Когда он подвинул к Петровичу свой стаканчик, Артём поймал его взгляд. Это было ужасно. Здесь всё смешалось в невыносимую, неудобоваримую и отталкивающую кашу: и чернющая тоска, и жгучая боль, и злоба, и жажда чего-то, и какая-то мольба, и обличение, острый немой укор, и просто обыкновенная жалость. И всё это обращалось к нему, к Артёму. Оно, как голодный вампир, уцепилось, присосалось, так что невозможно было отвернуться, отряхнуться, выбросить всё к черту, в преисподнюю, и забыть. Поэтому Артёму пришлось молча проглотить это. Он проглотил и, казалось, опьянел ещё больше.
Алик спросил:
Ты будешь ёрш? Давай согреемся. Одежда теперь не скоро высохнет.
Буду, послушно согласился Артём.
Алик придвинул к Петровичу второй стаканчик и предупредил:
Только немножко.
Да я пять капель
Знаю я ваши пять капель!.. Вам и сто грамм, как пять капель. Немножко это совсем чуть-чуть. Понял?
Понял, обиделся Петрович и налил в один стакан где-то четверть, а в другой немного не доходя до этого.
Ну сказал же немножко! рассердился Алик.
Да я и налил пять капель
Ладно, хрен с тобой Кирилл, давай сюда пиво!..
Кирилл отдал баклажку, и Алик налил пиво в стаканы до краёв.
Гадость, блин понюхав, сморщился он.
А вы, нате вот, закусите, предложил Петрович свою еду. И подождите меня, я себе тоже налью.
Ну а как же ты себе не нальёшь? Ждём.
Петрович налил себе и с чувством возгласил:
За вас, ребята! За молодёжь!..
Все, кроме Кирилла, дружно выпили.
Не отравлюсь? спросил Алик, схватив кусок хлеба с ветчиной.
Нет. Хорошая. Берите, берите, ешьте, засуетился Петрович, неуклюжими грязными пальцами очищая яйцо.
Артём очень проголодался и не раз пожалел о том, что не поел дома. Мог бы на худой конец и в магазине купить что-нибудь, хотя бы в Брехаловке той же самой. А теперь, после «ерша», засосало так, что стало не до принципов и выпендривания. Очень хотелось жрать.
Принципы заключались в Великом посте, до конца которого оставалась ещё целая Страстная неделя, а посты Артём никогда не нарушал. Он скорее желал бы умереть с голоду, чем съесть скоромное. Да и в выпендривании ничего плохого не было. Просто правильное воспитание: в приёме пищи должны быть, во-первых, гигиена, а во-вторых, эстетика. В Петровичевой снеди ни того, ни другого не было. Самым безобидным казался хлеб. А поскольку принципы находились в зоне священного табу, Артём пожертвовал некоторой частью выпендривания. Он взял кусок хлеба, который оказался очень вкусным. Пожалуй, ему никогда не приходилось есть такого хлеба.
У-у, да ты голодный!.. заметил это Петрович. Давай бери ветчинку, яички!.. Ешь, ешь
Нет, это я не буду, ответил Артём. Сейчас идёт пост. Я пощусь.
Он был уверен, что кто-нибудь обязательно покусится на принципы. По своему опыту знал. Поэтому мысленно встал в стойку, приготовившись защищать их.
Петрович выдержал паузу, а затем выпалил:
А, это ты в Бога веруешь? В церкви служишь? То-то я смотрю у тебя бородка какая-то такая как у этих, у дьячков ну, которые на попов учатся!.. Или ты уж, может, выучился?
Никакой я не дьячок. И учусь я в пединституте, громко и как можно твёрже отрезал покушение на принципы Артём. Мало ли какая у меня бородка!..
Но Петрович отставать не собирался:
Так ты не служишь в церкви? А чего ж тогда посты какие-то?
Просто я православный христианин. В церкви я не служу, но посты соблюдаю.
Я тоже православный, посерьёзнел Петрович.
Но в церковь, наверное, не ходишь, не молишься и посты не соблюдаешь?
Ну и что? Бог у меня в душе!..
Да ты не знаешь, что такое православная вера! Для этого надо в церковь ходить, а не водку пить.
Да, я в церковь не хожу. Но в душе в Бога верю. А посты это всё показное. Ты думаешь, тебя за это Бог в рай возьмёт?
Трудно объяснить, до какой степени подобные разговоры и придирки надоели Артёму за всю его сознательную воцерковленную жизнь. Он устал от них и не хотел уже говорить об этом. Не то что раньше. Раньше была, по сути, больше проповедь, а теперь тяжкая повинность.
Этого я не знаю. Чтоб в рай попасть, надо соблюдать заповеди, жить праведно, в церковь ходить, исповедоваться, причащаться. Много, чего надо делать, ответил он.
Это попы выдумали, чтобы деньги с народа собирать и жить легко. А что они, попы-то, праведно живут? разошёлся Петрович. Знаю я, какие они праведные!.. Вино тоже пьют, будь здоров.
Но Артём не собирался дальше развивать полемику. Не в первый раз, уже выучил, куда всё ведёт: сначала попы плохие, а потом и Бога нет.
Каждый за себя должен отвечать, устало поставил точку Артём и, давая понять, что разговор окончен, подошёл к окну.
Тогда вдруг вмешался Алик:
Зря ты на парня наехал, отец, это его дело. Хочет поститься пусть постится. А про попов тебе советская власть напела.
Да я не наезжал Я так А что ты против советской власти имеешь? переключился Петрович. При ней хорошо жили. Не то что сейчас.
И сейчас не живем, и тогда не жили. Дерьмо твоя советская власть. Мозги она тебе запудрила. Так, что человек, который тебе в сыновья годится, вере предков наших тебя учит. По идее ты его должен учить. А чему ты можешь научить? Вон каким тебя сделала советская власть!..
Артём внутренне возликовал и благодарно взглянул на Алика. Не ожидал он, что тот заступится.
Это меня нынешняя власть таким сделала! вспылил Петрович. Думаешь, я всегда таким был. Я работал честно, деньги на книжку собирал. Я книжки читал. Я в кино ходил. Я футбол по телевизору смотрел. Я пил только по праздникам. Идея была у людей, уверенность в завтрашнем дне была. А потом всё забрали и ничего не дали взамен. Деньги на книжке сгорели. Работать честно нельзя, ничего не заработаешь. Кто успел, тот и съел. На людей насрать нынешней власти. Нах** мне теперь книжки её, кино её, футбол её!.. А научить я вас могу жизни. Главное правило каждый за себя. Вы никому не нужны. Нужно непременно стать подлецом, чтобы закрепиться в этой жизни. Или вы станете такими же, как я, со временем.
Теперь влез и Кирилл. Трясущимися от холода губами он горячо выплеснул:
Не станем. Ты не смог со своими старыми взглядами приспособиться к новой жизни. Сейчас никто о тебе не позаботится, если ты сам о себе не позаботишься. К примеру, я о себе позабочусь, поверь мне. Завтра меня не пугает.
А если завтра война? Или полетит власть твоя к чертям собачим? Ты и тогда будешь таким уверенным?
Войны не будет, глухо сказал Кирилл, вздрогнув.
Это за окном под напором ветра с пронзительным треском повалилось сухое дерево. Артём вполне отчетливо видел всё, несмотря на пелену капель дождя на стекле. Возможно, только сейчас он понял всю серьёзность своего положения и испугался, что не попадёт домой к вечеру, как обещал маме.
«Господи, помилуй!.. молитвенным стоном содрогнулось его сердце. Зачем я поехал сюда? Ох, если б я знал, что так выйдет!»
Крыша домика, как будто соглашаясь с ним, застонала пуще прежнего. Артём обрушился на Машу: «Если б получила смс-ку, давно бы могла прийти. Неужели не знает, где этот домик? Знает! Она всё знает! Может, и получила прочитала и забыла! Бросила ме»
Вдруг дверь распахнулась, и его мысль оборвалась, ему показалось, что это пришла она. Точнее, даже больше, он был на сто процентов уверен в этом и уже успел покаяться в своём необоснованном гневе на неё, но в комнату ввалился всего лишь обжигающий вихрь из капель дождя, холодного воздуха и невыразимой тоски. Алик подскочил и закрыл её.
Ветер, с облегчением вздохнул Кирилл.
У Артёма же всё оборвалось внутри, а на смену всему, что оборвалось, пришли разочарование и пустота.
Да это уже не ветер, холодно проговорил он, это похоже на ураган. Сколько времени?
Кирилл посмотрел на часы:
Пять. Думаешь, до семи уляжется?
Не знаю
Да стихнет, конечно, беззаботно вставил Петрович. Я так думаю
Будет кто ещё? спросил Алик, подойдя к столу и налив себе пива.