Меган твердо знала, что после наступления темноты Вуди никогда не отваживался выходить во двор один. Он приманивал оленей к ступенькам крыльца и там кормил их с ладони. Для большего правдоподобия художнику иногда приходилось изображать все несколько не так, как это было на самом деле.
Подумав об этом, Меган снова вспомнила о звонке Ли Шекета. Зачем он звонил?
Она так и не смогла понять причину его звонка.
Безмятежное состояние ушло. Чувствуя, что она все равно не сможет работать, Меган опустила кисть в банку со скипидаром.
Она подошла к высоким стеклянным дверям, окаймленным с обеих сторон окнами. Все вместе давало прекрасное северное освещение. За окнами тоже был двор, но боковой. И лес здесь подходил к дому ближе, чем на заднем дворе.
Если самовлюбленный человек вроде Шекета выпал из-под власти босса с сотней миллионов долларов, он ни при каких обстоятельствах не стал бы предаваться меланхолии, вздыхать и грустить о минувших днях и о том, что могло бы произойти, но не произошло. Он бы купил себе все, что хочет, будь то «феррари» или длинноногая грудастая конфетка.
Скорее всего, он действительно был пьян. Там, откуда он звонил, часы показывали не половину четвертого, а намного больше. А может, он начал еще с утра.
Ли был не из тех, кто способен говорить искренне, от сердца. Он лишь высказывал мнение, незыблемое для него, или говорил об амбициях, которые обязательно осуществятся. Он никогда не любил Меган, его интересовал только секс с ней. Когда из него выветрится алкоголь, он пожалеет об этом звонке. Вряд ли он снова ей позвонит, а если и позвонит, Меган не возьмет трубку.
Освещенность в мастерской изменилась, и причиной был не только приближавшийся вечер. Небо стало затягиваться светло-серыми чешуйчатыми облаками, меняя синюю небесную «кожу» на подобие змеиной.
Как всегда, день обладал своей магией, хотя и не той, какая требовалась Меган для достоверного изображения Вуди и оленей.
По понедельникам, средам и пятницам в доме появлялась Верна Брикит. Она не только занималась уборкой, но и готовила еду, которую затем Меган могла разогреть на обед. Сейчас Верна находилась в кухне и совсем не возражала против помощницы и собеседницы, а Меган умела помочь и поддержать разговор.
Меган отмыла кисти, убрала краски и пошла мыть руки в ванную, примыкавшую к мастерской.
Подойдя к умывальнику, она привычно взглянула на себя в зеркало, что висело над раковиной. Оттуда на нее смотрела женщина с тревожными глазами. Внезапное возвращение Ли Шекета в жизнь Меган взбудоражило ее сильнее, чем ей хотелось бы.
От него всегда исходила какая-то темная энергия, о которой Меган тоже забыла, а теперь начинала вспоминать. Тогда он добивался от нее одногоинтимной близости, и, подобно кукловоду, так тонко и умело дергал за ниточки, что она по молодости и наивности не сразу это почувствовала. Когда же до нее стало доходить, он сменил тактику, стал встречаться с другой. Как звали ту девицу? Кларисса? Да. Шекет использовал сексуальную доступность Клариссы, чтобы манипулировать Меган, и доманипулировался до того, что она вытолкнула его из своей жизни.
Такое положение вещей устраивало ее и тогда, и сейчас.
Меган отправилась в кухнюпомогать Верне Брикит.
13
Через какое-то время Киппу захотелось пить. Утолить жажду было несложно.
Озеро Тахо считалось одним из самых глубоких и чистых озер мира. Вода в питавших его ручьях была прохладной, чистой и вполне пригодной для питья.
Утоляя жажду, Кипп следил за игрой плещущихся рыб. Ручьи, спешившие к озеру Тахо, кое-где разливались, образуя небольшие озерца, пронизываемые солнцем. В них-то и плескалась рыба.
Утолить голод оказалось куда сложнее.
Кипп был из породы охотничьих собак, однако сам никогда не охотился.
Исключение составляла «охота» на мяч, когда Дороти бросала мяч, а Кипп должен был отыскать его и принести хозяйке. Он тысячу раз находил мяч, но, разумеется, не ел.
На лугах хватало кроликов, щиплющих травку на солнце. Завидев Киппа, ушастые зверьки застывали в напряженной позе, притворялись невидимыми или в страхе разбегались.
Несколько кроликов опасливо покосились на него и продолжили щипать траву, словно почуяли, что этот пес их не тронет.
Физически Кипп был достаточно силен. Семьдесят фунтов мышц и костей. Он и умственно тоже был силен.
А вот эмоционально сострадание превалировало в нем над охотничьим инстинктом.
Природа установила свой порядок: имевшие острые зубы поедали плоскозубых, ибо сильные господствовали над слабыми.
Но он был псом с высокоразвитым интеллектомне человек и не собака, а существо, застрявшее где-то посередине.
Интеллект способствовал развитию культуры, а культураразвитию этики.
Пребывая в облике собаки, душой Кипп был одновременно и собакой, и человеком. Так было задумано еще до его рождения.
Дороти воспринимала его как ребенка. Его культура и этика не отличались от ее собственных.
Некоторые люди могли убивать себе подобных в гневе, ради выгоды или просто для развлечения.
Ни Дороти, ни Кипп не могли опуститься до такого постыдного уровня.
Большинство людей могли убить, защищаясь. Мог бы и Кипп, дитя Дороти.
Но кролики ничем ему не угрожали. Белки и полевые мышитоже.
Кипп бежал по лугам и перелескам, изобиловавшим живым ланчем и обедом, а его голод только усиливался.
Казалось бы, когда голод станет невыносим, он мог бы убить какого-нибудь плоскозубого зверька, чтобы не умереть от голода самому. И потом, кролики и белки не принадлежали ни к человеческой породе, ни к собачьей.
Они не были его сородичами. Природа разрешала ему употреблять их в пищу. Они были дичью.
Человеческий уровень интеллекта, его благословение, в нынешних условиях становился почти что проклятием. Киппу было ведомо сострадание.
Милосердие. Жалость.
Очень обременительные качества.
Сострадание. Милосердие. Жалость.
В такие моменты обоняние становилось философской категорией.
Обоняние занимало центральное место в жизни собаки, превосходя человеческое в двадцать тысяч раз. В носу Киппа было сорок четыре мышцы, тогда как у людейтолько четыре.
Обоняние передавало ему больше информации, чем пять человеческих чувств, вместе взятых. В его случаеслишком много информации.
Низшие животные черпали радость в самом факте их жизни. Их радость Кипп обонял столь же отчетливо, как запахи их помета, мускуса, дыхания и теплой крови.
Сострадание и милосердие против инстинкта выживания.
Люди частично решили эту проблему, отгородившись от тех, кем они питались, создав бойни и профессию мясника.
У Киппа не было кредитной карточки, чтобы расплатиться с мясником.
Положение, в котором он оказался, называлось «кризисом совести».
Его голод усиливался.
Обитая в собачьем теле и душой будучи наполовину собакой, он не спешил безостановочно на поиски мальчика и не торопился искать способы утоления голода.
Его отвлекло чисто собачье желание порезвиться.
Кипп приметил стайку бабочек. Он не пытался их укусить, а просто бежал за этими удивительными крылатыми созданиями, восхищаясь их воздушным танцем, не требовавшим никаких усилий.
Где-то через полмили его внимание привлек воздушный шар, плывший над полем. Шар несколько утратил первоначальную форму, но внутри оболочки оставалось еще достаточно гелия.
На поверхности шара краснела надпись: «ПОЗДРАВЛЯЕМ».
Кипп погнался за шаром.
В складках оболочки угадывалась и вторая строчка: «С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ».
Такие шары Кипп уже видел. Однако этот удивил его странностью своего местонахождения.
Яркий, с зеркальной поверхностью майлар, шар плыл над пустынным лугом, и это заворожило Киппа. Казалось, шар что-то значил.
Кипп бежал за шаром, подпрыгивал, чтобы ухватить зубами красную ленточку. Несколько раз он почти настигал ленточку, но зубы щелкали в воздухе. Раздосадованный, он подпрыгивал все выше и выше.
Увлеченный погоней, уступив потребностям своего «внутреннего щенка», Кипп вскоре понял, что его встреча с шаром действительно имела смысл.
На земле трепыхалась птичка. У нее было сломано крыло.
Испуганная птаха выпучила глаза и безостановочно разевала клюв, но оттуда не вырывалось ни звука. Ужас и боль лишили ее способности щебетать.