Тоже мне, туристыс тоскою вздохнул Аким. В тайгу поехали, даже воды бутылку не взяли! У тебя там в рюкзаке есть что-то съестное?
Ничего нет.
Как нет?! Что же мы есть будем?
Ничего не будем, ответил Ефрем. За двое суток, поди, с голоду не умрём. Если жрать так сильно охотасвари себе перловки в кастрюле.
После этих слов Ефрем взял чайник, с порога плотно набил его свежевыпавшим снегом и поставил на печку:
Чайку на ночь попьём и спать. Надо сил набраться, завтра ещё назад идти весь день. Пособирай здесь щепки с мусором, растопи печь, а я пошёл на улицу, дров на ночь нарублю.
На улице разыгралась серьёзная метель, будто и не было совсем никакой весны. Сильный ветер надувал за шиворот колючий снег, кружил белую позёмку и напористо гудел. Ефрем первым делом решил обойти округу и посмотреть, в каком месте здесь можно выкинуть банки. Он снова достал свой маленький фонарик, сориентировался и вышел к реке, лёд которой сейчас был заметён белым полотном. Уже через пару недель, когда вода талого снега заполонит эти леса и долины, бурные речные потоки смоют оставленные на льду банки и навеки сотрут всякую память о них.
Ободрённый своими мыслями, Ефрем довольно улыбнулся и пошёл обратно к сторожке, из печной трубы которой уже метался во все стороны серый дым разожженного огня. Ефрем откопал присыпанный снегом колун и стал рубить прихваченные ледяной коркой поленья. Нарубив несколько пеньков, он взял в руки большую охапку, открыл дверь в сторожку и застыл на пороге.
Прогревшаяся от тепла лампа на потолке теперь давала больше света. Свет от огня из раскрытой дверцы растопленной буржуйки квадратом падал на пол, где в беспорядке валялся выпотрошенный рюкзак Ефрема с банками закрученного сала. Рядом с рюкзаком на краю нары сидел Аким. Он держал на коленях вскрытую ножом банку и хлебал из её горла застывшее желе холодца. Он поднял голову и встретился взглядом со стоявшим на пороге Ефремом. Возникла секундная пауза, после которой Аким оторвался губами от банки, вытер рукавом жир и стонущим голосом завыл:
Ефрем, ну ты какой-то прям садист, ей-богу! Годовой запас студня за спиной таскает, а меня голодом вздумал морить! Скажи, вот это по-товарищески?
Аким, поставь банку на местоодними губами пролепетал Ефрем.
Не дам! Хоть убей меня тут, банку не отпущу! взбунтовался Аким, вилкой подцепил большой кусок мяса и засунул его в рот. Я жрать хочу, понимаешь?! говорил он с полным ртом и струйки топленого жира текли по его подбородку. Да, я тоже веду себя как свинья, вскрыл твой рюкзак без разрешения, но если тебе западло с другом холодцом поделиться если тебе жалко для меня пару кусочков, какой ты друг после этого? Оставь ты себе эти банки, а вскрытая уже моя, я её съем, а как приедем домой, я тебе деньги за неё отдам, если ты не хочешь по-товарищески.
Ефрем прикрыл за собой дверь, аккуратно скинул дрова у печи и сел на соседнюю нару.
Ну, как? осторожно спросил он. Вкусно?
Ой, господи, не зная себя от счастья, жадно давился мясом Аким, сгрызая зубами мякоть с пожелтевшей щетинистой кожи, по видимому, отрезанной от икр ног. Какое нежное, какое сладкое и приятное! Корешу твоему из деревни уважение от меня за такую свинину, а вот обсмалить можно было бы и лучше. Уж кожа колючая больно. И да, кто так мясо готовит? Долго так оно у тебя не простоит, если соли будешь жадничать. Но ничего. Я тут нашёл вот, Аким достал из кармана замусоленный пузырёк, засунул в него два пальца и насыпал соли прямо в горлышко банки. И да, кстати, зачем ты столько мяса с собой в тайгу попёр? Если б я тебя не знал, то я бы подумал, что ты в тайге всю весну собрался куковать.
Какой был балласт в квартире, такой и взялзадумчиво ответил Ефрем.
Балласт очень полезный, продолжал есть Аким. Но вот что ты от меня его зажопил, я тебе этого не прощу!
От всей нелепости ситуации Ефрем засмеялся. Вновь начавший было тяжелеть камень упал у него с души, словно тайна, которую он хранил так долго, и которая казалась ему такой пугающей и ужасной, оказалась совсем не страшной. Как бы поддерживая товарища, Аким тоже нелепо начал хохотать, ел и копался вилкой в банке, пока не вытащил из неё большой кусок Женькиной груди с коричневым соском посередине.
В мгновенье лицо его стало каменным и полным ужаса, мешавшегося с отвращением. Чтобы не вызывать подозрений, Ефрем все так же продолжил хохотать, чувствуя, как шевелятся волосы у него на затылке.
Ей-богу, как у человека, хохотал он, наблюдая за реакцией Акима. А говорят ещё, что свиньи не похожи на людей.
Акиму как-то стало не до смеха. Он будто бы всё понял, всё разложилось по своим местам. К его горлу подступила тошнота, и он выплюнул уже пережёванное мясо обратно в банку, отхаркиваясь и вытирая губы. Банка выпала из его рук, грохнулась на пол и разбилась. Всё его тело сковала дрожь ужаса, и разваренный кусок женской груди плясал, наколотый на вилку, в его руках.
Да ты с ума сошёл! истерически крикнул Ефрем. Чего холодец переводишь? Ешь!
Аким уже ничего не слышал.
Ты ведь не ездил ни на какую дачу, тонко проблеял он. Ты ведь каждый день со мной курить выходишь Когда ты ездил?
Да не гони, всё ещё пытался оправдаться Ефрем, хотя уже и понимал, что ситуация становится патовой. Откуда у меня тогда столько банок с мясом?
Мужик Где твоя жена?
Я же говорил, в город она уехала, к родственникам.
И поэтому два дня её уже не вижу?
Ну да! Уехала, и всё тут!
Уверенность, с которой говорил Ефрем, немного дезориентировала Акима. Он уже не был уверен ни в чём, поэтому опустил голову и задумчиво рассматривал вилку с куском груди в своих руках.
Кровь в унитазе, этозажмурился Аким, пытаясь развидеть в куске груди что-либо человеческое. Так. Ладно. Свинина. А что за едкая химия, которой ты весь дом провонял?
Туалет от слитой крови забился. Кислотой прочищал.
Аким молчал. Наконец он сглотнул, оторвал от вилки глаза и в его взгляде мелькнул яркий огонёк негодования.
То есть, если я зачерпну жижу в своём унитазе, сдам её на экспертизу, ты не будешь возражать?
А ты мне не доверяешь? напрягся Ефрем и на долю секунды метнул свой взгляд на миску на столе, в которой, среди прочих приборов, лежал ржавый столовый нож.
Аким уловил этот взгляд и понял, что в сторожке стало опасно находиться. Он резко швырнул вилку в своего соседа и кинулся к выходу. Ефрем был готов к такому повороту и тут же прыгнул следом и сбил с ног Акима. Аким с треском впечатался в стену у двери и завалился на буржуйку, опрокинув её на пол. Из дыры в крыше выпала труба, заполняя сторожку едким дымом. Чугунная печь опёрлась о кровать, роняя из открытой дверцы на пол догорающие головешки и угли. Завязалась борьба. Мужчины катались по ограниченному пространству сторожки, давясь угарным дымом, опрокидывая ногами ведра с мусором, толкая саму печь и тяжёлые банки с мясом. Вскоре напуганный Аким начал брать верх над уставшим за день Ефремом. Он повалил его на спину и сыпал удар за ударом по лицу соседа. Ефрем пытался закрываться. Одной свободной рукой он шарил по полу, обжёгся о горящую головешку, схватил её в ладонь и приложил к лицу Акима. Оба заорали от ожогов. Аким отбил руку Ефрема и смахнул с почерневшего от сажи лица угольки. Ефрем выиграл пару секунд, нащупал у себя под рукой мягкую грудь и кинул её в лицо Акима.
На, сука, жри!!! Вкусно было?!
Аким скрючился, отрыгнул холостым рвотным запалом и позволил Ефрему скинуть себя. Ефрем вскочил и подбежал к столу, где в миске лежал ржавый нож. Испуганный Аким распахнул ногою дверь и снова упал на пороге, изрыгая из себя рвотные массы. Ефрем, подобно герою из американского боевика, прыгнул на спину товарищу и всадил в толстую ткань пуховика рыжее лезвие.
Это тебе за ипотеку, с-сукашипел он в бешенстве.
Аким вскрикнул, дёрнулся, и отломленная рукоять ножа осталась у Ефрема в ладони. Аким поднялся на трясущихся ногах, выплёвывая изо рта сгустки пережёванного холодца и собственной крови. Ефрем испугался, что он пошёл за угол сторожки, искать топор, поэтому он снова забежал в сторожку и снял с крючка висевшую на гвоздике керосиновую лампу. Держа лампу в руках, он выбежал на улицу, замахнулся и ударил ей Акима по голове. Стекло лампы разлетелось. Из топливного бачка выпал язычок фитиля. Керосин растёкся по куртке Акима и вспыхнул ярким пламенем. К тому моменту тело Акима уже полностью обессилело от ранения и сковавших его рвотных позывов. Огромный горящий факел без единого звука припал к ближайшему стволу лиственницы, охватил его руками и стал тихонько оседать на колени. Уставший Ефрем закурил сигарету о горящий синтепон рукава своей куртки, быстро потушил его о снег, сел на пенёк и постарался отдышаться, прикладывая снежок к горящему от ударов лицу.