Виктория ПолечеваЯ тебя слышу
Отвергая в себе человека, становлюсь тем, чем они меня возомнили: бестелеcым и слабым, не способным на храброе дело. Вместе с кровью своей принимаю муки разума, тела терзанья. Становлюсь тем, чем должен. Открываю глаза и свои, и чужие. Простираю ладони и верю: будет долго смотреть вглубь себя он, и ответом мольбам моим будет: «Я тебя слышу»
Часть первая: В полушаге от смерти
1
Яблоки с глухим стуком разлетаются по лестничной площадке и будят соседского пса: он протяжно воет, а потом переходит на короткий, отрывистый лай.
Словно плоский, нарисованный человечек, Вера Сергеевна стоит, впечатанная в дверную рамку собственной квартиры, и не решается ни войти, ни сбежать. Она только гладит через дубленку растревоженное сердце и чуть покачивается из стороны в сторону.
Тусклая полоса света из кухни, прорезающая темный коридор, сулит только холод и новые слезы. Едва слышно играет радио. Что-то из молодости. Из прошлой жизни.
Вера Сергеевна с трудом переступает порог и немеющей рукой закрывает дверь, позабыв о пакете с продуктами. Она скидывает дубленку на пол, стаскивает тяжелые сапоги, заляпанные грязью, и медленно выдыхает, пытаясь успокоиться. Вера Сергеевна идет вперед, на выстиранный, пожелтевший свет, и ноги ее с каждым шагом будто увязают в багровом ворсе ковра.
Стас сидит спиной ко входу, раскачивается на низенькой табуретке. На светло-зеленой толстовке темнеют маслянистые пятна. Волосызасаленные и оттого теперь почти черныеотросли чуть ли не до плеч. Он когда-то мечтал о длинных волосах Что ж. Вот и сбылось.
Вера Сергеевна останавливается в нескольких шагах и невольно кривится. К запаху сигарет и крепкого алкоголя она привыкла давно, но от сына смердит еще и тем, с чем ее так и не смогла примирить ненавистная работарвотой и мочой.
А. Это ты, наконец сухо говорит Вера Сергеевна. Она не ждала его эти долгие недели. Нисколько не ждала. Пусть знает это, пусть почувствует.
Мам. Стас оборачивается и коротко кивает, не глядя матери в глаза. Во рту его, как обычно, шнурок от толстовки. Ну чего ты там стоишь? Привет.
Вера Сергеевна медленно обходит Стаса и становится перед ним. Одна рука ее вновь тянется к грудиуспокоить сердце, а другаяк сыну.
Он не поднимает головы, только отодвигается и чуть морщится, как от боли.
Не надо, мам, не трогай.
Вера Сергеевна садится на край стула, все тело ее напряжено, губы дрожат. А ведь она обещала себе быть твердой. Обещала больше не плакать.
Ма, Стас вынимает изо рта шнурок и беспорядочными движениями грязных пальцев трет нос, покрытый мелкими шрамами. Как дела?
Кожа его тонкая и потемневшая, как картофельные очистки, а скулы резко выдаются вперед. В нем нет ничего от прежнего Стаса. А каким красивым он был мальчиком!..
Вера Сергеевна закусывает до крови щеку, чтобы вернуть ясность мыслей, и хрипло спрашивает:
Ты за деньгами?
Стас кривится. Из-под бледных губ показываются кровоточащие десны.
Он откидывается назад, но в последний момент хватается за край стола и не падает.
За деньгами? еле слышно повторяет Вера Сергеевна, глядя в пол. У меня больше нет.
Ма, ну че ты начинаешь сразу! Стас кидает беглый взгляд на мать и резко отворачивается. Из-за расширенных зрачков глаза его кажутся совсем черными.
Вера Сергеевна поджимает губы и пухлыми пальцами перебирает длинную юбку. Она не хочет смотреть на парня, сидящего рядом с ней. Пусть он будет кем угоднопришельцем, соседским сыном, грабителемтолько бы не ее мальчиком.
Ма, уже мягче говорит Стас и встает с табуретки. Я просто пришел. Спросить как дела. Или, может, надо чего
Он подходит со спины и неловко обнимает мать за плечи. От такого нежного прикосновения сердце Веры Сергеевны полыхает, словно через мясо и кости хочет обжечь Стасу руку.
Вера Сергеевна оттягивает воротник свитера, пытаясь добыть хоть немного воздуха. Вот опять Стас ей управляет. Опять она безвольная кукла в его руках
Словно кто-то другой, большой, злой и смелый, поселившийся внутри несчастной матери, скрипит старушечьим голосом:
Значит, когда день зарплаты ты помнишь А про день рождения забыл.
Стас тут же убирает руки и со всей силы пинает духовку. Вере Сергеевне становится привычно холодно и немного страшно.
Она ждала его позавчера, весь день ждала. Приготовила большой торт, даже заказала пиццу, которую терпеть не могла. Юбилей все-таки, целых шестьдесят. Но пришла только племянница Иришка, быстро поздравила и убежала к детям. А Вера Сергеевна до утра лежала с большим семейным альбомом и горько плакала почти над каждой фотографией. На следующий день она не вышла на работу, никого не предупредив, не ела, не пила. Ждала, что, может, сынок покажется на пороге, принесет хризантемкуодну, ей много не надои улыбнется, как в детстве. Но чуда не случилось, о матери Стас и не вспомнил.
Вера Сергеевна медленно, насколько позволяет больная шея, оборачивается. Стас застыл у плиты, черный и злой, с капюшоном на голове. «И как он, по морозу, в этой толстовочке» мельком думает Вера Сергеевна, но тут же сжимает кулаки и лепечет:
Уходи, сына.
Слезы льются сами собой. Она ведь клялась, что никогда Стас не услышит этих слов. Клялась, что не прогонит, не перестанет любить. Но жизнь в постоянном страхе измучила, обескровила. Вера Сергеевна просто устала быть матерью. Его матерью.
Я ж по-хорошему пришел, сипит Стас. Фиолетовые круги под глазами резко выделяются на побледневшей коже. А ты гонишь меня сразу. Я радио тогда возьму, можно? Мне просто послушать.
Вера Сергеевна с удивительной для своего веса проворностью подскакивает к радио и хватает за ручку.
Отцовское радио ты не возьмешь.
Стас резко вскидывает голову. Ноздри гневно раздуваются, в затянутых пеленой глазах сверкает недобрый огонь. Он не глядя хватает разделочный нож из подставки и дрожащей рукой направляет на мать.
Пошел вон! визжит Вера Сергеевна, потому что теперь по-настоящему боится. Она прижимает к груди радио, как младенца, и пятится к окну. Одними губами, не сводя глаз с сына, она произносит:
Иди вон.
Стас с силой кидает нож на стол и сует руки в карманы джинсов. Его взгляд с жадностью изголодавшегося хищника бродит по кухне. Чайник обычный, не электрический. Микроволновки уже нет. Мясорубку он забрал в прошлый раз. Вера Сергеевна вздыхает с облегчением. Ну, наконец-то нечего брать. Может быть, теперь он от нее отстанет?
Стас уходит в комнату, ворошит что-то в ящиках, зачем-то лезет в книжный шкаф. Знает ведь, что там быть не может никаких заначек, а все равно надеется. Вера Сергеевна горько улыбается и садится обратно на стул. Звуки в комнате становятся все громче. Видимо, не найдя ничего, Стас злится, бормочет свою привычную мантру: «Против, против, против, против» Он кряхтит и фыркает, толкая диван. Совсем по-звериному. На человека это больше не похоже.
Звенит разбитая ваза, ну и пусть. Стал бросать книги в окно, а толку? Стекла новые, крепкие. Выдержат. Вера Сергеевна только теперь осознает, что по-прежнему сжимает дряхлое, а точнее, раритетное, как говорил ее муж, радио. Как насмешка над всей жизнью звучит: «Важней всего, погода в доме» Она встает и тихо, надеясь, что Стас ее не услышит, выдергивает шнур из розетки и сует радио за холодильник.
Наконец, все стихает. Вера Сергеевна бегло проверяет часычто-то Иришка задерживаетсяи, нехотя, превозмогая острую слабость в ногах, идет в комнату. У двери лежит раскрытая книга, когда-то давно перепачканная зеленкой. С высоты своего роста Вера Сергеевна видит только темный столбикформу обитания стихов на страницах, но и так понимает, что там написано. Она часто читала сыну эту историю о вечно странствующем грешнике. Хотела напугать, наставить на путь истинный, но мальчик ее не услышал, мальчик ничего не понял.
Осознав, что не двигается уже несколько минут, Вера Сергеевна взывает к оставшимся крупицам храбрости и поднимает взгляд на сына: он лежит на диване среди учиненного разгрома, корчится. С кед на потрепанное покрывало налипла мокрая грязь.
Мне вызвать врача?
Стас извивается от боли, закусывает шнурок толстовки и сквозь зубы сипит: «Одна против, одна против, одна против». Вера Сергеевна утирает с полного лица слезы, но не двигается с места. Сколько раз она это видела? Сколько?.. А все не привыкнуть