Мало ли в Галилее одержимых бесами, которые уверяют всех, что они пришли от Бога, а самипрямиком от диавола.
Фарисей Савл, прячась за спинами народа, изменённым голосом крикнул:
А вот говорят, что ты, Иоанн, не смеешь развязать шнурки на сандалиях Иешуа сыне плотника!
Иоанн, давно считавшим себя великим пророком, смеясь наблюдавший за теми проповедниками, которые вдруг объявляли себя Мессиями, от чувства унижения, что какой-то очередной Мессия ставил себя выше егоИоаннада ещё увязывал со своими зловонными сандалиями, побагровел от безумной ярости.
Эй, кто так говорит? прохрипел он сдавленным голосом.
Так говорю яученик сего учителярыбак Пётр, откликнулся фарисей Савл, тихо посмеиваясь в кулак и осторожно выглядывая из-за плеч стоявших людей, с удовольствием наблюдая смятение грозного пророка, думал: «Вот когда я смогу столкнуть их лбами и погубить».
Иоанн с трудом перевёл духи и, уже ненавидя сына плотника, властно спросил Савла:
Что ты ещё можешь сказать о своём учителе?
Он творит чудеса, оживляет мёртвых, пророчествует. А Пётрто есть яговорю, что Иешуа есть Мессия. Он пришёл на землю, чтобы дать Царствие Божие иудейскому народу.
Люди от слов фарисея, радостные, потрясённые, обернулись, восклицая:
Где найти этого Иешуа, сына плотника. Мы хотим слушать его.
Они быстро окружили Савла и ласкающими словами, жестами, слезами начали просить его открыть им место, где находился Мессия. Люди видели в этом фарисее посланца Сына Человеческого и готовы были пасть перед ним на колени. Савл, довольный таким оборотом дела, распрямился и даже привстал на цыпочках, чтобы Креститель смог его видеть. Тот с закушенной губой рванулся к фарисею, чтобы разоблачить его ложь, но люди стояли плотно друг к другу. И он, видя, что никто не хотел пропустить его вперёда ему ли пророку просить или силой прорываться сквозь толпуотступил назад и громовым голосом крикнул:
Савл, а ты сам-то признаёшь в этом человеке Мессию?!
Фарисей, ещё секунду назад стоявший с гордо поднятой головой и милостиво принимавший знаки внимания толпы, оторопел, открыл рот и глянул по сторонам: куда бы удобнее было бежать от возможного гнева людей. Ведь он не мог сейчас сказать ни «да», ни «нет». Иоанн, вытягивая голову и следя за смущённым фарисеем, между тем, глумливым голосом продолжал вопрошать:
Савл, твоя фарисейская братия утверждает, что мессия не придёт на землю до тех пор, пока Бог не скажет об этом вам, фарисеям. Так ли это?
Так, устало ответил Савл.
Он начал опускаться на корточки, желая быть малоприметным и думая, что таким способом ему будет проще спастись от людей.
Креститель гневно спросил:
Значит, ты фарисей, теперь говоришь, что Бог сказал тебе: Вот Мессия»
Люди затихли в ожидании слов Савла. А тот, сидя на корточках и закрывая голову руками, с тихим воплем раскачивался из стороны в сторону. Иудеи подошли к нему вплотную, чтобы не упустить ни одного слова о Мессии, а многие приставляли ладони к ушам и задерживали дыхание. Савл косился глазами на людей и плакал: не видать ему Царствие Божия. Не за Бога он сейчас мог умереть, а за лжемессию, сына плотника. И в досаде на Иешуа, который столько раз губил егоСавлав этом фарисей был уверен, как в Богеон, обливаясь слезами, взвился вверх и зло завопил:
Да! Да! Было речение Бога по Писанию!
Народ откликнулся облегчённым вздохом и, глядя в синее небо, протягивая вверх руки, запел благодарственный псалом.
Савл, в состоянии тихого ужаса прошёл сквозь толпу и попал в огромные руки пророка, который, смеясь, встряхнул его, как тряпку и крикнул ему в лицо:
Ах, ты мерзавец, болтун и лжец, как и все фарисейские трепачи. Немедленно иди за своим посланцем Бога. А есливот я говорю для людейты не приведёшь Мессию, то мы все будем знать, что он такой же лжец, как и ты. И будем судить вас по закону Моисея.
Савл отбежал от разъярённого пророка на безопасное расстояние и оттуда, грозя Крестителю маленьким кулачком, разразился воплем:
Берегись ты, возомнивший себя великим пророком! Придёт Мессия, он тебе воздаст за твои диавольские купания в святой реке!
Ученики Крестителя проводили фарисея обидными криками, свистом и камнями, разумеется, не веря его словам и зная, что он никого не сможет привести, да и сам не появится на Иордане. Они плохо знали Савла.
А тот, быстро уходя в сторону Иерусалима, оглядываясь назад, говорил:
У Иешуа руки до неба, глаза до луны. Переутопляет он вас, богохульники за то, что разбиваете свои лбы о языческий крест. И уже озлоблённо на себя за свой недавний страх, Савл сильно бил по своей голове кулаками и с мучительным стоном бормотал: Ишь, придумали перестроить людей на другой лад. Богу такое не под силу, а эти двое безумных возомнили, что могут учинить перестройку. Да где же это видано, чтобы человека можно было изменить, не принуждая его силой, разумом. Словом можно перестроить только на день-два, а потом?
И он вновь плакал и зло бросался на землю, чтобы сделать себе больно, мстя уже себе за те слова, которые он сказал побуждаемый страхом за свою жизнь и, видя мысленно осуждающие лица собратьев-фарисеев. Они никогда не смогут ему простить то, что он объявил от их имени приход Мессии.
Антипатр, примчавшись в Иерусалим и видя, что иудеи лежали на улицах вокруг дворца Ирода Великого и, понимая, что вооружённого столкновения между горожанами и легионерами не будет, мгновенно увял душой, поскучнел и, укрывшись в своём дворце, начал обильно угощать себя вином.
Когда к нему пришёл римский офицер с приглашением от Понтия Пилата явиться к последнему, представиться и отчитаться за действия галилейских бунтовщиков, Антипатр поперхнулся напитком и, отбросив чашу, вскочил с ложа.
Опьяневший больше от ярости, чем от вина, царь не сразу нашёл взглядом надменного римлянина. Наконец, увидел, что офицер стоял перед ним, небрежно отставив ногу и, как показалось Антипатру, улыбался ему презрительной улыбкой. Царь готов был кинуться на римлянина с ножом, однако сотник Кондратий загородил ему дорогу.
Государь, недостойно тебе говорить с этим человеком. Отпусти его с миром.
И Антипатр, глубоко вобрав в себя воздух, шумно выдохнул и, чувствуя лишь раздражение и досаду, отвернулся от офицера, снова возлёг на ложе и принял новую чашу от слуги. А так как римлянин молча ждал ответ царя, тот, выдержав долгую паузу, за время которой он неторопливо съел куски мяса и гроздь винограда, бросая в сторону посланца прокуратора кости и с удовольствием наблюдая, как свора его охотничьих собак с лаем металась под ногами офицера, угрюмо сказал:
Если прокуратор хочет говорить со мной, другом Цезаря, то пускай он приедет ко мне в Тибериаду. Там ему скажут мои люди, когда я смогу принять его.
Римлянин, не скрывая презрения, улыбнулся царю.
Ты, Антипа, забываешь о том, кому ты обязан тем, что пока имеешь тетрархию. И уже уходя, он бросил через плечо жестоким голосом: Твои слова похожи на оскорбление Величия Рима.
Антипатр, потрясённый этой фразой, в страхе за своё будущее, а так же, страдая от унижения, быстро сел на ложе и простёр было руку в сторону уходившего римлянина, чтобы задержать его. И тут же, вспомнив беспощадного гордого отца, он с ненавистью глянул на свою трусливую руку и впился в неё зубами, прокусив до кости. После этого он вновь лёг на ложе и, приказав принести как можно больше вина, начал смотреть в потолок, размышляя о том, что его жена Иродиада, как всегда не любила его и была холодна с ним, и что есть где-то рядом человек, которого она обожала и готова была ему для ласки своё роскошное тело.
Антипатр застонал от страстного желания любовных объятий этой женщины. Чувство было так велико, что царь мгновенно забыл о прокураторе, об оскорблении, думая только об Иродиаде.
Она, между тем, находилась поблизости от Иерусалима, ожидая, когда закончится противостояние горожан и Понтия Пилата и с удовольствием слушала бесчисленные истории о жизни царей, которые рассказывал её астролог Латуш.
Когда римский легион покинул Иерусалим, Иродиада, в окружении своих придворных, лёжа в закрытых носилках на мягких подушках, направилась в город. Латуш, сидя рядом с нею, откинул занавеску и внимательно стал осматривать мощные оборонительные стены Иерусалима, что одна за другой прикрывали город с северной стороны. С прочих сторон из-за отвесных горных скал город был неприступен. Стены, как внешняя первая, так и втораядревняя были сложены из огромных каменных блоков, которые прилегали настолько плотно друг к другу, что их места соединений даже вблизи было едва заметно. И всякому путнику, входившему в город, стены казались высокими скалами, в которых через равные промежутки расстояния были встроены крепостные башни. Каждая из них не уступала размерами замку Антония и могла вместить в себя огромный многотысячный гарнизон защитников. Эти монументальны стены и башни поражали всех своей высотой и шириной, убеждая всякого человека в своей неприступности. Они были чудом света.