У Олега от такой непривычной и скудной мясной диеты в первое время разыгралось несварение, и часто по нескольку раз на дню Ефрем помогал ему сходить в туалет, держа его над ведром Ларисы, пока сама Лара старательно обгрызала остатки мяса с костей, кинутые для неё под стол.
В один из дней Ефрем заявился в хижину радостный и счастливый, пропахший уксусом и ещё невесть чем кислым, и показал Олегу результат своего месячного трудав его руках была какая-то ткань, и в темноте Олег сперва не смог разобрать, что это Ефрем держит в своей руке, и почему он этому так несказанно рад. Только после, когда Ефрем зажёг лучину, повесил ткань на крючок напротив кровати и стал доставать из-за пояса другие лоскутки такой же ткани и класть их на стол, по спине Олега снова прокатилась волна ознобана крючке висела вычиненная кожа, снятая с торса убитого Лёвы. Она была чем-то похожа на длинную жилетку-безрукавку с шеи до начала лобка и копчика, с разрезом ровно посредине грудной клетки, с иссушёнными большими пятнами тёмных сосков по бокам.
Олегу стало дурно. Он снова закрыл глаза и увидел в своём воображении новую страшную картину, дополняющую его и без того переполненную коллекцию кошмаров.
Убери это, пробормотал Олег в потолок, тяжело дыша, уже не пытаясь хоть как-то взывать к Ефремовой совести. Прошу тебя, убери это.
А? Дакак-то неуверенно и отвлечённо отвечал Ефрем, продолжая раскладывать на столе полоски. Эти полоски, судя по всему, были вырезками кожи, снятыми с ног и рук геолога. Они были разной длины и ширины, и даже нельзя было их назвать лоскутами. Некоторые были довольно крупными, самых разных форм и размеров, но Олег почему-то запомнил именно полоски.
Три дня подряд Ефрем долго что-то шил, резал, изредка прикладывая заготовки к телу негодующего Олега, который активно кричал и дёргал во все стороны культями.
Ты тоже меня так будешь мучать? спросил успокоившийся после очередной истерики Олег.
А?
Как Ларису, как Лёву, да? Я для тебя всего лишь очередная игрушка, а когда ты наиграешься, то просто зарежешь меня, беспомощного и слабого, сваришь моё мясо, а из кожи понашьёшь поделок?
Нетсделал испуганные глаза Ефрем, бросил выкройку и встал из-за стола. Нет, нет
Он сел возле Олега и начал осторожно, будто с опаской, гладить его бок. Олег невольно поёжился и сжался от прикосновений Ефрема.
Друзья, да? с какой-то надеждой и мольбою в голосе говорил Ефрем. Друзья Ты друг Друга не ем Нельзя. Лариса тоже друг. Лариса не говорит далеко уже Жалко. Не хотел так, правда, не хотел так Жил дружно, хорошо. Она не хотела, она хотела домой. Плакала, ревела. Больно, тяжело было рожать Были дети потом, но я не смог Это так вкусно, я не смогв какой-то момент Ефрем запнулся, и на его глазах даже навернулись слёзы. Она ушла Дети появляются, Ларисы больше нет
Но я не хочу такговорил дрожащим голосом Олег, пытаясь не пустить слезу. Я тоже домой хочу, понимаешь? Зачем я тебе? Зачем это всё
Ефрем упал головой на Олегову грудь, начал содрогаться и скулить.
Прости. Прости. Тяжело. Трудно здесь. Так долго один, так трудно, так грустно! Не могу один. Тяжело Страшно.
Так пойдём! Прошу тебя, пойдём отсюда к людям! Тебе будет лучше. Хватит этой жизни. Отпусти меня. Отпусти Ларису. Пойдём к людям. Меня дома ждут. Тебя тоже дома ждут. Всем нам нужно домой.
Нетскулил Ефрем, уткнувшись носом Олегу под рёбра и мотал головой. Дома не ждут. Дома тюрьма. Боль, несвобода. Дома нельзя есть людей
А здесь тебе свобода? Хорошо тебе жить с людьми, которым ты искалечил жизнь? Думаешь, могут они с тобой теперь дружить? Думаешь, это правильно?
Неправильно, неправильно! ревел Ефрем и бил кулаком в стену. Я неправильный!!! Страшный! Плохой! Тебе плохо Но сделаю хорошо! Честно, сделаю хорошо!!!
Ты отведёшь меня домой?
Нет. Нет. Я помогу. Сделаю хорошо. Будет хорошо! Обещаю!
Нет, не будет. Мне никогда не будет здесь хорошо.
Я буду стараться! Я буду!
Хватит! уже раздражённо кричал Олег, понимая, что одержимого Ефрема ему не получится переубедить. Уходи! Не буду твоим другом! Ты садист! Ты жестокий убийца.
Нет, нет, нетподнял голову Ефрем и засиял своей гнилой улыбкой. Всё исправим! Всё будет хорошо! С Соней будет хорошо! Будет весело! Мы найдём её, точно найдём!
Нет, только не Соня!!! не выдержал Олег. Прошу, умоляю, только не Соня!
Боишься Страшно Тебе Соня, мне дети. Больше не трону, обещаю! Только дети, вкусные дети! Они маленькие, дети. Не чувствуют Не больно. Я быстро. Быстро! Пустые потрошки. Молочные поросяткизакончил Ефрем и мечтательно и жадно сглотнул слюну.
Я ненавижу её! крикнул в порыве отчаяния Олег и затрясся от негодования. Мне не нужна она, я больше не люблю её! Я буду жить с тобой, а эта шлюха Эта вонючая дура! Она не может иметь детей! Она больная, больная, не детородящая, у неё нет матки! Она не сможет рожать!
Олег осёкся и замолчал. Вся его ненависть и уверенность быстро улетучилась, когда он увидел колкий, прищуренный, какой-то загадочный взгляд Ефрема и его ехидную улыбочку.
Хитришь, сынок, покачал головою Ефрем, грозя ему пальцем. Нет, друг. Не-е-е-ет.
Я тебе не друг, понял?! Ты мразь, ошибка природы, мерзкий выродок!!! Тебя не должно существовать, гнида!!! визжал отчаявшийся Олег и плюнул в Ефремову сторону, чтобы хоть как-то его уязвить.
Спокойный Ефрем вытер упавший на столешницу плевок рукавом, снова сел и взялся за закройки.
Спасибо скажешькачал он головой, улыбаясь. Щас не понимаешь, потом поймёшь. Потом счастливым будешь
Вскоре Ефрем закончил свою работу, сшитую из Лёвиной кожи. Изделие чем-то напоминало наспинные носилки для младенца, только сшитые на взрослого человека. Не обращая внимания на крики и протесты возмущённого Олега, он продел культи его ног через специальные вырезки, туго подвязал тесёмками по бокам тело, крякнул, подкинул его на спину и быстро продел свои руки в пришитые лямки. Олег кричал и телепался за спиной у Ефрема, бил затылком его шею. Прогулявшись так недолгое время по окрестностям на лыжах, Ефрем вернулся в избушку, скинул с себя недовольного Олега и сказал:
Скоро едем.
13
В феврале весь зимний лес бескрайней тайги приоделся в серебряную колкую изморозь, которая ослепляла своим сиянием и отражалась от лучей нестерпимо яркого солнца. Стоял сильный мороз, от которого на улице быстро слипались ресницы и ноздри, трескалась кожа на лице, а борода вмиг покрывалась ледяной синевой.
Ефрем заготовил в дорогу множество мяса, всяких солений и корней, которые он выращивал возле своего участка на скудной земле. Все запасы он сложил в самодельные сани и укрыл шкурами. Для Ларисы Ефрем раскидал по полу несколько кусков копченых оленьих балыков, поставил ведро воды, махнул рукой и проговорил:
Не помрёт.
Ты что, её здесь оставишь? удивился Олег.
Ага.
Она помрёт! Её нельзя оставить здесь.
Ефрем, немного помолчал и, как заводной болванчик, снова махнул рукой:
Не помрёт.
Эй, на улице минус пятьдесят, кто топить ей печку будет?
Шкуры дал Еду дал Не помрёт.
Две недели?! Что она будет здесь делать две недели?! Ей тут еды на три дня!
Ефрем немного подумал, вынул из погреба пару замороженных больших чиров и кинул ей на подстилку:
Не помрёт.
Помрёт!
Не помрёт. Уже так было.
Когда она лежала?
Весной.
Ты сравнил зиму с весной! Её надо брать с собой.
Уууыыы!!! затопал ногами Ефрем от раздражения. Не помрёт!
Послушай. Уже через сутки в доме будет такая же температура, как и на улице. Ладно, пускай на десять градусов теплее, но всё равно ей никакие шкуры не помогут. Ты же дурой её сделал! Она даже огонь в печи не разожжёт.
Она самаответил Ефрем что-то непонятное.
Матку застудит! Детей вкусных не будет, привёл Олег последний аргумент.
Ефрем опять зарычал, злобно запыхтел ноздрями, но пошёл собирать в дорогу и Ларису. Отъезд затянулся на день.
Как бы то ни было, только в одну сторону Ефрем, Олег и Лариса шли девять дней. Из-за Олега, висящего за спиной в рюкзаке, снегоступы Ефрема проваливались глубоко в землю. За собой он тащил сани с едой, посудой и инвентарем для дальнего похода. Вслед за санями плелась сгорбившаяся Лариса, привязанная к полозьям верёвкой за шею. Одежда её напоминала убогое одеяние фашистов в сорок третьем под Москвой, когда от сильного холода им приходилось обматываться всем, что только попадалось под руку, чтобы не околеть от сильных морозов. Олег телепался за спиною Ефрема как бесполезный, беспомощный мешок. Он наблюдал за длинным извилистым следом от саней, который далеко петлял и терялся среди многочисленных стволов лиственниц и елей. Вслед за санями тянулась воющая от холода Лариса, которая в своих снегоступах толком даже не шла, а вяло перетаскивала ноги, оставляя глубокие канавы в снегу. На маленьких самодельных санях с горкой были навалены продукты, укрытые оленьими толстыми шкурами. Из-под одной из них Олег рассмотрел едва выглядывающий приклад трофейной Лёвиной охотничьей двустволки. Он был очень опечален тем, что в Ларисе не осталось никаких зачатков разума, что она не может выхватить это ружьё из-под шкур и высадить с двух стволов по ним крупной картечью, чтобы прекратить уже наконец эти бессмысленные хождения по мукам, неизвестно для чего, неизвестно зачем. «Пожалуйста, молил про себя Олег. Я не скажу ничего. Сделай это, помоги всем нам». Но Лариса, в диких глазах которой стояла только лишь бездонная пропасть, бессмысленно шла вперёд, выла, плевалась и была занята исключительно своим физиологическим дискомфортом, который составлял сейчас единственную причину её беспокойств. Даже если бы в ней и осталось что-то разумное, она не смогла бы поднять ружьё своими перебитыми, иссушенными руками.