И я сплю? вдруг отрывисто спросил Алеша.
И ты Ты, может, даже и глубже всех, Алешенька мой милый Ибо чувствую, что решился во сне этом действоватьчувствую и знаю это. А кто во сне решится действовать от себя и от своего понятиятот и спит глубже всех Не понимаешьну сейчас, сейчас, подожди
Митя внезапно соскочил с дивана и выпрыгнул из беседки. Полминуты раздавался только хруст раздвигаемых ветвей и шелест травы и листьев.
А вот, оначерт, не вся еще вытекла Нет, не могу без нее покадуху не хватает, вернувшись в беседку и залазя на перилу, пробормотал он. Прости меня, Алешка, и он сделал глубокий судорожный глоток из бутылки, практически опорожнив ее остатки. И снова продекламировал:
Уста молчат, засох мой взор.
Но подавили грудь и ум
Непроходимых мук собор
С толпой неусыпимых дум
Да-даэтот собор непроходимых дум Мук то есть Тяжело Видел ли ты, Алешка, когда-нибудь глаза только что родившихся младенчиковвот только что?.. Ну, день или дванеделю еще, максимум месяц?.. Видел лизамечал ли, какие они, глазоньки эти детские, умныеа?.. Умные, потому что страдающие. Потому что он еще не спит, не заснули видит мир, каким он есть: ужасным, холодным, одиноким А себябеспомощной козявкой. И от ужаса этого страдает. Страдает и от холода этого и безразличия, и от ужаса одиночестваи вообще от ужаса инфернального, коим весь мир этот наполнен. А коль страдаетто и умен, потому что только от страдания и умнеют, только от страдания этого самого ум и не засыпает Но посмотришь на него потомчерез месяц, два, полгода, годвсе!.. Пустота!.. Тупость одна в глазах!.. Довольствие и пустотазаснул!.. Дауже заснул А почему? А потому что все только и делают, что стремятся утолить его малейшие страдания. Чуть подмокрел, заоралподмыли, чуть есть захотел, заорали сиську в рот, холодно, в реви одели, одинокопопищал и взяли на руки И тут, Алешка, происходит самое страшное. Он начинает думать Точнее, не знаю, как сказатьдумать-то он еще наверно не может, но приходит чувство, может быть Чувство убийственнейшее, инфернальнейшее, ибо лживое насквозь Черт!.. Чувство, мысль, идея, ощущениечто жить тут, на этой земле, в принципе и не так-то уж и плохо И это конец, Алешка!.. Ибо ум тонет во лжи этой Конецибо тут засыпание, с этой мыслью и происходит засыпание ума, начинается этот гибельнейший и заразительнейший сонреализм убивает ум и начинается этот всеобщий и подлейший сон реализма этого проклятого. И что ты думаешь? Этот сон потом длитсясколько бы думал? да, не поверишь, всю жизнь!.. У большинства людейдевяносто девять и девять десятых процента, быть может, людейвсю жизнь Они живут, растут, женятся, замуж выходят, детей рожают, стареют и при этом спят. Да, Алешка!.. Они так и думают, что жить-то по-большому счету можно и здесь, главноеустроиться как-тои не беда, если при этом кого и погрызть приходится и подвинуть Ноподожди, об этом после О чем я? Да о сне этом проклятом И что ты думаешь, когда они просыпаютсяибо просыпаются все же неизбежно и неупустительно, как любил мой Христофорыч говаривать
Когда?
Когда?.. Когда умирают, Алешка Когда умирают, тогда и просыпаютсячтобы больше не заснуть уже никогда. И опять видят этот мир таким, каким видели его в момент рожденияужасным, холодным, одиноким, и себякозявкою, которую сейчас раздавят Да-да, и рожи еще видят этих, которые неизбежно вот сейчас будут их давить и рвать на куски, рожи, от которых уже никуда не денешься, от которых выть хочется и с ума сойтии ведь многие сходят Если бы ты их видел, Алешка!..
Ты их видел?..
У Алеши при разговоре появилась какая-то новая манерабыстрых вопросов, вопросов вдогонку, словно он спешил получить недостающую информацию. Но Митя на этот раз как не расслышал вопроса и задумчиво продолжил дальше:
Я так думаю, что Господь по милосердию Своему все-таки не дает их видеть младенечикам в момент рожденияибо страшно сие это и ужасно, и еще невыносимо для их разумиков А с другой стороныможет и видят что Ведь недаром же все плачут так ужасно и жалостливо, пока глазки их внутренние не захлопнутся и не заснут Да, а потом действовать начинают, когда подрастут слегка. Фу, черт!.. Опять я сбиваюсь О чем я?..
Брат, ты о сне, тревожно подвинулся к Дмитрию Алеша, видя как того все более и более охватывает полупьяная лихорадочная оживленность.
Да, о пробуждениисмерти. Видел ли ты, Алешка, как умирают люди? Я видел на каторге и не раз. Один балагур бы, весельчак, хоть всю семью чью-то вырезал, с младенцами кажется А как помирать сталбревном придавило Принесли его, а он тихо сперва лежал, а потом как заверещит Уберите меня от нихуберите!.. Уберите, братцы!.. и взвыл как свирелка какая Тонко так, но уши аж все закладывает. Тут даже убийцы матерые и те из барака выскочили. Кожа дыбом подниматься стала. Эпидерма отваливаться. Так и помер, а глаза от ужаса наружу вылезли. Рожу ему и ту едва прикрылиподойти не могли со страху того Да, увидел что, когда проснулся А другой Фу, чертхватит «Собор непроходимых мук» И ведь все же просыпаются, Алешка, не думай, что не убийцы и не насильники умирают спокойно. Никто так не умираетвсе просыпаются и все ужасаются Ибо видят мир такой, какой он есть, а не такой Какой им представлялся во сне этом, в реализме этом сонном
А проснуться раньше смерти нельзя? снова отрывисто спросил Алеша.
Брат, братчерез всхлипывание произнес Дмитрий и вдруг залился слезами. Они лились у него потоками через широко отрытые глаза прямо на бороду и оттуда капали на воротник расстегнутой рубашки и жилетку. Он пытался их утирать, но с каждым утиранием рукиони, казалось, лились с еще большей силой. Митя только всхлипывал раз за разом и выдыхал с глубоким придыханием, напоминающим стон. У Алеши на глазах тоже выступили слезы, но он сидел, не шевелясь, молча переживая трагедию старшего брата. Тот, наконец, смог продолжить:
А-Алешка, братишка Ты о-опять в точку.. В точку самуюв обушек и неупустительно Я же ка-ак раз и проснулся Да, братец ты мой, про-о-оснулся раньше времени До смертино сла-а-ва Богу за все!.. Митя, казалось, немного успокоился и даже словно протрезвел от слез своих. Знаешь, когда это былоэто прои-зошло в ночь предопределения, инфернальную ночь эту, самую страшную ночку в жизни моей Я тогда от Ивана с Катькой сбежалзнаешь ли ты это? когда они меня с каторги украсть хотели. И ведь украли ужетолько сбежал я Ха-ха, и Митя после слез своих уже колыхнулся двумя толчками смеха, только как кур во щи попалк Христофорычу моему Пора тебя с ним познакомить. И он тяжко-тяжко вздохнул, словно готовясь к чему-то тяжелому, но неизбежному. Евгений Христофорыч Бокий, жандармский полковник, смотритель Омской тюрьмы Я от него сбежал, точнее, Катька с Иваном меня сбежали, а я потом и вернулся И ты, знаешь, Алешка, это, это, как тебе сказать Я и человеком его назвать не могуэто только образ человека, вид человеканочью это понялсверхучеловека что-то Из него ужас исходитя даже сам не понял, что со мной Как это случилосьпотом только понял это, что по-другому и нельзя было, потому что не с человеком имел я дело тогда Потом понял, Алешка А когда подписывалтогда не понимал, тогда просто страх и ужас Ужас инфернальный, да, как из преисподнейи подписал, а ночкой только и понял, что подписал Когда проснулся
Что подписал?
Так, мол, и такобязуюсь сотрудничать с охранкойМитя даже закрыл глаза, когда сказал это и, кажется, совсем не заметил, что Алеша слегка отшатнулся от него верхней половиной тела. Ты знаешь, он мнемол, это надо, чтобы меня выпустили, чтобы мог догнать Катьку и Иванаон и их уже знал А когда повели меня в камеру, я как-то шел, даже вроде и спокойныйверишь ли? И даже заснул в камере той А потом проснулся. Проснулся не просто такпонимаешь? А сердцем проснулся Как перед смертью Может, это смерть и былаа, Алешка?.. Может, правда, это смерть и была?.. Митя высосал остатки коньяка и окончательно уже выбросил бутылку в кусты. Она, попав на что-то твердое, камень, видимо, разбилась. И звук этот остро пронизал все пространство беседки, заставив Митю взглянуть в ту сторону и перекоситься лицом. Да, я проснулся, Алешка. И это была самая страшная ночь в моей жизни. Представь, темнота кругом, я не сразу вспомнил, где я, и эти звукиИнфернальнейшие!.. Звуки преисподней