После последнего тщетного толчка Джеймс встаёт. Он вытирает глаза. Внезапно он чувствует себя травмированным, разочарованным и вместе с тем испытывающим облегчение. Как посоветовал один из его психотерапевтов, он заставляет себя взглянуть в унитаз, прежде чем опустить крышку: пусто.
В зеркальном шкафчике над раковиной Джеймс достаёт небольшую металлическую коробочку для таблеток. Белая таблетка внутрипоследняя в его текущем запасе и выглядит невинно, как аспирин. Он глотает её насухо и смотрит в зеркало шкафа.
Таблетки ещё не испортили его цвет лица и не украли резкость из его серых глаз. Прямо сейчас он по-прежнему хорошо выглядит в тридцать два года, с крашеными сединой волосами, большим носом, который придаёт ему характер, а не выглядит смешным, и твёрдыми скулами, чисто выбритыми, без щетины. Джеймс считает, что те несколько фунтов веса, которые он потерял, идут ему на пользу; оксикодон прекрасен.
«Наркоман», думает он.
Он морщит нос, когда в ванную проникает резкий запах.
Нет, бормочет он.
Но да.
Он поворачивается и дрожащей рукой поднимает крышку унитаза.
Теперь там плавают три здоровенных коричневых какашки. Хуже того: самая большая находится вертикально, а две других меньше и располагаются по диагонали в сторону первой. Вместе они похожи на букву К.
«Kэто»
Джеймс толкает ручку смыва и закрывает глаза. Бульканье бачка и звук текущей воды наполняет ванную. Он качает головой снова и снова, и когда он принюхивается, воздух снова кажется чистым. Он открывает глаза.
В унитазе только вода.
Он наклоняется и его мучает рвота.
Почему ты не можешь оставить меня в покое? спрашивает он пустую комнату.
Но он точно знает почему: потому что нет ничего важнее семьи.
* * *
Уже одетая и принявшая душ, с её высоким хвостом, направленным к потолку, и накрашенными бровями, Табби Тус смывает тосты со своей тарелки в кухонной раковине. Её серые спортивные леггинсы обнимают её аккуратные ноги, а полупрозрачные чёрные длинные рукава демонстрируют укороченный топ, который она носит под ними.
«Спортивная готка, думает она о своём стиле. Болезненная, но активная».
Она оборачивается, когда слышит, как её муж Джеймс спускается по лестнице, узнавая его взгляд, потому что в последнее время она видела его всё чаще. Он бритый и одет в облегающую клетчатую рубашку, но его плечи согнуты, серебристая шевелюра низко опущена, и когда он встречается с ней глазами, она видит меланхолию и, возможно, чувство вины. День только начался, а он уже выглядит побеждённым.
Их шестнадцатилетняя дочь Хейли потягивает горячий чай, ожидая разрешения покинуть стол для завтрака, зная, что ей не разрешат, пока её отец не появится внизу. Когда Джеймс врывается в кухню, Хейли резко поворачивает голову.
Папа, ты не будешь возражать, если я пойду и снова буду учиться для своего будущего, а вас оставлю наедине друг с другом?
Хейли, предупреждает Табби.
Напротив своей сестры пятилетний Райан смотрит на свою миску с хлопьями, окружённую лужами и пятнами молока, которые он плеснул на стол для завтрака. Он всё ещё одет в пижаму со шмелями, но выглядит бодрым и готовым к субботе.
Хейли, говорит он, имитируя строгую интонацию своей мамы, и трясёт своей сестре маленьким пальцем.
Хейли не обращает внимания. Она унаследовала не только гибкое телосложение матери, чёрные как смоль волосы и дымчато-серые глаза, но также и её жестокий темперамент, который в настоящее время обостряется непредсказуемыми гормонами позднего полового созревания.
Ну, папа, я бы не хотела доставлять всем вам неудобств утром. Я, наверное, всё равно не смогу сосредоточиться на своей учёбе, когда ты хрипишь и стонешь в соседней комнате.
Хейли! раздражённо говорит Табби. Достаточно.
Джеймс садится во главе стола, и Хейли сразу же встаёт. Он переводит взгляд с дочери на жену.
Послушай, может, пока она учится, мы могли бы подумать об изменении договорённости
Нет, отвечает Табби, потрясённая тем, как её муж размахивает белым флагом.
Она бросает на Хейли суровый взгляд, который её дочь иногда пытается, но ещё не освоила: помятый лоб, приподнятые брови и поджатые губы, как у злобного Джека Николсона. Взгляд, говорящий: «Не смей выносить мне мозг по этому поводу».
Сейчас 09:15, суббота, Хейли. Я уважаю то, как усердно ты занимаешься, но не нужно быть неразумной. Мы не о многом просим.
Но Хейли была потрясена.
Неразумной? За то, что я хотела пойти в свою комнату и не беспокоиться о том, что папа срёт по соседству?
Хейли! Табби кричит.
Хейли шлёпает стул под стол, бросая кружку и пустую тарелку, и выбегает из комнаты.
Джеймс выглядит таким же сбитым с толку, как и разочарованным.
Табби отходит от раковины и обнимает Джеймса сзади за шею. Она целует его в щёку, но он не реагирует. Напоминая себе, что он переживёт этот трудный период, как и все остальные, она говорит ему:
Ты хорошо пахнешь. Кофе?
Пожалуйста.
Когда Табби встаёт, она замечает, что нижняя губа маленького Райана дрожит, а глаза остекленели. Она обходит вокруг стола и, в свою очередь, таким же жестом обнимает сына, но вместо того, чтобы целовать его в щёку, шепчет ему на ухо:
Не обращай внимания на свою сестру. В данный момент она просто находится в напряженииа что нам делать, когда у кого-то плохие времена?
Райан фыркает.
Помочь им?
Да, но что первично?
Попытаться попробовать понять?
Теперь она целует его в лицо.
Верно. Так что, если ты доел завтрак, почему бы тебе не пойти поиграть тихо, чтобы не беспокоить сестру?
Райан кивает.
Хорошо.
Хорошо? Табби настаивает, щекоча животик сына и заставляя его извиваться.
Хорошо, хихикает он более настойчиво.
Он вылезает из её рук, спрыгивает со стула и выбегает из комнаты.
Табби идёт варить кофе Джеймсу. У машины она наклоняется вперёд, надеясь дать Джеймсу прекрасный вид на её зад в её светло-серых леггинсах, и говорит:
Я завершила свои утренние материнские обязанности, учти. Какую награду я получу?
Но когда она поворачивается назад, его руки лежат на столе, и он качает головой, лоб влажный от пота.
Мир Табби не будет правильным, пока дома не всё в порядке. Ей нравится чувствовать, что все члены её семьи находятся на одной странице, даже если они не читают один и тот же абзац, но в последние несколько недель она чувствовала, что ситуация становится неурегулированнойи многое из этого связано с проблемами Джеймса.
Она выпрямляется, скрещивает руки на груди, и когда Джеймс смотрит на неё, она стреляет в него своими дымчатыми глазами.
Время прогулок, говорит она, не оставляя места для разногласий. Затем она кричит:Хейли!
Сверху Хейли кричит в ответ:
Что теперь?
Мы уходим, так что позаботься немного о своём брате, хорошо?
Я подумаю!
Просто скажи: «Да, мама», пожалуйста.
Хейли не даёт запрошенного ответа, но и не жалуется.
Давай, дорогой, мягче говорит Табби мужу. Давай прогуляемся.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Гаррет Маклоу и Изабелла лежат бок о бок на грязном матрасе Маклоу, как две полуоблезлые дворняги. На Изабелле надеты чёрные мужские трусы, а Маклоу голый. Мускулистое тело Изабеллы настолько велико, что она затмевает его, поэтому, если бы они были собаками, она была бы немецкой овчаркой, а он был бы таксой.
Маклоу смотрит в продолговатое лицо своей партнёрши, думая, что «Изабелла»слишком красивое имя для такой женщины, но его это вполне устраивает. Над её массивным подбородком выступает заметный прикус, указывающий на нос, который представляет собой всего лишь узел из зажившего сломанного хряща. Под острой чёлкой и неандертальским лбом её левый глаз шатается и постоянно смотрит в её ноздри. С другой стороны, Маклоу обожает телосложение своей бодибилдерши и ценит то, что она тоже достойный головорез.
Маклоу знает, что он также не типичный «улов». Кожа на его пухлых щеках всегда отслаивается, а от губ к уху проходит белая линия; рана войны от старой встречи с конкурирующим торговцем наркотиками. На протяжении многих лет он пытался развить невинное, бесстрастное лицо, но независимо от того, сколько он тренировался, его узкие глаза и вздёрнутые губы всегда сговариваются, чтобы он выглядел так, как будто он хмурится. Его тело представляет собой набор контрастов, с животом, который выпирает под клеткой из тощих рёбер, и пятнистыми руками, пухлыми у его плеч, но почти скелетными рядом с кистями.