Грэхем Мастертон - То, что ты ешь

Грэм МастертонТО, ЧТО ТЫ ЕШЬ

Мама Эрика всегда ему говорила: «Тыто, что ты ешь». Обычно семилетний Эрик съедал за ужином свою порцию мясного пирога, а после, лежа в кровати, ощупывал свои руки и ноги пытаясь понять, не появляется ли на них корка.

Сколько пирожков с мясом нужно съесть, чтобы превратиться в мясной пирог?

А кого ты превратишься, если ел бутерброды с пастой «Мармайт», рыбные крокеты и сладкие сигареты, ватрушки со сливовым повидлом и лакричные палочки, яблоки и кукурузные хлопья?

Высоко на мансарде, в своей спальне, облокотившись на подоконник, Эрик разглядывал шиферные крыши пригорода южного Лондона и пытался представить, в кого же он превратится.

В какого-нибудь ужасного монстра, склизкого и стонущего; с глазами похожими на маринованные луковицы; с бугристой и черной как пикша кожей, покрытой отвратительными порами из которых сочится подливка и свисают нити бараньего жира.

Однажды, жарким полднем в августе, играя с друзьями на школьном дворе, Эрик упал. Он ободрал колено, и кровь просочилась ему в носок. Тем вечером, лежа в кровати, Эрик чувствовал, как рана на ноге покрывается твердой корочкой и думал, что превращается в пирог с мясом.

В своей комнате, он часами разглядывал книгу со стишками. «Саймон-простак встретил пирожника». Пирожник! Его картинки в книге не было, но Эрику она была не нужна. Он и сам мог представить, что за ужасное создание это было. Горбатый, еле ковыляющий и глухо скулящий монстр с бугристой шкурой. Человек, который за свою жизнь съел слишком много пирожков и понес страшное наказание за это. Человек, чья кожа постепенно превратилась в крошащееся тесто. Человек, чьи легкие и внутренности превратились со временем в мясной фарш. Пирожник!

Эрик лег спать и ему снились кошмары про пирожника. Эрик слышал, как он гнусаво умоляет сквозь пузыри подливки: «Это просто невыносимо. Съешь меня, убей меня».

Несколько недель Эрик почти ничего не ел и всегда оставлял корки рядом с тарелкой. Его мама поговорила с врачом, и однажды доктор Уилсон посетил их дом, а Эрику пришлось отвечать на вопросы его голубому жилету в полоску и золотой цепочке часов.

 Эрик, тебе не нравится то, что ты ешь?

 Нет, сэр.

 Ты переживаешь из-за школы?

 Нет, сэр.

 Покашляй.

Эрик кашлянул.

 Вдохни и не выдыхай.

Эрик вдохнул и задержал дыхание.

Позже, в обклеенной коричневыми обоями прихожей, возле барометра, который всегда показывал «ясно», доктор тихо говорил его матери:

 Вы знаете, он практически здоров. Мальчики его возраста зачастую едят очень мало. Но когда он начнет расти он будет есть, чтобы жить; и будет жить, чтобы есть. Запомните мои слова и пополняйте кладовку.

Мама вернулась в гостиную, села и уставилась на Эрика; она казалась почти возмущенной тем, что он здоров.

 Доктор сказал, что с тобой все в порядке.

Долгая пауза.  Правда?

Она опустилась на колени рядом с ним, и взяла его руку. Её глаза были такими бесцветными. Её лицо было таким бесцветным.

 Ты должен есть, Эрик. Должен есть, чтобы расти. Ты должен есть, иначе умрешь. Тыто, что ты ешь, Эрик.

 Этого я и боюсь,  прошептал он.

 Что?

 Этого я и боюсь. Если я съем слишком много пирожков.

 Что тогда?

 Если я съем слишком много пирожков, то превращусь в Эрика-пирожника.

Его мать рассмеялась. Её смех был ярким, острым, режущим. Как осколки разбитого зеркала в летней спальне.

 Нет, не превратишься. Еда придаёт тебе жизненных сил, вот и всё. Если ты поглощаешь жизненную силу, то сам становишься более живой. Это как уравнение. Поглощаешь жизньживёшь.

 Вот как.

Эрик понял. Внезапно пирожник оказался всего лишь сказкой. Развалился на куски: корка, тесто, комья начинки. Неожиданно пирожник оказался всего лишь пирогом. Эрик повзрослел. Теперь, наконец-то, он понял загадку человеческого бытия. Она была подобна уравнению. Поглощаешь жизньостаешься живым. Ничего общего с мясными пирожками, рыбными котлетами, или ватрушками со сливовым повидлом. Всё просто. Если ты поглощаешь жизнь, ты живёшь.

Утро следующего дня было солнечным и удушливо жарким. Эрикбледный мальчик с личиком эльфа, огромными карими глазами и оттопыреными ушамискучающий и уставший от жары, сидел на крыше угольного сарая болтая ногами. Ему было не с кем играть. В школе его все задирали и дразнили «голованом». Футболистом он плохим, а когда пытался играть в крикет, то всегда промахивался.

На городской окраине, на заднем дворе дома, где жил Эрик, сильно пахло бузиной и мочой соседской кошки, которая украдкой лазила облегчиться в угольный сарай. Мама Эрика только что вывесила постиранное белье и с него прерывисто капало на асфальтовую дорожку. Прожилки перистых облаков пронзали голубое как размытые чернила небо над головой мальчика. Высоко на западе сверкнул в солнечном свете авиалайнер «Бристоль Британия». В газетах его называли «Шепчущий великан». Эрику это название казалось грустным и в тоже время довольно зловещим.

Мальчик наблюдал за мокрицей ползущей по горячей, рубероидной крыше угольного сарая. Она достигла его хлопковых шорт, а затем начала долгий и трудный обходной маневр вдоль бедра.

Большим и указательным пальцем Эрик взял её. Мокрица сразу же свернулась в серый клубочек. Эрик подбросил её слегка, затем поймал. Повторил это два или три раза. Он задумался: что она чувствует, когда он её подбрасывает. Ей страшно? Или у неё недостаточно мозгов, чтобы испугаться?

Она была живой. Достаточно живой, чтобы ползать по крыше сарая. Значит, должна думать о чем-то. Эрик гадал, о чем она будет думать, если он съест её. Жизнь мокрицы станет частью его жизни. Его большая сущность безраздельно соединится с крошечной сущностью мокрицы. Может, именно тогда он поймет о чём думает мокрица. В конце концов, тыто, что ты ешь.

Он забросил похожую на таблетку мокрицу в рот. Та улеглась на языке и, наверное, подумала, что обнаружила уютное, влажное и теплое местечко где-то в сарае, потому что развернулась на ложбинке его языка и начала сползать вниз по горлу. В какой-то момент Эрика затошнило, но он сдерживался и успокаивал себя. Мокрица по собственному желанию соединялась с ним жизнью, и это ему нравилось.

Она подползла к задней части горла, и Эрик её проглотил.

Он прикрыл глаза. Задумался: как скоро сознание мокрицы станет частью его собственного.

Кажется она слишком маленькая. Наверно их нужно съесть намного больше. Эрик спрыгнул с крыши сарая и стал обыскивать весь двор, поднимая кирпичи и камни, обшаривая отсыревшие углы. Каждую найденную мокрицу он засовывал в рот и проглатывал. Меньше чем за четверть часа, он нашел тридцать одну штуку.

Вышла его мама с очередной корзиной стирки, и начала развешивать чулки и бельё.

 Эрик, что ты делаешь?  спросила она, прикрыв один глаз от солнца.

 Ничего,  ответил Эрик.

Пока она вывешивала одежду, он успел съесть еще четыре мокрицы. Они похрустывали между зубов.

Той ночью, лёжа в постели и разглядывая потолок, он был уверен, что чувствует, как жизни мокриц сливаются с его телом и разумом. Эрик ощущал себя более живым и сильным. Если ты поглощаешь жизнь, ты живёшь.

На восьмой день рождения мама подарила ему велосипед. Он был стареньким, но она помыла его и заново покрасила в голубой цвет, а мистер Теддер из магазина подержанных грузовиков поменял тормоза и установил голубой гудок с резиновой грушей.

Эрик катался верх и вниз по Черчилль-роуд, дальше которой мама его не отпускала. Эта извилистая улица находилась вдали от главной дороги и была тихой и безопасной.

В один пасмурный день он наткнулся на голубя в канаве, дрожащего и прихрамывающего. Остановив велосипед поближе, Эрик посмотрел на птицу. Оранжевыми глазами-бусинками, голубь беспомощно поглядывал на него снизу вверх. Он то и дело отодвигался на несколько дюймов, но мальчик следовал за ним, колеса его велосипеда потрескивали с каждым шагом.

Голубь был живым. Жизненной силы в нем было гораздо больше чем в мокрице (которых мальчик ел горстями, где бы не находил, и муравьев тоже, и пауков, и бабочек). Возможно, если Эрик съест его, то испытает краткий проблеск понимания, каково этолетать.