Твои мысли хороши, но зло всегда будет привлекать людей тем, что оно даёт людям спокойную жизнь, а доброэто вечное беспокойство, страдание и скорая смерть.
Иешуа встал с ложа, поклонился Германику и сказал:
Однако ты, Цезарь, выбрал добро.
И в полной тишине покинул зал. Иуда последовал за ним и проводил его до иудейского квартала.
Учитель, меня интересует один вопрос
Говори.
Почему ты решил исповедовать добро? Что тебя заставило?
Иешуа остановил осла и повернулся к Иуде, обратив к нему своё печальное лицо.
Я отвечу тебе, Иуда, но вначале скажи и ты: любили тебя отецмать?
Да, и я всякий раз, когда вспоминаю о них, то не могу сдержать слёзы. И может быть, поэтому я всей душой стремлюсь туда, где мне было так хорошо в детстве.
А я, Иуда, не стремлюсь в свой родной Назарет
Ты не был любим?
Иешуа вяло качнул отрицательно головой. По его лицу заструились слёзы.
В детстве я часто думал: ну, чем я прогневил Бога, что он наполнил мою душу страданием и обрёк меня на ежедневные муки. О, если бы ты знал, какая это пытка видеть, что твоя мать, такая хорошая, безумно любит твоих братьев и не замечает тебя и он, задыхаясь, замолчал.
Учитель, так ты не ответил на мой вопрос.
Да вот мой ответ: страдая в детстве, я рано стал понимать боль других людей и жалеть их.
Иуда крепко обнял философа. По лицу трибуна тоже скользили слёзы.
Скажи мне, учитель, где мне искать тебя?
Иешуа встрепенулся душой и быстро ответил:
Скоро я направлюсь в Галлилею. Буду ходить в Капернауме, в Вифсайде. Спросишь у людей, а я буду ждать тебя.
Иуда отрицательно качнул головой.
Нетнет. Моя дорога уже никогда не пройдёт через твою дорогу.
Иешуа, отъезжая, обернулся и весело крикнул:
Я буду ждать тебя изо дня в день! И ты придёшь!
Иуда пожал плечами. Ему хотелось пойти за этим человеком. Онтрибунв эту минуту ощутил в душе потерю. И, глубоко вздыхая, вернулся назад, во дворец Германика.
Спустя несколько дней, Германик с длинным обозом выступил из Антиохии в направлении Египта с целью осмотреть загадочную страну. По пути он остановился в Иерусалиме и вошёл в Храмовый комплекс, в нижний его двор, который назывался «Двором язычников» и был центром мировой торговли, и полный любопытства, начал подниматься по крутым ступеням вверх. Во второй двор. Но левиты, хоть и дрожали от страха за возможный гнев Цезаря, закрыли перед ним высокие ворота. Здесь Германик увидел на столбах надписи на греческом, латинском и аромейском языках, которые запрещали язычникам проходить вверх, к Храму, который находился далеко на вершине пирамиды. Во всех дворах наступила тишина. Все ждали поступок Германика. Он же, прочтя надпись, вспыхнул лицом и обескураженный, протянул овна ближнему иудею.
Принеси за меня жертву вашему Богу.
Он спустился вниз, во Двор Язычников. Панфера пригласил его в замок Антония, чтобы Германик мог сверху осмотреть дворы святилища, но Германик из боязни вызвать раздражение народа отказался войти в крепость.
Иуда, сопровождая Германика, то и дело замечал косые взгляды, что бросали на него иудеи. Он был опьянён воздухом родного города и, взволнованный и счастливый, видел все изменения, которые произошли на знакомых ему улицах, площадях с тех пор, как сбежал с родителями из Иерусалима. Его слугиЗахарий и Ефрембоясь случайно встретить секарей и Манасию, не решились войти в Иерусалим. Ждали Иуду на дороге, тщательно закрывая свои лица платками.
Пока Германик находился в Иерусалиме, к нему поступило донесение из Кесарии от прокуратора Палестины, который кратко сообщил, что в Галилее и в Иудее появились новые два «мессии», которые соблазняли народ тем, что, мол, они сыновья Давида, цари иудейские, посланы Богом избавить иудейский народ от владычества Рима и установить на земле Царствие Божия. Народ верил, не платил подати, бросал дома, хозяйство и огромными толпами шёл за «мессиями», которые проклинали друг друга и называли «лжемессиями». Их имена: Иуда Галилеян и Февда. Соглядатаи выследили Иуду и его поклонников. Прокуратор приготовил воинскую часть, которая должна была ворваться в Галилею на земли тетрарха Антипатра и перебить всех смутьянов, а Иуду для острастки распять на кресте. Какие указания даст Цезарь?
Германик, разместившись во дворце Ирода Великого, пригласил к себе первосвященника Анну. Тот пришёл в сопровождении фарисея Зосимы и книжника Матафея. Сели: иудеи за одним столом, а Германик за другим, напротив них. Иудеи, напряжённые, тяжко вздыхали и глядели на молодого римлянина, который голосом, в котором звучала доброжелательность, спросил:
Знакомы ли вам имена: Февда и Иуда Галилеянин, назвавшие себя царями Иудеи?
Да, Цезарь, уныло, со вздохом откликнулись иудеи.
Вы верите в то, что они мессии?
Нет, Цезарь.
Тогда почему же вы не разоблачите их ложь перед народом?
Народ хочет в это верить, невнятно откликнулся Анна.
Он боялся, что Германик или прокуратор Палестины могли отнять у него сан первосвященника за те беспорядки, которые творились в Галилее и Иудее. И в эти секунды, сидя за столом, Анна мысленно слал проклятья новоявленным мессиям, которые, как грибы после дождя, появлялись то тут, то там. И с каждым десятилетием они появлялись всё чаще и чаще, ничуть не страшась того, что их всех ожидал постыдный римский крест.
Германик осмотрел насупленные лица иудеев, в которых была отражена их душаупрямая и мятежнаяи уже голосом строгим и властным добавил:
Ваши мессии оскорбляют Величие Рима. Будьте осторожны. Всё. Прощайте.
Германик говорил с иудеями милостиво, по-римски, но оскорбительно, по мнению иудеев. Гордые своим Богом, иудеи легко приходили в ярость и бешенство от чужой над ними власти.
Едва иудеи оказались на улице, как толстяк Зосима пронзительно завопил:
Он хочет нашими руками перебить сынов Израиля!
Первосвященник Анна зажал толстяку ладонью рот.
Тише! Он нас предупредил и только.
Дада, язвительно сказал Зосима, Цезарь напомнил, что мы его рабы.
А может быть, ты хочешь свободы, какая была при кровавом Ироде Великом?
Упаси меня Боже.
Или ты хочешь вернуть те времена, когда Иудея и Израиль убивали друг друга?
Нет и нет.
Ну, а если мы не можем жить мирно в нашей маленькой стране, не поедая друг друга, то пускай нами правит сильный Рим! воскликнул гневно первосвященник.
Вокруг них на улице стали собираться люди, слушая громкий разговор уважаемых учителей города. Зосима и Матафей отступили от Анны. Они долго молчали, потрясённые его словами, не в силах что-либо сказать.
Первосвященник, видя, что народ не одобрительно смотрел на него, крикнул:
Неужели вы хотите, чтобы из-за двух негодяев, возомнивших себя царями иудейскими, пострадали наши сыны?
Зосима плюнул в сторону первосвященника и пошёл прочь, бормоча:
Предатель. Ох, какой же ты предатель.
Анна бросился за ним, взял его за руку.
Ну, постой же, учитель. Разве ты не можешь понять, что лучше пускай пострадают двое мошенников, чем весь народ.
Зосима, обливаясь слезами, рвал на себе одежду. Он не мог и не хотел понять, как можно даже в чём-либо малом уступить жестокому Риму.
Когда Анна собрал синедрион и объяснил, что Рим недоволен поведением новых мессий и не лучше ли имиудеямсамим укоротить Иуду и Февду, чтобы не довести до озлобления римскую власть и не быть перебитымиЗосима и Матафей, стуча посохами, призвали членов синедриона к совести. Однако синедрион состояли из саддукеев. Они в ярости уставились на двух голодранцев.ам-гаарец!.. и несколько секунд молча поедали их взглядами. Пока римская власть царствовала над Палестиной, они могли не волноваться за свои земли и деньги, видя в оккупационных войсках гарант их беспечной жизни. А мессианское движение пугало саддукеев.
Наконец саддукеи с рёвом вскочили с мест и, хватая свои лавки, бросились на Зосиму и Матафея, но те не дрогнули. Они встали друг к другу спиной и подняли палки, радуясь в душе от предстоящей схватки, потому что, будучи выходцами из «ам-гаарец» всегда ненавидели аристократов.
И грянул яростный бой, какой мог быть только среди иудеев. В воздухе замелькали лавки, палки, кулаки. Зал наполнился воплями и проклятиями. Зосима и Матафей с честью держали круговую оборону и кряканьем били и били подступавших к ним врагов. А когда их палки рассыпались в прах, то оба мужа, засучив рукава туник по-народному, пошли в последний бой.