Ага, напряженно выдохнул Ефрем.
Ты кирпичей в свой рюкзак наложил, что ли? Смотрю я, совсем он у тебя нелёгкий, идёшь тяжело.
Есть такое, сказал уклончиво Ефрем, скинул рюкзак в сугроб и сел на ближайший пенёк отдохнуть.
Эх, надо было домой сходить, воды хотя бы взять. Без неё совсем бедасказал Аким. Ты хоть поесть чего в дорогу взял?
Ну, так
Слушай что! Я по осени с моим токарем Андрюхой на охоту в эту сторону ехал. Тут километрах в пятнадцати сторожка же охотничья есть, помнишь? Можно будет воды в ведре натопить, приготовить чего из запасов твоих, переночевать. Если поднажмём, то ещё засветло там будем, заодно и переночуем! Как тебе?
Аким, да ты ебанулся! не выдержал Ефрем. Я не попрусь в тайгу за двадцать километров, у меня уже спина рассыпается! Сейчас отдыхаем и обратно.
Это несерьёзно, весело покачал головою Аким. Только к лесуи сразу назад? Может, присыпем пока рюкзак с твоей палаткой здесь, за деревом, а утром вернемся и его заберем? А еду ко мне переложим. А то дома сидеть уже сил никаких нет! Хочется ведь тоже развеяться, так сказать, вырваться из города, воздухом подышать.
Ну а мне совсем не хочется. Мне на работу завтра.
А как же ты тогда с ночёвкой ехать собрался? Что-то ты темнишь, дружище!
Ничего я не темню. Палатку на всякий случай взял. Мало ли, вдруг форсмажор какой. Всегда предусматриваю.
Ну, хочешь, я твой рюкзак понесу? вызвался Аким. Проеду половину пути, ты отдохнёшь пока, воздухом подышишь.
Ефрему уже ничего не хотелось. Он устал и выдохся. Он и сам успел уже подумать об охотничьей сторожке. Она стояла в лесной глуши на берегу реки, в которой можно было бы вырубить прорубь и утопить банки, но идею ехать туда он отбросил, потому что решил, что с таким грузом он до неё не дотянет.
Кстати, чего ты один в лес пошёл, а Женьку и не взял? просил мимоходом Аким.
Ефрем уже был готов к такому вопросу.
Нет у меня больше жены. Собрала свои вещички и уехала К родственникам, в общем, в другой город.
Вон оно какпроизнёс Аким и на секунду приуныл, как бы выражая этим своё соболезнование. Куда-то в деревню глухую?
В город же, говорю.
Она же сирота. Какие у неё родственники, и в каком городе?
А тебя это так сильно волнует?
Да такоправдывался Аким. Просто подметил.
Мне плевать. Понял? Просто похуй. Уехала, ну и пусть катится себе, и не возвращается вообще.
И что, думаешь, окончательно всё? неуверенно спросил Аким.
И бесповоротно, смотрел куда-то вдаль Ефрем, стараясь не поворачивать голову к Акиму.
Вообще никаких чувств?
Да, вообще.
Возникла небольшая пауза. Аким решил, что раз уж пошёл такой расклад событий, то можно было бы расспросить об их былых отношениях подробней.
Слушай, а как она была вообще? Ну, в постели
Заебись, бодро, но резко отрезал Ефрем.
Это подогрело интерес Акима и разожгло его желание расспрашивать дальше.
А она же рожала, да? У вас ведь ребёнок был Долго он прожил-то, бедняга?
Неделю, угрюмо произнёс Ефрем.
Горевали?
Ефрем от злости снова сжал кулаки, но сдержался и промолчал.
Кесарево делали, наверное, чтобы вытащить?
Сама родила, отвечал Ефрем, не понимая, почему он вообще это обсуждает с Акимом.
И как она, поменялась после этого?
В каком плане?
Ну, сиськи обвисли, наверноевкрадчиво спрашивал Аким, теперь уже и сам стесняясь смотреть Ефрему в глаза.
Нет Не заметил как-то.
А вагина растянулась?
Не знаю, подкатил глаза Ефрем, скрипя зубами.
Хуй не проваливался? Нормально ебать было? Мышцы хорошо вагинальные работали?
Да нормально у неё всё, чего ты доебался!?
А у самого хуй нормально стоит?
Ефрем поднял голову и с кипящей ненавистью глянул на Акима.
Я не пойму, чё тебе надо от меня?
Да такпотупил Аким свой взгляд. Мне вот интересно, есть ли какие-то отличия во время секса с женщиной до рождения ребёнка и после? Ну и психологическая сторона интересна. Ты вот как себя чувствовал после того, как она родила? Нормально ли было туда же ебать, откуда ребёнок вылез? Чувствовал какой-то дискомфорт?
Что ты несёшь вообще? скривил Ефрем лицо. Я вообще об этом не думал.
Потом он подумал ещё немного, и добавил:
Так-то да, после рождения секс уже не тот. Хотя Не из-за родов, скорее. Оно же там затягивается всё со временем.
Ну знаешь Как бы, это самое дерево уже принесло свой плод и всё такое Наверное, уже не так интересно после этого ебать, вот и хуй не стоит.
Да нормально у меня хуй стоит, отъебись!
Да ладно, ты не подумай, я не пидор какой, просто узнать было интересно А то соседи с тобой, общаемся за всякие мужицкие дела, а личной жизни никогда и не обсуждали.
На то она и личная жизнь, чтобы её не касались остальные.
Это тоже верно. Но всё равно, странно это. Живём рядом уже сколько, а я так мало о жизни вашей знаю А потом вы так вот разбежались, и всё тут
Ефрем вскочил на ноги:
Слушай, я не хочу это обсуждать, ясно? Не интересно мне, и если я не хотел посвящать тебя в свою личную жизнь, то значит, что не надо влезать, понял?
Да понял, понялпримирительно и спокойно ответил Аким. Ты не бодайся со мной, Ефрем, я ж по-дружески. Просто хотел узнать, как дела у вас, чем живёте, всё-таки не чужие же люди.
Последние слова Акима каким-то странным образом немного успокоили Ефрема. Он снова сел и выдохнул. После небольшого отдыха путь к охотничьей сторожке уже не казался ему таким уж страшным и непреодолимым. Стоило только переждать когда уснёт Аким, отнести банки к реке, а вместо них напихать в рюкзак дров.
Ладно, забыли, сказал он. Это от расставания стресс в последнее время вылез. Надо бы мне и вправду немного проветриться. Чёрт с ними, с делами.
Вот, и я ж о чём! Оживился Аким. Надо, это точно надо! А то такой угрюмый ходишь, что и смотреть на тебя страшно. Отдыхать нужно иногда.
Ефрем снова поднялся, отряхнулся и взвалил на тебя тяжелый рюкзак.
Ты бы мне часть груза переложил, ехалось бы легче.
Нет уж, ответил Ефрем. Если хочешь повезти, то вези всё сразу.
Давай половину пути я повезу, а потом опять ты?
На том и сошлись.
Высокие сугробы снежной тайги ослепительно ярко сияли от клонящегося к горизонту солнца, которое стало стремительно тонуть в пришедших с севера тучах. Последние желтые лучи контрастно разрезались широкими стволами вековых лиственниц, между которыми петляла накатанная дорожка туристической лыжни. Ветер шумел в верхушках деревьев, а хвойные стволы тяжело скрипели под его напором. За время пути Ефрем даже немного отдохнул и расслабился, полной грудью вдыхая приятный хвойный запах бескрайнего леса.
Вскоре тучи окончательно заслонили солнце, и холодный северный ветер всё крепчал. Погода портилась. К этому моменту последняя лыжня леса оборвалась и повернула обратно, и лыжники стали пробиваться прямо через сугробы в густую тень сумеречного леса. Когда на улице уже вовсю бушевала метель, Аким и Ефрем добрались до старого зимовья охотников. Это был самодельный вагончик на огромных железных санях из труб с маленьким окошком на торце, обитый толем по стенам и листами железа на крыше. У одной из стен зимовья валялось несколько чурбанов распиленной листвянки и ржавый воткнутый топор. Пятачок у двери вагончика был наскоро очищен от снега. Вокруг имелось несколько следов уже почти заметенных человеческих ног, а от самого порога куда-то вглубь тайги шли трудноразличимые широкие борозды охотничьих лыж.
В сторожке никого не было. Видимо, давний её путникслучайный охотниксовершал глубокий рейд в тайгу, чтобы хорошенько поохотиться. Он переночевал в жилище и двинулся дальше, на поиски дичи. Если он не явился сюда в непогоду на ночёвку, значит, он уже давно вернулся в город другим путём.
Ефрем посветил тусклым брелоком-фонариком по углам сторожки. Комната маленького зимовья была грязной и захламленной, с кучей мусора на полу. На двух самодельных нарах у стен лежали замусоленные лохмотья, которые, видимо, когда-то были матрасами. Между двумя нарами под окном стоял небольшой обеденный столик с тумбочкой. На столике блестели высохшие и давно немытые алюминиевые миски, эмалированные кружки, лежало пару вилок. У входа прибита вешалка с забытым кем-то давно армейским брезентовым дождевиком и черной кепкой. Под вешалкой валялось несколько обломанных сухих сучьев и стояло железное ведро, полное чёрных перьев общипанного тетерева с засохшими каплями крови. С другой стороны от входа была пузатая чугунная буржуйка с поднимающейся к потолку трубой. На буржуйке стоял чайник и керосиновая лампа, которую Ефрем зажёг и повесил посреди комнаты на прибитый к потолку крючок. Комнату осветило тусклым тёплым светом. Ефрем устало скинул с плеч свой рюкзак и опустился на нару. Аким начал копаться в тумбочке, достал жёлтую пачку рассыпного чая, банку со слежавшимся в камень сахаром, пакетик с лавровым листом, закопчённую кастрюльку, железную банку из-под кофе, на четверть заполненную перловой крупой.