Она сказала:
Измаил, ты прямо настоящий викторианский бродяга, а мне: Дело в лобной доле твоего мозга, она еще не вполне развита. Так что ты по большей части знаешь, кто ты, но готова идти на большие риски, не требуя значительной награды. А людей, которых растят в этой отвратительной стране в качестве девочек, учат ко всему приспосабливаться. Так что вы вырастаете целеустремленнымиили бесполезными.
Я была более чем уверена, что Сети родилась где-то на Среднем Востоке, но очень, очень давно. Ее нос был таким, каким я представляла себе нос Сфинкса, а еще было что-то особенное в ее бровях. Плюс имя, которым она пользовалась. Я проверилаэто было имя какого-то фараона. Она была моложе Измаилаобоим было где-то около века, но внешне она выглядела на девятнадцать или двадцать. Я спросила, откуда она, и она ответила, что ее народа больше нет, но это не важно.
Я не рассказываю эту историю кому попало. Поделюсь с тобой, если доживешь до ста.
Они дали мне выбор. Жить вечно, как дитя ночи (да, Измаил именно так и сказал), или забыть их и дожить до конца моих дней, сколько бы их ни осталось, при свете солнца.
Следующим утром, лежа рядом с мамой, я обо всем ей рассказала, просто чтобы выговориться. Мама постоянно повторяла, что, если дать себе выговориться, это поможет найти верное направление. Когда я всё объяснила, стало понятно: раз уж я так громко заявляла, что не могу выбирать, с кем хочу спатьот своей природы не уйдешь и так далее, сейчас мне стоит отнестись к выбору, кем и чем я хочу быть, очень и очень серьезно.
Ты бы хотела жить вечно, если бы у тебя была такая возможность? спросила я у Сид, когда мы шли по коридору во время перерыва. Когда на улице было холодно, мы обе проводили час в аудитории с мисс Монро, и я обычно читала то, что нам задали по биологии. Тогда мне не приходилось нести этот увесистый учебник домой.
Сид наклонила голову и подтянула скрученный пояс своей плиссированной юбки. Я всю зиму ходила в брюках, но Сид говорила, что когда она подтягивала юбку настолько, чтобы каждому учителю хотелось взять линейку и проверить, не слишком ли юбка короткая согласно уставу школы, только тогда она по-настоящему чувствовала себя католичкой.
Как какой-то Горец, или вампир, или типа в петле времени? Сид знала эту игру.
Как вампир. Я даже не старалась принять безразличный видя смотрела на нее так, словно безумно хочу вонзить свои зубы в ее белую шею.
Ее губы изогнулись в улыбке, потому что ей нравилось, когда я становилась такой чертовски напряженной, она говорила, что это мой художественный облик. Она толкнула бедром дверь в аудиторию.
Наверно. Ну, если бы вампирам не приходилось жить вечно, а можно было бы просто жить столько, сколько хочешь. А людей нужно будет убивать?
(Я задала Измаилу тот же вопрос. Он провел костяшками пальцев по моей обнаженной ноге и сказал: «Нет, но можно».)
Я покрутила головой.
Единственный недостатоксолнце?
Мы выбрали изогнутый ряд выцветших старых театральных кресел и плюхнулись вдали от большинства одиннадцатиклассников, у которых тоже не было урока.
И святая вода, и кое-какая магия.
Магия, ага, значит, мы не какие-то вирусные вампиры, а демонические.
Сети и Измаил не показались мне какими-то особенно демоническими, но, полагаю, технически это было верно.
Ага.
Думаю, я могла бы согласиться, но, наверно, подождала бы пару лет до совершеннолетия. И, может, попыталась бы скинуть парочку фунтов.
У меня округлились глаза. Об этом я даже не подумала. Если превращение сохранит мое тело таким, какое оно сейчас, у меня навсегда останутся это пузо и складки жира вокруг лифчика.
Я сползла по театральному креслу вниз, чтобы положить затылок на спинку и уставиться в потолок.
А ты будешь жить вечно вместе со мной? прошептала Сид мне в ухо.
Такой опции не быловампиры четко дали мне это понять. Только я, и, если я попытаюсь обратить кого-то в первые пятьдесят лет, они убьют нас обоих.
Я быстро поцеловала ее.
Конечно. Мы будем вместе править ночью и бесчинствовать по всему свету.
Тем вечером Измаил вывел меня на долгую прогулку по району Пауэр энд Лайт, где бары обменивались неоном и басами, словно на языке любви. Замерзшие парочки и компании друзей перебегали от ресторана до отеля или парковки в облачках выдыхаемого ими тумана над головами, похлопывая ладонями перед своими ртами, одетые в куртки друг друга, смеющиеся и матерящиеся на мороз. На мне было длинное пальто и шарф, но Измаил впервые накормил меня своей кровью, и я едва чувствовала холод. Эта магия согревала меня изнутри. Семь ночей подрядэто было основой ритуала. Он пьет мою кровь, я пью его. Если бы мы остановились после шестой, то несколько дней мне было бы плохо, а потом я бы выздоровела. Но осталась человеком.
Мы пошли на север от Центра Спринта мимо темных зданий делового центра, пока бары не отдалились друг от друга, а местных, направляющихся домой или уговаривающих своих маленьких собачек пописать на двух квадратных футах покрытой инеем травы, не стало больше тусовщиков. Я просунула руку под локоть Измаила, что показалось ему очаровательным, и он не возражал против топота моих ботинок по тротуару, в то время как его ноги ступали совершенно бесшумно. Он был сексуальной тенью и мог защитить меня абсолютно от всего.
Я спрашивала себя, каково было бы идти по этой улице одной и всё равно не бояться. Никаких ключей, сжимаемых между пальцами наподобие кастета, никакого учащенного пульса, и если бы кто-то назвал меня лесбиянкой, я могла бы без лишних волнений послать его на три буквыили, что еще лучше, разорвать его проклятое горло.
Ты взволнована, тихо произнес Измаил.
В этом всем такая власть.
Да. И опасность. Ты должна будешь, если присоединишься к нам, научиться думать о том, как выжить не только завтра, но и в следующие десять или сто лет. Составлять планы, основы на вечность. Только тогда ты сможешь позволить себе жить в моменте. Ты можешь казаться человеком, но только если будешь думать, как монстр.
И что это значит?
Повсюду есть камеры и телефоны, подслушивающие нас. Мы выживаем, потому что нас не ищут. Если кто-то захочет найти тебязахочет найти вампира, они найдут. В этом мире невозможно спрятаться, теперь невозможно, и у тебя должна быть личность.
Поэтому у тебя есть галерея.
Чтобы я мог платить налоги. Я в системе.
Звучит скучновато.
Он одаривает меня настоящей улыбкойслишком прекрасной, чтобы описать словами.
Нет никакой скуки в том, что ты понимаешь.
Звучит прямо как стих, с трудом проговариваю я, едва способная дышать после такой улыбки.
Представь, что можно сделать, когда у тебя есть десятилетия на обучение. Представь, какими могут быть твои рисунки через сто лет, после того как ты поживешь в Таиланде, Германии и Новом Орлеане. Представь, с кем ты можешь познакомиться. Что ты можешь испытать.
Мы приблизились к Речному рынку, где рестораны стали более вычурными или, по крайней мере, имели в названиях слова типа «гастропаб», и я подумала о том, чтобы всё это нарисовать: падающий под углом свет от витрин магазинов впереди и мерцание звездодно теплее другого. Смогу ли я изобразить что-то вроде теплоты?
Это стоит солнца? тихо спросила я.
Ты научишься создавать свое собственное.
Я подумала о Таиланде и Новом Орлеане, о танцах и выворачивании языка от нового наречия и новых понятий. Подумала обо всем том сексе, который у меня мог бы быть. О музыке, которую я могла бы услышать. И у меня вдруг защемило в груди.
Неожиданно для себя я заплакала.
Слезы немного подмерзали на моих ресницах, и, когда я попыталась их стереть, под пальцами у меня было что-то холодное и сухое.
Измаил не делал ничеготолько держал меня за руку.
Отведи меня к моей маме, попросила я.
Его вздох был крайне меланхоличным, но он исполнил мою просьбу.
Я поделилась с мамой смехотворным аргументом, что оплата налогов помогает монстрам выжить. Это была ее любимая забаванаходить смешное в унылом. Однако вместо того, чтобы шутить, я пожаловалась на несправедливость жизни. Разве маме не понравились бы музыка со всего мира и изучение всех языков? Как же фигово, что она не может быть вампиром вместе со мной.