускающие приятный аромат, похожий на запах специй.
Ах, Дэниэл! Как я тебе благодарен! воскликнул Томас.
Да ладно, что ты, пробормотал капитан, он вспомнил предысторию подарка и совсем смутился. Извини, я не стал вытаскивать стволы на палубу.
И не надо, и очень хорошо Я сам их подготовлю для сушки, ответил Томас, нежно гладя деревья по темной коре.
И он с тихой страстью стал рассказывать, что стволы нельзя сразу выносить на воздух, а уж тем более на солнцеэто может погубить древесину, и она пойдёт трещинами, что стволы надо ещё очистить от коры, а торцы стволовзакрыть вощёной бумагой, что бумагу, и воск, и все инструменты он привёз с собой.
Капитан смотрел на друга, как завороженный: он любил, когда обычно молчаливый Томас вдруг вот так, всегда неожиданно, начинал рассказывать о чём-то своём, и тогда лицо его преображалось. Вот и сейчас лицо Томаса в свете фонарей показалось капитану почти прекрасным.
Спать они легли за полночь.
****
Утром непостижимая английская погода опять переменилась.
Только какая она была на этот раз, я сказать вам не берусьникто этого не помнит за давностью лет. День этот примечателен был тем, что за капитаном прислали слугу с извещением, что погребальная проповедь и похороны безвременно усопшего мистера Трелони, сквайра, состоятся в приходской церкви Сент-Мэри-Редклифф.
Похороны мистера Трелони, несомненно тягостные для любого чувствительного сердца, я описывать не буду, они не интересны для нашей истории. После похорон родственники и близкие покойного проследовали на поминальный обед. Вот о них-то и надо сказать несколько слов
Общество собралось внушительное, и среди этих господ только капитан оказался не в парике, поэтому он ясно чувствовал на себе недоуменные взгляды. Но капитана было не так-то просто смутить какими-то взглядами. Он сам принялся незаметно разглядывать собравшихся.
Мистер Джордж Трелони, младший брат покойного, сидел во главе стола, уставленного цветами и серебром, между хозяйками домамиссис и мисс Трелони. Пожалуй, трудно было бы найти себе окружение более прекрасное: родственницы фланкировали его подобно двум розамзрелой и едва расцветающей. Сам же дядя Джордж был невысок, поджар и тщедушен, не в пример своему покойному брату. Кудрявый светлый парик-аллонж на нём казался большим и тяжёлым.
Рядом с юной мисс Трелони находилась её подруга Мэри Уинлоу. Девушка делала круглые глаза, поднимала вверх бровки и старалась держать спину прямо, но видно было, что она сама смущается своих резких и порывистых движений.
По правую руку от миссис Трелони сидел высокородный Джон Грей из рода самого Генри Грея, английского государственного деятеля эпохи королей Тюдоров, впрочем, казнённого (с конфискацией имущества) кем-то из этих королей ещё в 1554 году. Невозмутимость, свойственная белокожей расе английских аристократов, леденела в холодных и прекрасных, как ясное зимнее небо, голубых глазах Джона Грея. Этому великолепному морскому офицеру, состоящему на службе Его Величества, было около тридцати лет.
Рядом с ним сидела восхитительная миссис Меган Белью, на чьи зелёные глаза все-все без исключения джентльмены взирали с инстинктивным одобрением. Та отвечала им взглядами, в которых читалось: «Да, яхороша, ничего тут не поделаешь». Напротив неё сидел супруг, морской капитан в отставке, который с неодобрением наблюдал за этими перекрёстные взглядами и про которого можно было сказать только, что онмуж своей жены.
Справа от миссис Белью восседал Александр Саввинлоу, банкир (Банк Британского Льнопрядильного кредитного общества), занимающий видное положение в финансовом мире и имеющий четырёхэтажный дом в городе, два поместья и корабль для очень прибыльной транспортировки «живого товара» в американские колонии.
Лицо банкира Саввинлоу было бритое, круглое, ротсладкий. Роскошный парик банкира спереди спускался двумя пушистыми прядями почти до самого живота, который он старательно, но тщетно пытался втянуть. Его небольшие голубые глаза беспрестанно оглядывали собравшееся общество словно бы с целью выяснить, производит ли он на них должное впечатление. Банкир буквально олицетворял собою истину, что в нас не так смешны качества, которыми мы обладаем, чем те качества, на которые мы претендуем.
Напротив него поместили его супругу, женщину лет на пятнадцать моложе. Её умные быстрые глаза с интересом перебегали со стола на лица собравшихся и обратно. Встречаясь взглядом с глазами мужа, она отворачивалась.
Рядом с банкиром Саввинлоу возвышалась миссис Батлер, жена преподобного Уильяма Батлераочень достойная женщина и своего рода выдающаяся личность, которая прославилась обедами для бедняков, сбором пожертвований и другой благотворительность.
На попечении миссис Батлер постоянно находились чьи-то дети, больные старики и дальние родственники, но она никогда не позволяла себе проявлять раздражение или усталость. На её лице всегда читалось тихое выражение трогательной кротости, а сейчас она с нежностью смотрела на своего мужа, который сидел за столом напротив.
Преподобный Батлер был невысокого роста, а широкое лицо его с квадратным лбом, полными щеками и гладко выбритым массивным подбородком отличалось завидной свежестью. Брови преподобного густо кучились над выпуклыми блестящими глазами. Многолетняя привычка проповедовать с кафедры придавала властность его манерам и звучность голосу, который он и не собирался, впрочем, понижать даже сейчас. Чувствовалось, что он ни минуты не сомневается, что говорит исключительно умные вещи, которые остальным не грех и послушать.
Слева от преподобного Батлера, жадно внимая ему, сидела миссис Сара Уинлоу, давнишняя приятельница хозяйки. Глаза её, обычно тёмно-серые, теперь казались чёрными от зрачков, расширившихся от волнения. Её верхняя чуть короткая губка приподнималась время от времени и приоткрывала ряд жемчужных зубок. В выражении глаз миссис Уинлоу капитану виделось любопытное ожидание, словно она ждала от преподобного исключительно интересные новости. На её груди вздымались и опадали старинные алансонские кружева. На них, как завороженные, смотрели сидящие рядом другие приглашённые, описывать которых уже нет смысла.
Юная мисс Трелони, которую капитан рассмотрел только теперь, уже несколько раз за вечер бросала на него пристальные взгляды. Она была замечательно хороша собоюпочти высокая, стройная, сильная. Эта сила читалась во всяком её жесте, впрочем, не лишённом мягкости и изящества. Она казалась похожей на мать, и только глазачёрные, сверкающие, гордые, выдавали силу её характера, который, как и красота, со временем обещал усилиться. Девушка была бледна и по моде того времени нарумянена. Нижняя её губка, свежая и алая, чуть-чуть выдавалась вперёд, придавая лицу некоторую надменность.