Еще один аспект, на который следует обратить внимание, сновидения. Бирс не разв своих очерках, эссе, статьях и новеллахобращался к этой теме, рассуждал о природе сна, переживаемых во сне эмоциях, всплывающих образах и т. п. Очевидно, что писатель придавал явлению особое значение, видел во сне некую связующую нить между миром реальным и вечным. Составитель не стал включать в настоящее собрание рассказы «Житель Каркозы» и «Хаита-пастух» (хотя они и «эксплуатируют» указанную тему). Они хорошо известны читателю, но едва ли принадлежат к лучшим творениям писателя (что, впрочем, не помешало Г. Лавкрафту восхищаться ими). Вместо них в сборник включено эссе «Видения ночи», прежде не переводившееся на русский язык. Оно непосредственно посвящено названной теме. Знатоки творчества писателя обратят внимание, где следует искать источник не только «Жителя Каркозы», но и некоторых других сюжетов.
* * *
Художественный мир Амброза Бирсаявление уникальное и очень разнообразное. Он, конечно, не исчерпывается «страшным» жанром. Бирсблестящий сатирик, литературный критик и эссеист, весьма оригинальный философ и, наконец, автор потрясающей военной прозыновелл и очерков. С рассказами о войне российский читатель знаком давно, а вот с остальными текстами Будем надеяться, что и это знакомство в конце концов состоится.
Андрей Танасейчук
Возможно ли это?
Проклятая тварь
I
За грубо сработанным столом при свете сальной свечи сидел человек и что-то читал в изрядно потрепанной амбарной книге. Записи производились от руки, и почерк автора был, видимо, не очень разборчив, поскольку читавший то и дело подносил книгу поближе к огню, дабы рассмотреть написанное. В такие моменты тень накрывала большую часть помещения, погружая во тьму лица и фигуры тех, кто находился рядом. Их было восемь. Семеро молча и неподвижно сидели у бревенчатых стен хижины. Помещение было невелико, и любой без труда мог дотянуться рукой до восьмого, лежащего на столе и накрытого простыней. Он был мертв.
Человек читал про себя, все молчали. Казалось, они чего-то ждали, только мертвец был безучастен к происходящему. Из темноты, снаружи, через прямоугольное отверстие, служившее окном, в помещение врывались звуки ночи: протяжный вой далекого койота и крики ночных птиц, пение цикад, гул жуков и иных насекомыхвесь этот привычный ночной шум, такой отличный от звуков дня, такой естественный, но такой незаметный и неслышный при обычных обстоятельствах. И вдруг он стихсловно внезапно что-то заставило замолчать ночных обитателей. Иных возникшая пауза могла насторожить, но не тех, кто собрался в хижине, по их грубым лицам даже при скудном свете единственной свечи было видно, что они не склонны к пустому любопытству. Очевидно, это были местные обитателифермеры и лесорубы.
Читающий был человеком иного склада, и, хотя костюм изобличал в нем местного жителя, он явно принадлежал к образованной части общества. Едва ли его платье было пошито в Сан-Франциско, грубые башмаки совсем не походили на городские штиблеты, да и шляпу, сброшенную на пол (он один обнажил голову), он надевал явно не в качестве украшения. Лицо его, если не обращать внимания на суровое выражение, можно назвать располагающим, даже приятным. Впрочем, суровость его могла быть напускнойее предполагала должность, которую он исполнял. Он был коронером. По своей должности человек этот и был погружен в чтениезаписную книгу обнаружили среди вещей покойного, в хижине, где проводилось дознание.
Завершив чтение, коронер убрал книгу в нагрудный карман. Почти одновременно дверь распахнулась и внутрь вошел молодой человек. Вот он точно не принадлежал к числу местных обитателей и был горожанином, его выдавали и внешний облик, и одежда. Впрочем, последняя была грязной и пыльной, ее владелец явно проделал долгий путь. Он и вправду ехал издалека и торопился, чтобы успеть на дознание.
Коронер приветствовал вошедшего кивком головы, остальные сидели неподвижно.
Мы вас ждали, сказал коронер. Нужно покончить с этим делом сегодня.
Прошу прощенияя вас задержал. Молодой человек улыбнулся. Уехав, я не собирался скрываться от правосудия. Я был в редакции газетыотвез историю о том, что, как я думаю, мне предстоит изложить вам здесь и сейчас.
Коронер улыбнулся и заметил:
Думаю, то, что напечатают в газете, будет отличаться от того, что вы расскажете здесь под присягой.
Это уж вы сами решите, с жаром ответил прибывший, покраснев. Впрочем, у меня имеется дубликат материала, что отдан в газету, я его скопировал. История эта будет опубликована не в разделе новостей, а в литературном отделеуж слишком невероятной ее сочли. Но оная настаиваю на ее верности и могу поклястьсячасть моих показаний.
Но вы только что сами признались, что история слишком невероятна.
Возможно, мои слова мало для вас значат, сэр, но клянусь, оничистейшая правда!
Судя по всему, негодование молодого человека не произвело особого впечатления на должностное лицо. Некоторое время коронер молчал, задумчиво глядя в пол. Люди, сидевшие у стены хижины, вполголоса переговаривались, почти не отводя взглядов от лица трупа. Но вот коронер поднял глаза и произнес:
Продолжим дознание.
Все сняли шляпы. Свидетеля привели к присяге.
Ваше имя? таков был первый вопрос.
Уильям Харкер.
Возраст?
Двадцать семь лет.
Вы были знакомы с покойным Хью Морганом?
Да, я его знал.
Вы находились рядом в момент его смерти?
Да.
Как это получилось? Я имею в виду, почему вы оказались рядом?
Я приехал к нему на охоту. А еще мы собирались сходить на рыбалку. К тому же мне хотелось получше к нему присмотреться: изучить этого человека, понять его странный, уединенный образ жизни. Он мне интересен как типаж, литературный прототип Знаете, я иногда сочиняю разные истории
А я иногда почитываю
Благодарю вас
Истории вообще Не ваши.
Присяжные засмеялись. В мрачной обстановке шутки воспринимаются по-особенному. Смех на передовой вспыхивает легко и по любому поводу; острота, брошенная в камере смертников, способна сразить наповал.
Изложите обстоятельства смерти этого человека, приказал коронер. Можете использовать любые заметки и записиэто не возбраняется.
Свидетель понял намек. Он вытащил рукопись из нагрудного кармана, поднес поближе к свече, полистал и, найдя нужный отрывок, начал читать.
II
«Солнце еще не взошло, когда мы вышли из дома. Мы собирались поохотиться на перепелов, поэтому в руках у нас были дробовики. Мы взяли с собой и собаку. Морган сказал:
Лучшее местовон там, сразу за холмами.
И мы по тропе двинулись через заросли саспарели. За холмами обнаружился довольно ровный участок, густо поросший диким овсом. Когда мы вышли из зарослей саспарели, Морган опередил меня на несколько шагов. Вдруг неподалеку, впереди и справа, мы услышали шум, будто какой-то крупный зверь продирался сквозь заросли, ветви кустов сильно колебались и трещали.
Похоже, спугнули оленя, сказал я. И добавил: Жаль, винтовку не прихватили.
Морган застыл на месте и внимательно всматривался в волнующийся кустарник. Он не ответил, но взвел оба курка и взял дробовик наизготовку. Я обратил внимание: он был сильно взволнован. Помню, тогда это меня удивило: Морган славился своим хладнокровием, уравновешенность не покидала его даже в минуты большой опасности.
Оставьте, махнул я рукой. Неужели вы собираетесь стрелять в оленя дробью для перепелок?
Он опять не ответил, но повернул ко мне лицо, и меня поразило его выражение. Он напрягся и побледнел. Тогда я понял, что мы, похоже, попали в серьезную переделку: видимо, нарвались на медведя-гризли. Я тоже поднял оружие и подошел к Моргану. Шум в кустах прекратился, ветви не колыхались, но мой товарищ был напряжен по-прежнему.
Что это? спросил я. Что за чертовщина?
Проклятая тварь! ответил Морган, не оборачиваясь, голосом осипшим и неестественным. Он заметно дрожал.
Я было открыл рот, но вдруг увидел: рядом с тем местом, откуда доносился шум, дикий овес пришел в движение.