Горячий топленый бульон оказался очень вкусным. Ефрем словно пил волшебный эликсир жизненных сил, которые восстанавливали и питали всё его тело. Нежное мясо таяло на языке. Его ароматный сок растекался по жилам, насыщая их энергией. Во время еды голодный Ефрем всё равно старался не думать о том, что с ним происходит и чьё мясо он ест. Он не чувствовал ни отвращения, ни сожаления, ни ужаса. Только удовольствие от насыщения, и насыщения такого приятного и сытного, которого, казалось, не испытывал никогда. Сначала он думал, что этот особый вкус являлся следствием сильно обострившегося голода. Насытившись, он потом ещё некоторое время не возвращался к этой еде, но уже на следующий день внутри него снова просыпался голоддикий и ненасытный. Со страхом Ефрем понимал, что он хочет есть, причём есть только это мясо. Никакие другие гастрономические грёзы о блюдах из прошлой жизни не вызывали у него такого ментального удовольствия, как мысли о банках с человеческим холодцом, стоящих под кроватью.
С не меньшим ужасом Ефрему начинало казаться, что в те дни, когда он отказывался есть мясо, его силы истощались с ещё большей скоростью, нежели когда он ел обычную еду в цивилизации. Появлялось гнетущее, болезненное состояние, поправить которое, несомненно, была способна только новая порция вкусной человечины. Только в этом мясе была необъяснимая и животная притягательность, которая могла вывести его из гнетущей немощности и беспросветной тоски. Человеческое мясо в рационе начинало казаться жизненной необходимостью, и только оно могло Ефрема спасти.
Ефрем на время переборол свои сомнения. Питаясь пару раз в день маленькими порциями Женьки, он уже очень скоро крепко стоял на ногах, был полон сил и полностью избавился от лихорадки.
На улицу снова вернулась весна, и яркое апрельское солнце своим теплом топило снежные шапки на крышах домов. Спавшие всю зиму реки насыщались бурным потоком талых вод, ломая лёд, пуская по течению белесые крыги.
Каждый день Ефрем выходил из своего жилища, чтобы ещё раз облазить брошенные, прохудившиеся строения, найти что-нибудь съестное, и каждый раз возвращался ни с чем. Не был Ефрем и охотником, поэтому поймать хоть какую-то дичь, поставить капкан или соорудить силки он не смог, а запасы мяса неумолимо истощались. Ещё через пару недель он снова начал голодать и слабеть. И хотя весна в тайге уже брала верх над казавшейся непоколебимой вечной зимой, лета с его грибами и ягодами ждать было ещё очень долго.
В один из погожих ясных дней Ефрем накинул на плечи свой похудевший рюкзак и снова пошёл вдоль дороги искать что-то ещё, что могло бы насытить его дикий голод. Он заночевал в следующей попавшейся деревне и снова не нашёл в ней ничего. Согревали его только мысли о вкусном мясе жены, которая лишь после своей смерти принесла ему хоть какую-то пользу.
Каково этопять лет жить рядом с человеком, проводить с ним почти всё своё свободное время, гулять, развлекаться, заниматься сексом, Ефрем уже напрочь позабыл. В голове осталось только одно приятное воспоминание о вкусовых качествах нежного, ещё молодого и ужасно аппетитного мяса.
Следующий день, такой же бесплодный и голодный, пролетал незаметно. Уже во второй половине дня небо снова объяло тучами. Стало тихо. У оголившихся и освободившихся от снега камней шумела вода широкой реки, волны которой стремительными потоками размывали берега.
Этой ночью Ефрем понял, что на его след напали волки, которые обычно сбиваются в стаю зимой, чтобы легче было загнать в западню дикого зверя. Всю ночь у его ночлежки не прекращался голодных вой нескольких глоток. Только днём, выйдя к долине реки, он увидел рыскавшие на краю леса серые бока голодных псов.
Пару часов Ефрем шагал возле этой реки, прыгая по скалистым камням, тщетно пытаясь высмотреть в бурлящем потоке воды хотя бы небольшой намёк на переправу из брёвен и мусора. В какой-то момент осмелевшая стая из шести особей вышла из зарослей и бодро потрусила вслед за человеком, постепенно образовывая полукольцо и окружая его.
Ефрему становилось не по себе. Сначала он останавливался и ждал в нерешительности. В ответ стая тоже замирала. Изредка отдельные особи перебегали с места на место и вынюхивали запахи из потоков встречного ветра. Тогда Ефрем снял рюкзак, поднял его над головой, начал кричать и пытаться отпугнуть прицепившихся шавок, но его действия не производили на стаю никакого эффекта. Ефрем в панике ускорил шаг, лихорадочно выискивая в глубоких шумных водах брод, иногда кидая камни в слишком близко подошедших псов, но это только ещё больше злило их и делало всё смелее. Чувствуя сильный страх загнанной в западню жертвы, волки только сильнее разжигали свой охотничий задор и всё плотнее сжимали полукольцо, пока не подошли вплотную. Ефрем снова снял рюкзак, остановился и выставил его перед собой, стараясь не упускать никого из виду. Самый матёрый из стаисерый, с коричневыми проплешинамивыждал момент и кинулся вперед. Ефрем успел уловить его выпад, кинул рюкзак в морду агрессивному зверю и прыгнул с невысокого обрыва в ледяные бушующие воды.
Мутные, грязные вихри подхватили его тело как тряпичную куклу, закружили и понесли по течению. За шиворот хлынула вода, от холода спёрло дыханье. В открытый рот и глаза набились песок и глина. Ефрем вынырнул и ещё пару минут, хватая ртом воздух, вслепую пытался зацепиться хоть за что-то в этом бесконечном потоке ревущего хаоса, пока закоченелое от холода тело не перестало его слушаться.
8
Словно после долгой и тяжёлой комы Ефрем пришёл в себя и с трудом раскрыл воспалённые глаза. Его тело было плотно закутано в колючие тяжёлые шкуры животных, а сам он лежал под раскидистым сосновым лапником, согреваемый теплом трескучего костра.
Рядом сидел бородатый человек в сером потрёпанном камуфляже. Он неотрывно наблюдал за банкой над огнём и ждал, пока в ней закипит вода. Ефрем повернулся, и мужчина поднял на него глаза.
Ты лежи, лежи, ответил он. Сейчас я тебе трав заварю, отогрею. На ноги встанешь.
Мне и так хорошо, сказал Ефрем, но не смог подняться. Все кости в теле ломило, словно по нему проехался тяжёлый грузовик.
Конечно, хорошо, сказал, усмехнувшись, охотник. Я уж думал, что труп вылавливаю. Как ты только выжил в этой воде ледяной? Покой тебе нужен. Рано ещё вставать, слабый. Чаю выпьем и дальше пойдём, в посёлок.
От этих слов Ефрем насторожился.
Мне нельзя, ответил он. Нельзя.
Натворил чего? настороженно отозвался мужчина.
Нет. Но нельзя мне пока к людям.
Не переживай, к людям тебя не поведу. Там, за холмом, Хахчан стоит. А по эту сторону моя изба. Раньше оленеводы жили, из коренных. Давно уж разогнали всех.
Ты кто такой? спросил Ефрем сиплым голосом.
Я? Охотник, спокойно отозвался незнакомец и кинул пучок травы из мешочка в банку с кипящей водой. Дичь по округе стреляю, вычиняю, езжу в посёлок сдавать, меняю на продукты и вещи.
Дальше Ефрем не слушал. Его рассудок помутился, и в себя пришёл он только когда к его губам поднесли чашку и заваренным травяным сбором. После снова мутный туман. Пока Ефрем был без сознания, охотник из лиственничного молодняка и елового лапника смастерил для него что-то наподобие саней. Он взвалил тело на сани, накинул лямку на плечо и потащил Ефрема через лес, приговаривая:
Ничего, мы тебя выходим.
Очнулся Ефрем в небольшом деревянном домике. За окном сияло солнце, и снова звенела капель. Где-то вдалеке угадывались смутные очертания деревянных сараев заброшенного селения. Сам Ефрем лежал на самодельной кровати, застланной широкой медвежьей шкурой и грелся жаром протопленной каменной печи. В доме пахло травами, мускусом диких животных, рыбой и готовящейся едой. На стенах дома висели календари прошлых лет, какие-то вырезки газет и карты. На столе у окна стоял радиоприёмник с ручной динамо-машиной и аккумуляторами, несколько книг и блокнотов.
Ефрем попытался подняться, но слабость снова не дала ему этого сделать. Сильная простуда и обморожение всё ещё давали о себе знать.
Со двора послышался шум и топот ног, обивающих снег о порог. В дом вошёл охотник.
Будь здоров, гость! Давненько же здесь не было гостей, сказал охотник, снял свой полушубок, повесил его на вешалку и стал греметь посудой у печи. Я тут оленя на днях изловил, такая шурпа вкусная! Сейчас мы тебя откормим.