Не получится, Дед.
Отчего же? подивился тот.
За доброту прими мою сердечную благодарность в виде еще одной наколки от Вано.
Что за наколка? И почему не получится пополнить конюшню?
Сейчас все поймешь. Беспалый наполнил их рюмки водкой. За пару дней до налета на броневик прикончил Вано баян сулейки в компании со швейцаром из военкомата. Тот по пьяной лавочке сболтнул лишнее, будто пришел к ним секретный приказ из главной богадельни
Услышав такое вступление, Дед Сафрон насторожился, придвинулся ближе:
Из главной богадельни, говоришь? Так. И что же?
В приказе сказано, что военкоматы всех мастей должны прошерстить личные дела демобилизованных вояк и выявить тех, кто был осужден по перечню прилагаемых к приказу статей.
До войны осужден? не понял Дед.
С довоенной поры и поныне.
И что же с ними легавые намерены сделать? Опять, что ли, на нары?
Кого на нары, кого под строгий учет. Так, чтоб каждый день представать пред ясны очи участкового и супротив своей фамилии ставить крестик.
Поковыряв спичкой меж зубов, юбиляр задумчиво проговорил:
Стало быть, скоро пойдут повальные аресты. В том числе и среди наших корешей, носивших военную форму
Будь Беспалый чуть внимательнее и прозорливее, непременно понял бы, что Сафрона это известие сильно расстроило. Он серьезно озаботился судьбой какого-то близко знакомого и очень нужного человека.
Но молодой главарь по-прежнему горевал, был погружен в себя и ничего такого не заметил.
Вот и я о том же, поднял он рюмку. Так что о пополнении конюшни базарить рано. Уберечь бы тех, кто остался
* * *
К полуночи веселье в банкетном зале поутихло. Патефон смолк. Несколько родственников Сафрона попрощались и ушли. Остались только кореша. Трое развалились в креслах у курительного столика. Едва ворочая языками, они что-то втолковывали друг другу. Двое спали: один на диванчике, другой за столом, притулив голову между пустых тарелок. Вездесущие официанты уносили грязную посуду.
Главари по-прежнему сидели рядом, допивая водку и дымя папиросами.
А может, новые бирки? У меня есть один хороший маклер.
Нет, пару годных маклеров и я знаю, решительно мотнул седой головой Дед Сафрон. Но рисование новых бирок не спасет. Да и каждому не нарисуешь. Тут надобно поступить по-другому. Хитрее, азартнее, напористей!
Это как же? посмотрел на него осоловевшими глазами Беспалый.
Недурно было бы захватить личные дела этих вояк. Как думаешь?
Захватить?! обалдел от неожиданности молодой главарь. Как это захватить?!
Ты сказал, что во всех военкоматах шерстят личные дела демобилизованных, так?
Ну да, сказывал.
Значит, сначала шерстят и отбирают тех, кто ходил под статьей. После все отобранные дела отправляют туда, где с ними работают легавые. Копают, вынюхивают Так?
Должно быть, так, согласился Беспалый.
Значит, надобно прознать, куда они свозят документы блатных корешей, а потом обмусолить, что да как. Если все выгорит, мы разом убьем двух косых: обезопасим себя и пополним ряды новыми людьми.
А не покоцают нас? Я слыхал, будто амнистию обещали. Может, подождать?
Странный ты, ей-богу, засмеялся Дед. На броневик с автоматчиками полез, а плевую полувоенную контору стороной обходишь. Там же васьки в основном работают!
Чего же обходить-то?.. Согласный я.
Вот и законно. Прежде чем туда соваться, мы все обстряпаем, Беспалый, приобнял Дед Сафрон молодого коллегу. Не дрейфь! Знаешь, когда я похоронил последнего близкого корешка? Беспалый пожал плечами. Ты не поверишь, это случилось три с половиной года назад. Зимой сорок второго. И по очень простой причине он слишком любил выпить, и однажды утром его сердце не выдержало. Все остальные живы, они здесь, в «Шкатулке».
Взвесив все «за» и «против», Беспалый опустошил очередную рюмку и пожал Сафрону руку:
Готов пособить, раз такое дело.
Завтра вернемся к этому вопросу, перетрем на трезвую голову. А сейчас пора по хатам поздно уже
Глава вторая
Москва, Глотов переулок; июль 1945 года
Нудная, жутко надоевшая работа подходила к завершению. Александр Васильков считал оставшиеся часы до ее окончания и благодарил судьбу, что в старый корпус Таганского военкомата пришлось ездить всего неделю.
Как и многие боевые офицеры, он больше всего на свете не любил бумажную работу. А в военкомате как раз и поджидали его бумаги. Кипы бумаг! Десятки объемных стопок из личных дел военнослужащих и сопутствующих им документов: листов, справок, характеристик, списков
Утро последнего дня работы в военкомате вышло скомканным. Неприятности начались за полчаса до выхода из дома. В ванную комнату большой коммунальной квартиры образовалась очередь, и брился Александр впопыхах. Ничего хорошего из этого не вышло вернувшись в комнату, он принялся заклеивать пластырем порез на подбородке. Десятью минутами позже он не влез в переполненный автобус, пришлось бегом бежать на остановку другого маршрута. И, наконец, когда он шел от автобуса до Глотова переулка и по давней привычке незаметно глянул назад, приметил идущих следом странных типов. Широкие брюки, полосатые рубашечки, пиджачки нараспашку, сдвинутые на ухо кепки. И неизменные папироски в блестящих фиксах.
«Похожи на обычную шантрапу. Сколько им? Лет по семнадцать-восемнадцать. Дети еще Третий месяц пошел, как я вернулся с фронта, а в каждом втором мерещится противник, посетовал про себя Васильков, заходя в старый корпус военкомата. За что мне все это? Никак не отделаюсь от привычек военной разведки»
Поздоровавшись с дежурным нарядом, Александр проследовал длинным и прямым коридором до большого кабинета, где завершалась проклятущая бумажная работа. На протяжении первых трех дней изнурительной недели сюда из всех районных военкоматов Москвы и области свозили отобранные личные дела ранее осужденных военнослужащих.
В большом кабинете в поте лица трудилось пять человек. Два младших офицера сотрудники Таганского военного комиссариата, старший лейтенант Баранец, майор Васильков и подполковник Григорий Туманов. Последний был кадровым военкоматовским офицером, успевшим повоевать ровно одну неделю. В сорок первом его моложавого капитана назначили ротным на один из участков обороны Москвы. Шестеро суток его бойцы обустраивали позицию: вгрызались в землю, отрывая окопы и землянки, обустраивая блиндажи и пулеметные точки. На седьмой день подошла немецкая моторизованная дивизия и устроила форменную мясорубку. Восемьдесят процентов личного состава роты погибло. Туманов получил тяжелейшее ранение и выжил благодаря чуду. После госпиталя врачи оставили его в армии, но возвращаться на фронт запретили. С тех пор он служил на различных должностях в городском военном комиссариате Москвы. А на память о единственном бое остался орден Красной Звезды и обожженная шея.
Здравия желаю, поприветствовал присутствующих Васильков.
Глянув на часы, Туманов укоризненно качнул головой. Дисциплина в режимных организациях и на производстве сохранялась строжайшей и в послевоенное время за опоздание на пять минут могли запросто дать пару-тройку лет исправительных работ.
Васильков опоздал всего на минуту. Проходя к своему рабочему столу, он негромко пояснил:
В автобус не влез. Пришлось бежать на другой маршрут.
Приступай к сверке дел с общим списком, кивнул Туманов. Сегодня надо закончить. Крайний час девятнадцать ноль-ноль.
Сделаю, товарищ подполковник.
Старцев, кстати, звонил. Тебя спрашивал.
Что-то срочное?
Интересовался, когда освободитесь. Дело ему начальство вроде подкинуло непростое. Жаловался, что людей не хватает.
Направляясь к телефонному аппарату, Александр вздохнул:
Да, нам бы еще двух-трех опытных сыскарей в группу. А то иной раз столько наваливается, что не понимаешь, утро сейчас или вечер
Набрав номер Управления и добавочный своего отдела, он услышал бодрый голос друга: