– Почему вы не сохранили запись?
– Я стер ее по причинам, не относящимся к делу.
– По каким?
– По личным.
Его лицо из желтого слало багровым.
– Человек может заработать массу неприятностей, скрывая улики и осложняя работу правосудию.
– Тогда у нас с вами есть нечто общее, не так ли, сэр?
Его глаза впились в меня: такое выражение – я сталкивался с ним раньше – было только у тех, кто не желал мне добра. Он сохранял этот свирепый вид несколько секунд, затем выдохнул, казалось, расслабился.
– Дон сказал, что есть несколько вещей, насчет которых беседовать с вами бесполезно, – вымолвил он наконец.
– Верно.
– Он не предает своих агентов, но вы знаете, он рассказал мне кое-что о вас.
– Догадываюсь.
– Кажется, он высокого мнения о вас. И все же я попытался разузнать о вас побольше по своим каналам.
– И?…
– Я не смог этого сделать – хотя мои источники всегда хорошо служили мне для подобной работы.
– Итак?…
– Итак, я немного удивился и поразмыслил. Действительно – то, что я ничего не смог почерпнуть из моих источников информации, интересно само по себе. Возможно, это даже разоблачает вас. Я гораздо полнее, чем большинство людей, осознаю тот факт, насколько это не соответствует закону о полноте регистрации информации, принятому несколько лет назад. Центральный банк данных вбирает в себя информацию об огромном количестве личностей – я бы рискнул сказать, о большинстве – регистрируя тем или иным образом их существование. Среди не желавших регистрироваться было три больших группы: те, кто был слишком невежественен, те, кто не одобряли эту систему всеобщего контроля, и те, кому контроль мешал совершать противоправные действия. Я не пытался определить, к какой категории вы относитесь, не намеревался судить вас. Но я полагаю, что, наверняка, существует сколько-то «безличных», незарегистрированных личностей, скользящих в этом мире, не отбрасывая тени, и мне на ум пришло, что вы можете быть чем-то вроде этого.
Я отхлебнул из стакана.
– Ну, а если это и так? – спросил я.
Он снова угрожающе и гнусно ухмыльнулся мне в лицо и ничего не сказал.
Я встал и прошелся по комнате к тому месту, где, как мне показалось, когда-то стояло его кресло. Я стал рассматривать акварель.
– Не думаю, чтобы вам следовало задавать вопросы, – заметил он.
Я не ответил.
– Вы скажете что-нибудь?
– А что вам хотелось бы услышать?
– Вы можете спросить меня, что я собираюсь делать с этим своим подозрением.
– И что вы собираетесь делать с этим своим подозрением?
– Ничего, – ответил он. – Так что возвращайтесь сюда и садитесь.
Я кивнул и вернулся.
Он изучал мое лицо.
– Возможно ли такое – что вы только что обдумывали, как со мною проще разделаться?
– С четырьмя телохранителями за дверью?
– С четырьмя телохранителями за дверью.
– Нет, – ответил я.
– Врете и не краснеете.
– Я здесь для того, чтобы помочь вам, сэр. А не для того, чтобы отвечать на вопросы. Для этого меня нанимали – насколько мне известно. Если в условиях найма появилось какое-то изменение, я хотел бы о нем узнать.
Сенатор побарабанил кончиками пальцев по пледу.
– У меня не было желания причинить вам какие-нибудь неприятности, – сказал он. – В действительности, мне необходим человек вроде вас, и я был весьма уверен, что кто-то, вроде Дона сможет выудить подобную личность. Ваше необычное поведение и совершенное знание компьютеров вкупе с чувствительностью к некоторым проблемам делают вас полезным и необходимым мне. Есть масса вещей, о которых мне хотелось бы вас расспросить.
– Давайте, – сказал я.
– Не сейчас. Попозже, если у нас будет время. Все, что будет лишним, не пойдет в запись. Куда более важно – для меня лично – что есть такие вещи, о которых я хочу вам рассказать.
Я нахмурился.