Но это было ограниченное по времени и очень сомнительное развлечение. Невероятно скучные дни в постели тянулись бесконечно долго. Занесённое снегом окно практически не давало света, и Олег почти потерял счёт времени, но ему казалось, что прошло совсем немного. Из шкур диких животных Ефрем сшил ему какое-то подобие тулупа, в которое он обворачивал тело Олега и раз в пару дней выносил на свежий воздух, чтобы тот не одурел от вечного заточения. Впрочем, пребывание на свежем воздухе практически не приносило никакого удовольствияобездвиженное тело быстро сковывал холодом колючий мороз, и Олег начинал изнемогать от ноющей боли, которой скручивались его заживающие культи. Тем не менее, возвращаться обратно в избушку тоже не хотелосьв ней приторно воняло кислым потом, слежавшимся хламом и горелым человеческим жиром, который вызывал нестерпимую тошноту до тех пор, пока нос не привыкал к этой вони.
Уже давно Олег мечтал помыться. Ему хотелось хотя бы просто обтереться чистым влажным полотенцем, или прыгнуть в снег голышом, но, будучи плотно запеленованным как младенец, он не мог этого сделать.
Эй, иногда задавал он вопросы Ефрему. Ты вообще тут моешься, а?
Ага, отвечал тот.
Где?
Речка широкая, прохладная. Нырнул, глиной того. Обмылся. Обсох.
Но речка летом, а зимой?
Зимой? всерьёз задумался Ефрем. Чего там, той зимы
Олег очень сильно опечалился когда понял, что до весны ему не помыться. Сначала он решил смириться с этим, но негодование снова заставило его говорить:
Мне нужно помыться. У меня уже вся жопа обосрана. Ты меня держишь над ведром, я даже дел своих сделать не успеваю, и сразу назад.
На лице Ефрема отобразилось то ли смущение, то ли разочарование, то ли тоска от нежелания заниматься помывкой в такое холодное время года. Он не нашёлся что ответить и решил проигнорировать требование Олега.
Ты слышишь меня? снова отвлёк Олег Ефрема, который сидел за столом и вязал из сухожилий верёвку для новых птичьих силок. Ты Ларису вообще давно мыл? Помрёт от грязи у тебя скоро. Не будет тебе детей.
Иииыыы! бросил Ефрем раздражённо силки, схватил с печи цинковое ведро и пошёл к ручью за льдом.
Через пару минут Ефрем вернулся снова и поставил ведро на печь. Как только лёд растаял, он отцепил от гвоздя цепь Ларисы и вывел её во двор. Почти сразу же Олег услышал дикий визг женщины, будто её резали и испугался. Ефрем вернулся быстро, ведя на цепочке полусогнутую Ларису, которая уже почти разучилась ходить прямо, а только прыгала как шимпанзе, немного опираясь иссушенными руками о землю. С Ларисы ручьями текла ледяная вода. Она скулила и тряслась, забившись в угол и шмыгая носом. Ефрем снял с гвоздя кусок Олегова комбинезона, который был пущен на тряпки, и наскоро обтёр им Ларису.
Меня так не надо! строго сказал Олег. Нагрей воду.
Вода хорошая. Быстро помою, ответил недовольно Ефрем.
Эй! Дружить не буду! посмотрел Олег на Ефрема с укоризной и немного испугался встречного недовольного взгляда.
Капризный, пробубнил Ефрем и снова вышел за водой. Всё не так!
Вода грелась долго. Ефрем экономил дрова для печи, в которой на протяжении всего дня чадило не больше пары поленьев. Олег лежал и понятия не имел, как он будет мыться. Он испытывал дискомфорт во всех планахв духовном и физическом. Всё ему было неприятно, но он изо всех сил старался держать себя в руках, не раскисать и ждать весны.
В тишине он продолжал думать о Соне, при мыслях о которой ему становилось невероятно больно на сердце. Как бы он не пытался поначалу выведать у Ефрема содержание письма, которое он ей написал, тот ничего не показал. «Может, он про него уже забыл? думал Олег спустя долгое время. Хорошо, если так. Прошло уже Сколько вообще прошло времени? Кажется, целая вечность».
Ефрем молчал. Он не предпринимал ничего, и это ожидание напрягало Олега. Он жалел, что задавал Ефрему по поводу этого письма столько вопросов. Наверняка в его голове отложился этот разговор.
«Но почему он тянет? Не хочет идти по зиме? Как он его вообще отправит? Получается, у него есть какие-то связи с цивилизованным миром? И как далеко от него находится этот цивилизованный мир?»
Во всяком случае, если Ефрем ждёт весны, то Олегу это будет только на руку. Он успеет уличить момент и сбежать, сплавиться по реке и позвать на помощь ещё до того, как письмо дойдёт до Сони, и она успеет что-либо предпринять.
«Да и будет ли она что-либо предпринимать? Вряд ли. А если будет? Наверняка меня будут искать. Возможно, меня ещё ищут, и если до сих пор не нашли, то это может говорить только об одномЕго сторожка находится слишком далеко от деревень, дорог и экспедиционных маршрутов. Может быть и такой вариант, что поиски уже давно сошли на нет, и меня с Лёвой уже давно похоронили, списав нашу гибель на нападение медведя, или на то, что мы просто заблудились и замёрзли в тайге ещё осенью. В любом случае, это письмо даст Соне надежду и шанс на то, что я ещё жив, и что поиски нужно продолжать».
«С другой стороны, продолжал размышлять Олег. Нужна ли ей эта надежда и этот шанс? Стоит ли её обнадёживать, давать повод для радости и ожидания чуда? Зачем я буду ей нужен, такой бесполезный и обездвиженный калека, который всю жизнь будет ей обузой? А встреча с родителями? Какое это будет горе, какая тяжба для них, моих бедных родителей, на чьи плечи ляжет забота о недееспособном сыне? Стоит ли вообще жить дальше и ради чего?»
В голову Олега опять, против его же воли, стали прокрадываться суицидальные мысли. И не было ничего, на что он мог бы отвлечься, чтобы отогнать эти мысли от себя, и эта безысходность ела его изнутри.
Эйкрикнул Олег Ефрему, не желая называть его мерзкое имя. Что там у тебя на полке за книга лежит?
Не знаю, ответил Ефрем. Давно лежит.
Дай её мне.
Зачем?
Читать хочу! Я тут со скуки сдохну с тобой. Хочу вообще не думать об этом месте.
Ефрем отложил свои силки и положил перед Олегом толстый пыльный том со стёршейся обложкой. Олег подпрыгнул, облокотился спиной о стену и раскрыл протезом-палочкой книгу. На первой его странице большими печатными буквами было выведено название:
Георг Вильгельм Фридрих Гегель.
Феноменология духа.
Олег не знал что это за книга. Переложив её кое-как себе на культи ног, он, щуря в потёмках глаза, начал читать, но через несколько страниц взвыл и захлопнул книгу.
А? встрепенулся Ефрем.
Это ужасно.
Что?
Книга.
А?
Олег закрыл глаза и заскулил.
Ты хотел читать, сказал ему Ефрем.
Да, но не это! Кто это вообще читает? Есть что-то нормальное?
А?
Что ещё есть, я спрашиваю?
Вот она. Книга. Читай.
Ты сам это читал?
А?
Я это не хочу читать! Я хочу читать другое!
Ты капризный, подытожил Ефрем. Вода готова. Мыться пора.
Поставь мне ведро в углу, я сам помоюсь.
Нельзя в углу. Сыро будет.
Ты предлагаешь мне мыться на улице? На морозе?
Ларисе нормально Олегу тоже.
Не надо меня мыть! Я сам! громко восклицал Олег, понятия не имея, как он будет мыться сам.
Помою. Помою! Хорошо помою. Чистым будешь.
Отпусти! Поставь меня! Не надо меня мыть! Дружить не буду!
Всё было бесполезно. Ефрем быстро скинул с Олега шкуры, вынес на мороз и начал его голого поливать тёплой водой из деревянного ковшика. Ефрем присел, перевалил тело Олега через колено и стал тереть его тряпкой по спине. Ничуть не брезгуя, он просунул руку меж его ягодиц и стал смывать водой кусочки прилипшего к волосам засохшего кала. Олег испытывал ещё больший дискомфорт, неловкость и стыд, чем когда Ефрем держал его над выгребной ямой, когда ему нужно было сходить в туалет. От унижения и стыда Олег не знал что сказать, поэтому только лишь тяжело пыхтел и ёжился от мороза.
Сука В кошмарах такое не приснится Как же ты меня заебалбормотал он вполголоса.
Часто Ефрем уходил в «мастерскую» и по нескольку часов на дню, зачастую до самого заката что-то там мастерил и делал. Сквозь глухую снежную изоляцию и толстые бревенчатые стены домика ему не было слышно, что происходило в его «мастерской». Какие-либо вопросы задавать он не решался и только с ужасом гадал, что же может произойти там, в этом сарае, и чем Ефрем там занимается. Возвращался он обычно уже на закате, когда заметенное снегом окно начинало темнеть. После он выносил маленькое ведёрко Ларисы, в которое неизвестно каким образом он приучил её справлять свои естественные нужды, и садился за готовку ужина. Готовить Ефрему на кухне было особо нечего: были либо сушеные грибы, либо засоленный в банке дикий лук, сладкий корень неизвестного растения, вареный морс из сушёных ягод, мелкие кедровые ядра и мясо, которое было запасено у Ефрема. Человечины у него было не так много как, видимо, ему бы хотелось. Чаще он готовил либо рыбу, либо оленину, либо мясо козла, лося, может даже глухаря, лисы или зайцасловом, всё то живое, что только могло попасться в его ловушки и капканы. Объединяло это мясо только одно: всё его он ел с одинаковым отвращением, давясь, и чуть ли не изрыгая обратно. Когда он запихивал в горло очередной кусок, то старался не дышать, страдальчески морщил лицо, жевал мало и почти сразу же глотал.