Мы и сделалипобольше. Мы в лесу полчаса сидели, забыли?
Народ недовольно запыхтел и стал собираться. Шестеротрое ребят и три девчонкисвисток проигнорировали, Гордееву сказали, что останутся, и попросили объяснить дорогу к станции. Гордеев объяснил: по грунтовке вдоль поля, а там посёлок, там до электрички минут пятнадцать.
А как им ещё объяснять? Не знаете дорогиидите со всеми, с руководителем, тогда и объяснять не надо будет.
Как оказалось, эти шестеро просидели на озере до темноты, по грунтовке до посёлка дошли без проблем и не спрашивая дороги, пошагали за людьми, вереницей тянувшимися по широкой улице. Откуда им знать, что люди с электрички, и идут домой. Шестёрка весело дотопала до окраины посёлка и шла ещё некоторое время. Потом сообразили, что электрички не слышно и никто навстречу не попадается. Хорошо, пацан на велосипеде ехал, остановили:
Парень, мы к станции правильно идём? Далеко ещё?
Если сейчас повернёте, то не очень, на велике минут двадцать. Вы в другую сторону идёте.
Парню от души хотелось навалять, потому что ухмылялся. Но парень уехал. А они пошли обратно. Долго. Потому что, отдохнув как следует у озера и наплававшись в освежающе-прохладной водичке, на радостях отмахали километров шесть в противоположном от станции направлении. Ну и наваляли Гордееву в письменном виде, вместо того паренька с нехорошей ухмылкой. Встретишь такого один на один, не обрадуешься.
Жалобу накатали грамотную, с прологом и эпилогом: как руководитель самовольно изменил время привала и протащил группу по жаре больше двадцати километров; как их шестерых на озере оставили, а дорогу толком не объяснили, у девчонок сил уже не было идти, а ребята не смогли их бросить; как вместо двадцати пяти объявленных километров они из-за Гордеева прошли тридцать семь, и их чуть не убили местные
«Сочинение на свободную тему, сказал Гордеев. Во-первых, мы по тенёчку шли, не по жаре. Во-вторых, привал они сами попросили на озёра перенести. В третьих, сил у девчонок не осталось, потому что пивом обхлебались, баночным, да на жаре. В озере остудили и пили. Идиоты. От озера до станции три километра, и ни минутой больше. И если эти придурки в другую сторону пошли, это их проблемы. Могли бы спросить, где станция.
В пятых, тридцать семь кэмэ они бы не прошли, пусть не брешут.
Я всё объяснил, ничего не забыл? осведомился Гордеев, оглядев собравшихся с видом победителя.
Вы забыли в-четвёртых. В пятых сказали, а в четвёртых забыли, напомнил кто-то из двадцати семи руководителей ПВД (походов выходного дня), явившихся на собрание и ставших свидетелями гордеевского позора.
Часть 3
Отщепенец
За четвёртую жалобу, написанную вдогонку первым трём, якобы он на кого-то наорал (Гордеев не помнил, на кого. Наорал, значит, так надо было) его снова пригласили в администрацию Клуба. На это раз обошлось без собрания, ему просто сказали, что в таких руководителях Клуб не нуждается, Гордеев швырнул на стол партбилет, то бишь удостоверение руководителя, сорвал со штормовки значок Клуба, хотел и штормовку швырнуть¸ но в последний момент передумал: он за неё заплатил, экипировку руководителям продавали по складской цене. Штормовку и рюкзак он не отдаст.
Их с него и не требовали. Не попрощались даже по-людски, покивали молча, и Гордеев им покивал. И всё.
По дороге домой купил бутылку виски и выпил вдвоём с хозяйкой, как он называл Антонину Сидоровну, после чего закручинился, по выражению той же Сидоровны.
Ничего. Перемелется, мука будет, успокаивала его хозяйка, которой он рассказал обо всём, не щадя себя и излагая события объективно.
А чего ты хочешь? Чтобы благодарности тебе писали? Несёшься как угорелый, поесть людям не дал
Так они же сами просили привал перенести, сами! И на меня же жалуются. Не могу же я два привала устраивать.
А чего ж, можно и два. Погода-то тёплая. И ходили бы помедленней, на пожар вы, что ли, бежите? Отдыхали бы почаще гнула своё Сидоровна.
Ага-ага, помедленней, взъелся Гордеев. И придут ко мне сто человек, «отдыхать». Знаю я такие группы, и как там отдыхают, знаю. Водку пьют и в волейбол играют. Это у них поход называется. Оздоровительный. И жалоб никто не пишет, всем нравится.
Сидоровна вздыхала. Соглашалась. И заходила с другого боку:
Ну а орал-то зачем? На женщину, не на мужика. Какое ж ты право имел
А имел! Люди обедать сели, она аппетит портить взялась, вы, говорит, себя убиваете, смерть свою приближаете. Говорит, консервы яд, и сахар яд, и хлеб, и соль, и салаты ваши со сметаной яд, потому что в сметане антибиотики, коров антибиотиками кормят, а вы едите. И на голову встала.
Это какна голову?
А вот так. Каком кверху. Йога. И стоит, выё выёживается, я мол вот как умею, вся такая правильная, а вы ядом травитесь. Мужики аж жевать перестали. Правда, спрашивают, яд? А она имправда. И перекрестилась. Ну и зачем мне в группе эта шизоидная? Я ей сказал, чтобы встала нормально и не выё не выёживалась, ну и ещё что-то сказал, не помню уже.
Утром Гордеев был никакой, завтракать не стал, обедать Сидоровна его заставила, не пимши не жрамши второй день, куда годится?
Не жрамши, но пимши, вчерамши, поправил её Гордеев. Хлеба дай. И сел хлебать суп.
Неможется? Или полегче тебе стало?
Полегче. Хуже чем вчера, но лучше, чем сегодня утром, признался Гордеев, и Сидоровна покачала головой. Вот пойми его!
* * *
«Попимши и пожрамши», Гордеев воспрянул духом и обзвонил «кадровый состав» группы, телефоны у него были, всех восьмерых. Гордеев изложил предельно кратко, что он больше не член Клуба, стараниями благодарных туристов. А походы будут необъявленные. Если хотите, приходите. Двадцатого октября, это суббота. Электричка, как обычно, семь тридцать одна. Если хотите, конечно.
Они хотели, все восемь, а Надя даже попросила разрешения привести подругу, и Гордеев разрешил. Девять человек это по любому лучше, чем восемь.
Последней он позвонил Наталье. И не выдержав, признался, как тяжело у него на душе и как его приложили в Клубе. Наталья «развела беду рукой», заявив, что на каждый роток не накинешь платок и что так даже лучше: в группе все свои, закрытый профиль.
Про профиль Гордеев не понял, Наташа объяснила, и Гордеев улыбнулсявпервые за последние дни.
Гордеевские походы больше не появлялись в официальном расписании, получив статус необъявленных, то есть только для своих. И все от этого только выигралии Клуб, и Гордеев, и «свои».
Свои
После потери статуса руководителя походов выходного дня МГКТ (Московский городской клуб туризма) Гордеев попритих, как сказала бы Сидоровна. На маршруте почти не разговаривал, вместо его любимого «Группа! Встаём, идём дальше!» молча подносил к губам свисток. Группа молча вставала и шла. Дисциплину они воспринимали как данность. Как воздух, которым дышат и никто не замечает. Все кроме двоих имели неслабую физическую форму, и темп был им не в тягость, даже Надя привыкла и уже не пыхтела, ловко перебиралась через поваленные деревья, и Лось её похвалил:
Во! Идёшь как человек, а то всё охала.
Я не всегда, я только когда ветки цеплялись.
А теперь не цепляются? задал вопрос Лось, и Надя не смогла ответить. Шла и улыбалась: Дима-Лось мало кого удостаивал похвалы, больше придирался и цеплялся, как те ветки. Или как репейник. Надя фыркнула. Лось тут же отозвался:
Во! Весело ей. Битых три часа как кенгуру по деревьям лазаем, а она веселится. Молодец девочка!
Про кенгуруэто он здорово. Он всегда так шутит. Сейчас Виталик кинется его поправлять и объяснять ему про кенгуру, и будет веселуха. В группе всегда так. Неужели мы правда три часа идём? Значит, скоро уже привал. Хорошо-то как!
Гордеев постепенно оттаял, разговорился, на привале смеялся вместе со всеми, а смеялись они с завидной регулярностью. Вопросы решали по ходу дела и не сбавляя шаг, а проблемы Да не было в группе проблем! То есть, они конечно были, у каждого, у кого их нет? Но на привале проблемы не обсуждали, а обсуждали фильмы, книги, походные маршруты, руководителей, туристов, что класть в котёл, что резать в салат что отмочил Дима-Лось, когда покупал билет, как Васька-гитлер обаял контролёршу, и она ему простила «заячий» проезд Было очень весело, а проблемы куда-то исчезали. Боялись веселья, наверное.