А Батюшка как же?
Да так же
Я вообще в этих местах никогда не был, тихо сказал Артём и добавил: И не буду больше, наверное
Тогда за знакомство давайте выпьем! предложила Наташа.
Я не буду больше, тут же отказался Алик.
Не, Музыкант, на, нельзя девушке отказывать, когда она просит, угрожающе заметил Пашок, подливая вино в стаканы.
«А если она утопиться попросит?» злясь, подумал Алик, но уступил:
Ладно, но потом я больше не буду. И мне надо отлучиться ненадолго, приспичило
Пиво наружу просится? после того, как все выпили, ухмыльнулся Пашок, вставая. Я тоже пойду, на. Кирюх, давай куртку мою! Ты не пойдёшь?
Нет, ответил Кирилл, нехотя раздеваясь.
Я пойду, сказал Артём.
Они втроём вышли на улицу. Снег по-прежнему шёл, но небо немного посветлело. Ветер мощными ударами всё ещё бил по крыше и клонил деревья, заставляя их то ли трещать, то ли стонать, но порывы его уже не были столь частыми.
Так показалось Алику, или он просто привык ко всему. Теперь уже не было так страшно, как всего хотя бы час назад. Или из домика просто так казалось?
Пашок мочился прямо с крыльца. Артём спрятался куда-то за домик. Алик, перешагнув через сваленное дерево, отошёл немного подальше, жадно вдыхая воздух. Ветер, врываясь в его ноздри, чуть слышно издавал какие-то причудливые звуки.
Было холодно, но снег под ногами таял. Похоже, забравшись в самое сердце весны, он не имел права пролежать хотя бы сутки.
Сделав дело, Алик вернулся к домику.
Пойдём, машину проверим, проворчал Пашок.
Алик повиновался:
Пошли. А где Артём?
Застрял чё-то. Х** с ним.
Они направились к едва видной тропинке справа от домика. Остановившись, долго пытались закурить, зажигалка тухла на ветру. Их увидел Артём, вышедший из-за домика, и подбежал к ним:
А вы куда? спросил он.
Машину проверить, ответил Пашок. А ты чё там возился? Дрочил, что ль?
Артём на это ничего не ответил, только недовольно нахмурил брови.
Шучу, выдохнул Пашок сквозь сдавленный смех. Батюшкам этим нельзя заниматься. Пошли с нами, если хочешь.
Он повернулся и пошёл по тропинке. Алик и Артём последовали за ним. Шли молча. Пашкова «девяностодевятая» была недалеко тропинка привела на лесную дорогу: там она и стояла, засыпанная снегом. Пашок заботливо смахнул его рукавом с лобового стекла, капота и крыши.
Ничего, сказал он. Толкнём и вылезем. Пошли назад.
Также молча они вернулись к домику. В окошке тускло виднелся теперь уже какой-то родной огонёк, вдруг напомнивший Алику окна его квартиры. Иногда он возвращался среди ночи и, глядя на них, переживал о том, что там дома. Трезва ли мать? В добром ли она настроении? Одна ли она? Будет ли эта ночь для него уютной в собственном доме? Другие окна почему-то вызывали чувство зависти, а свои всё равно были родными, что бы там ни происходило за их стеклами.
Но, войдя в домик, Алик понял, что не может здесь больше оставаться. Подобное чувство гнало его часто и из собственной квартиры. И тогда он уходил и пропадал где-нибудь дня два-три, ночуя у приятелей или вообще у случайных знакомых, или гуляя ночь или даже две. С помощью алкоголя время проходило незаметно. А потом чувство отчуждения само собой рассасывалось, и он возвращался.
А мы вас не дождались, ещё по стаканчику себе налили, сообщила Наташа, увидев Пашка.
Ну, мы вас догоним, весело ответил тот. Скоро поедем. Там вроде стихать начало.
Ну, может, тогда сейчас поедем, а то нажрёмся и с тревогой начал Кирилл.
Ты ещё не зуди! отмахнулся Пашок. Часок посидим и поедем. Вон Наташка уже не торопится никуда, а куда мне торопиться? Наташ, давай я у тебя в общаге заночую!
Тебя не пустят, сказала она подавленным голосом.
А я залезу, как в прошлый раз! его глаза заблестели.
Не надо! капризно захныкала она. Меня выгонят из-за тебя.
Ну и ладно, он принялся разливать вино. Ночью лучше ехать. Сейчас сколько?
Кирилл поспешно глянул на часы:
Полдевятого.
К одиннадцати в А. будете точно, на.
Алик, увидев, что Пашок взял его стакан, предупредил:
Я не буду больше, Паш. Я же говорил.
Да ладно, не ломайся, как баба! Пашок недовольно поморщился.
Я не ломаюсь, просто больше не хочу пить.
Кто так делает? Все пьют, и ты давай, не выделывайся.
Я не выделываюсь, еле вымолвил Алик.
Страх сковал и точно высушил гортань. Он видел, к чему идёт дело. Чтобы не нарваться, надо не перечить Пашку, но в тоже время не хотелось быть эдакой шлюхой. Сказали: «Раздвинь ноги». Что же делать? Надо раздвигать. Сказали: «Загнись раком». Надо загинаться. «Пожалуй, хватит», подумал Алик. Он твёрдо решил уйти прямо сейчас. Нет, не в город А., как не совсем реалистично мыслилось ранее, а к другу в Красный Восход, до него всего-то минут двадцать ходу.
Вот, знаешь, на, не люблю я таких людей, как ты, с ненавистью процедил Пашок. Волосатых, на. Все вы, сука, пидоры и ссыкуны, на.
Я не пидор у Алика перехватило дыхание.
Значит, ссыкун!
Нет
Паш, хватит, а! вмешалась Наташа.
А если я тебе сейчас суну разок? не услышал её Пашок.
Алик промолчал. Артём встал, подошёл к окошку и заглянул в него. Кирилл трепал в руках свой стаканчик. Шея его вытянулась и стала какой-то очень тонкой. Наташа недовольно надула губы и потупила взгляд.
Пашок отложил вино, встал и ударил. Алик упал с лавки, из носа брызнула кровь. Он зажал его руками и почувствовал, как кровь протекает между пальцев.
Неожиданно проснулся Петрович. Алик услышал его пьяный голос:
Хорош, хорош! Ребята, вы что?
Закричала и Наташа:
Паш, что ты всегда руки распускаешь? Хватит, а!
Но Пашок ещё раз больно ударил ногой куда-то в бок.
Ты чё хотел, сука, на?
Паша! Паша! кричала Наташа. Кирилл! Кирилл, ты что сидишь? Разними их!
Ты чё хотел, на? исступлённо ревел Пашок, осыпая Алика ударами.
Подскочил Петрович, потом Артём, начали оттаскивать Пашка. Им на помощь пришла Наташа. А затем подоспел и Кирилл. Они обхватили Пашка, но он, упираясь, продолжал пыхтеть:
Ты чё, сука, на?
Наконец, они усадили его на лавку. Алик, покачиваясь, встал с заляпанного кровью пола. Он и сам весь был в крови и лицо, и руки, и куртка на рукавах, груди и воротнике.
Надо воды Умыться ему сказал Петрович. Нет воды?
Кто-то покачал головой.
У меня в рюкзаке бутылка минералки, без эмоций произнёс Алик.
Артём, порывшись в его рюкзаке, нашёл её.
Давай полью.
Они вышли на крыльцо. Ветер сильно сдал, вместо снега еле-еле капал мелкий дождь. Казалось, даже теплее стало. Алик умылся минеральной водой, кое-как смыв кровь.
Принеси мой рюкзак. Я пойду, умиротворённо, тихо попросил он.
Артём рванулся было в дверь, но, подумав, спросил:
Куда?
В Красный Восход.
Артём исчез за дверью, но мигом вернулся с рюкзаком.
Пока.
Пока.
Алик, надев рюкзак на плечи, пошёл к дороге. Идти было легко всё-таки ещё не стемнело окончательно, а облака то ли посветлели, то ли порядком рассеялись. Тело тоже казалось каким-то очень лёгким и притом сильным, только немного в боку побаливало.
Поднявшись на шоссе, он посмотрел в сторону домика. Артёма на крыльце уже не было. Со стороны города А. ехала машина. Алик не собирался голосовать и двинулся по обочине. На сердце всё более и более становилось спокойнее и радостнее, многозвучно играло воскресшее чувство свободы. В такие минуты приятно быть одному.
Но машина, проехав немного мимо, вдруг притормозила и сдала назад. «Копейка». Да, та самая «родная и спасительная», что днём предательски предпочла другой курс. И вот теперь, наконец, совпало Запоздало. Эти даж, когда не надо и то норовят остановиться.
Алик подбежал и сел на переднее сиденье. Но водилой оказался вовсе не работяга какой-нибудь и не деревенский мужичок, как представлялось в уме. Это был смуглый, явно нерусский молодой мужчина, кавказец, на вид лет тридцати. Впрочем, внешность у них часто обманчива.