Марк со скуки предложил послушать музыку. Я, конечно же, согласился, только теперь без страха и волнения за собственную жизнь. Тени не появлялись целые сутки.
Она одна из лучших. Надеюсь, тебе понравится. Тебе не может не понравится!
Марк играл на пианино с лучащимися глазами. Отложив книгу, я глядел в потолок, думая о маме.
Она продала по низкой цене любимую коллекцию книг с толкованиями предсказаний и оставила лишь две колоды древних карт. Я представлял, как ей было грустно расставаться с дорогими душе предметами. В следующий четверг мы должны были отнести в ломбард витую золотую цепочку, подаренную папой на годовщину медной свадьбы.
Голос Марка внезапно зазвенел в тишине. Покой мне только снился.
Ну, как?
Да, нравится.
Всего-то?
Кажется, я немного отвлёкся, признался я виновато.
На что? Хорошо, неважно. Я не в обиде. Зато размялся, проговорил он огорчённо.
Я всё равно поблагодарил его за игру. Мы попрощались, когда вернулась Ольга Николаевна. Всё же, я сильно обидел Снежкина.
По прошествии шести игр на пианино Марк почти привык к моему обществу. Я был достаточно пытлив и любил задавать вопросы. Мы ежедневно посещали библиотеку, находили там изрядно обшарпанные книги и, утопая в густом ковре, читали с выражением по абзацу под бледной лампой. Марк читал невдумчиво на животе и, передавая томик мне, поворачивался на широкую спину и размётывал нелепо руки. Набросанные угольным карандашом и пастелью рисунки, которые я приносил, доставляли ему несказанное удовольствие. Он прищуривался, вертел листы и озадаченно рассматривал их, как видный живописец, обладающий солидным опытом.
Радость творчества тесно сблизила нас.
Глава третья
ВДОХНОВЛЁННЫЕ КЛАВИШАМИ
Впервые я навестил Снежкина на осенних каникулах. Я познакомил его с мамой, как закончилась первая четверть, и она, к удивлению, оказав радушный приём гостю, вскоре пустила меня к нему на целый день.
Дом, в котором жил Марк, вырастал одиноко на отшибе коттеджного посёлка. С одной стороны проходил извилистый путь к добротным бревенчатым домам, а с другой темнел бескрайний лес с его разнообразными обитателями. Он был особенно сумрачен и глух в ноябре, когда с деревьев осыпались сочные краски, и торчащие травы поникли под серым безликим небом.
Мне представился случай пообщаться с родителями Снежкина.
Отец его был человеком необычайно серьёзным и любезным. Сергей показал собрание рукописных сочинений на древнегреческом языке и коллекцию быстроходных кораблей, выставленных на всеобщее обозрение по закупоренным бутылкам. Он сыпал беспрерывно устаревшими терминами, а я кивал энергично, любуясь полотняными треугольными парусами.
(Что же это за корабли без пиратов и награбленного золота?)
Несколько раз я упомянул Чёрное море, на котором отдыхал в детстве.
Я купался подолгу с мамой, в то время как папа жарил мясо на берегу. Насыщенный запах костра, чеснока и красного перца доносился до прозрачной воды. Папа готовил изумительно, как шеф-повар.
Сергей любопытствовал и намеренно смущал меня странными вопросами. Я спросил, почему он настойчиво интересуется моим прошлым. Он ответил, что бывает чересчур назойливым и бестактным, но только потому, что беспокоится за сына. Я понимал его отцовские чувства и, конечно же, принимал их.
Мы обедали ровно в двенадцать. Марк отчего-то избегал разговоров и казался скрытнее, чем обычно. Когда его мать сварила кофе с сахаром, он вышел из-за стола и уединился в своей комнате.
Что с ним?
Наверное, плохое настроение. Оно у него легко портится, сказала Татьяна и убрала тёмные кудри с лица.
У меня тоже. Он на вас злится?
Да не за что! Если только не обиделся на какую-нибудь мелочь.
А вы давно живёте в посёлке? спросил я, сменив резко тему.
Два с лишком года. Марк не хотел переезжать. Он мечтал остаться в городе, чтобы не расставаться со школьными друзьями.
Покажусь вам сейчас невежливым, но зачем вы переехали? спросил я и выпил нелюбимый горячий кофе. Мне совершенно не хотелось расстраивать хозяйку.
Серёжа ушёл с работы. К тому же, мы всегда хотели купить дом, да вот только не предоставлялось удобного случая, сказала Татьяна и сняла опрятный передничек с карманом.
У вас, наверное, была интересная профессия?
Я был юристом, ответил Сергей. В работе я нашёл призвание, разъезжал всюду. Учился, правда, без передышки, но это было ожидаемо с самого начала.
Надеюсь, Маркуша отыщет своё место, проговорила Татьяна.
И ушли вы, наверное, потому что осознали, как ошиблись?
Сергей хмыкнул, а я занервничал. Неизвестно, что мог сделать со мной этот крупный мужчина с рубцами под закатанными рукавами и с белым шрамом, уродливо пересекающим покатый лоб, если бы рядом не была приземистая и хорошенькая Татьяна, чья улыбка действовала успокаивающе на усталые нервы. Марк поразительно походил на неё. Сыновья довольно часто напоминают матерей как внешним видом, так и характером.
Ты прав, я начал с чистого листа. Бывали, конечно, проблемы, но у кого их нет, а?
Понимаю, что для вас я чужой, и не имею права затрагивать личные темы Просто вы хорошие люди. И мне нравится Марк.
Татьяна допила кофе.
Он чуткий и застенчивый мальчик, сказала она с нежностью.
Её безграничная нежность согрела меня.
Я больше не говорил с недоверчивым Сергеем и общался только с Татьяной.
К трём часам они уехали в город. Я отдыхал в просторной гостиной и слышал, как тоскливо завывал ветер. Из окна доносилось глухое ворчание леса, но я намеренно притворялся, что не замечаю его, и наслаждался музыкой по памяти. После я ушёл исследовать дом, остановился на душном чердаке с плохо заколоченным круглым оконцем, которое выходило на задний двор. Я перебрал громоздкие коробки, обмотанные скотчем, и поиграл с деревянной лошадью со стёртыми копытами, которые были золотыми.
Марк отправился за мной и сказал, что написал короткую мелодию. Мы заторопились вниз по длинной лестнице, перепрыгивая через ступеньки.
Ты не отвернёшься? спросил он, когда сел за чёрное раскрытое пианино.
Я был перед ним на синем табурете с каретной стяжкой.
А что так?
Я боюсь, что сгорблюсь, а мне нельзя, ответил Марк.
Тебе это мешает?
Иначе я плохо сыграю, произнёс он еле слышно. Раскидистые ветви елей скрипели по стеклу. Не знаю, как играть для одного слушателя. В библиотеке были школьники и Ольга Николаевна. Я привык к ним.
Тогда я сделаю, как ты просишь. Уже отвернулся.
Он прикоснулся к клавишам, и у меня быстро хлынули блаженные слёзы. Я плакал без прерывистых всхлипов, казалось, целую вечность, бледнея и краснея от простодушной откровенности Снежкина, густая тень которого бесшумно двигалась по виноградным узорам вышитого ковра. Меня опьянила полнота непривычных головокружительных ощущений. Я прикрыл лицо ладонями и обмяк на табурете, точно тряпичная кукла.
Бессонные тучи отяжелели. В укромном садике с каменной дорожкой и с обломанной низкорослой яблоней захлестал дождь. Я был не прочь освежиться под ним.
Марк закончил мелодию и потянулся к моему напряжённому плечу. Я сердито оттолкнул его узловатой лапой, чтобы он не видел, как глубоко растрогал меня. Он вздохнул с досадой.
Родители не запрещали ничего. Дело в пианино. Оно опасно для меня и моей жизни. А я пустой, я не могу жить без него.
О чём ты?
Понимаешь, все мои предки, которые придумывали музыку, погибали по неочевидным причинам. И смерть наступала после того, как они становились известными. Пусть даже в узких кругах. Прадед задохнулся, когда дул в кларнет, его старшего брата проткнули его же скрипичным смычком. У бабушки остановилось сердце возле рояля после выступления на первом домашнем концерте. Сердце у неё было абсолютно здоровым. Я не верю в проклятия. Мне кажется, что их не существует. Но что делать, если это правда? Я уехал с конкурса, но сказал маме, что готовил со всеми кабинет ко дню рождения классной. Хорошо, что она не звонила Ирине Петровне и не поздравляла её. А не то бы кранты!
Ты очень серьёзно рассказываешь. Остановись, проговорил я и, отняв руки, сцепил на них пальцы. Проклятие, проклятие.