Старик удивлённо вскинул брови и посмотрел на аппарат, но предпринимать ничего не стал. Всё так же молча, он протянул к моему лицу ладонь, и я увидела маленькие капельки крови, выступившие на его грубой коже.
Ты не пытаешься жить. Произнёс он, и закрыл глаза, не обращая внимания ни на вонь, ни на меня.
Просто сумасшедший, тихо признала я и выбежала за дверь.
Я не могла видеть того, что обнаружил старик после моего ухода. О случившемся он поведал мне куда позже. О том, как оказавшись в одиночестве, он направился к своей обжигной печи, а откинув крышку, увидел, что все составленные в печь кувшины разбились.
Ты очень смелый, Финчпроизнёс он тогда, рассматривая загубленные кувшины. Очень смелый.
Я же покидала двор старика, убегая, как если бы бежала от беды. С упавшим сердцем, что гулко билось в моей груди, и всё искала глазами жёлтую птичку, спрятавшуюся в зелёной листве деревьев, которой так хотелось жить. Но она, похоже, улетела далеко и не собиралась возвращаться.
3.
Помню, как вернулась домой в тот серый дождливый вечер и не узнала его. Не узнала себя. Вещи, разбросанные по полу. Толстый слой пыли на полках. Гора невымытой посуды. Жирные пятна то тут, то там. Как я так запустила себя? В какой момент это всё стало для меня не важно? Я смотрела в мутное зеркало и не верила, что вижу себя. Неужели прошло столько лет? Когда появились морщины под глазами? Когда вырос этот отвратительный второй подбородок, а взгляд озорной когда-то девчонки отливавший синевой, потух навсегда?
В тот день я прибрала все, что смогла прибрать, не жалея сил. Я плакала и подметала. Я тёрла и вычищала всё, что когда-то запачкала, абсолютно не понимая, зачем это делаю. Помню лишь, что неустанно ловила себя на мысли, что вокруг меня вершится нечто судьбоносное. Некая незнакомая мне прежде вибрация в теле. В руках, в ногах, в голове. Она неутолима и она имеет голос. Она говорит мне: Садись и пиши. Ты готова. «Нет, отвечаю ей я. Не готова». Мне до жути страшно. Настолько, что я не готова в этом признаться даже самой себе.
Ну как там твой Гуру? ни без сарказма поинтересовался муж, забираясь под одеяло. Он не заметил перемен. Как не заметила бы и я, но что-то во мне изменилось. Дало трещину или наоборот наконец-то скрепилось воедино.
Я словно пребывала в состоянии транса, в который погрузил меня старик, и всё пыталась разглядеть черты лица той девочки, что играла чёрной торфяной землёй так, словно это были мячики для пинг-понга. Той самой, что не замечала своих ног увязших в болоте. Она обездвижена и она в страшной опасности, ведь к ней на всей скорости мчит красная машина, прорываясь сквозь толщу пространства, иного, чем тот лес. Что станет с девочкой, когда машина достигнет свой цели? И кто это бесстрашная малышка? Неужели я? Или замеченное мной сходство с юной незнакомкой лишь иллюзия?
Что? Я не расслышала того, что он мне сказал.
Я спросил, ты сходила к тому мужику или нет?
Да сходила.
Что с тобой? Ты какая-то странная.
Он чуть не убил на моих глазах птичку. А, может, просто хотел, чтобы я так считала. Хотел, чтобы я думала, что она в опасности.
«Да? Всё было именно так? Ты уверена? Возможно, этот психопат целыми днями заманивает в свой дом живность и мучает? Может он наслаждается страданиями других?»
Не понял. Какую ещё птичку? Он скинул с себя одеяло.
Жёлтого вьюрка. Он залетел за мной следом. Точнее, залетел прежде, чем я вошла.
Так он убил его или не убил?
Нет, не убил.
Тогда что он с ним сделал?
Я Не знаю. Думаю, он хотел продемонстрировать мне желание птицы бороться за свою жизнь.
А завтра он начнёт душить собаку, чтобы продемонстрировать тебе, как нужно отбиваться?
Нет. Не думаю, но
«А вдруг он прав? Что если он действительно причинит кому-то непоправимый вред? Что ты будешь делать тогда? Ты же трусиха. Не стоит забывать о костях на столе с красной скатертью. Они ведь неспроста там».
Ты не думаешь, но такое возможно, судя по тому, как ты засомневалась. Знаешь, я думаю, тебе не стоит больше ходить к человеку, который мучает птиц
Он его не мучилПочему-то вступилась за старика я.
Понятное дело, тебя мало волнует моё мнение, но всё же, чтобы облегчить себе совесть скажу, не ходи к нему больше. Хотя, ты всё равно отправишься к нему вновь, так ведь?
Я предпочла не отвечать на его вопрос.
«Не прикидывайся. Тебя не волнует моя безопасность. Тебя вообще уже очень давно ничего не волнует» подумала я, осуждающе глядя на него, но вслух не произнесла. Сдержалась. Впервые.
Моё молчание видимо смутило его, потому как он мягко спросил:
Старик что-то сделал тебе?
Нет. Не сделал.
Тогда что с тобой? Ты на себя не похожа. Бледная какая-то. Замученная. Не буду приводить образных сравнений. Обидишься опять. Ты поняла, о чём я.
Всё хорошо. Не устраивай сцен. Я закрыла глаза, не желая продолжать разговор.
Что даже свою долбанную медитацию не включишь? Ту, которая проела мне весь мозг? Как же ты заснёшь тогда?
Не включу. Ответила я и отвернулась от него, прислушиваясь к звукам ночного города. К монотонной вибрации холодильника. К свистящему гулу кондиционера над головой. Той ночью я заснула в тишине, но тишина та была иной.
«Он злился на меня? Неужели, правда, злился? Что такого во мне так сильно раздражает его? И когда это началось?» Такими были мои мысли, прежде чем я погрузилась в сон той ночью.
4.
Во сне, я, как правило, ощущаю себя как я. Не как кто-то другой. Не в чужом теле. В том состоянии и возрасте, в котором я нахожусь в реальной жизни. Но в кошмаре, приснившемся мне той ночью, я увидела себя девчонкой лет тринадцати. Несмотря на то, что в реальной жизни мне далеко уже за тридцать.
На мне одежда Нет, скорее роба, такая, какая бывает у медицинского персонала рубаха и штаны, но не белые вовсе, а серые от пыли и грязи. А может и от чьих-то биологических выделений. И я знаю, что страшно напугана, не потому что я ребёнок, а потому что читаю тот же страх на лицах людей, сидящих неподвижно рядком напротив меня в открытом кузове трясущегося на колдобинах грузовика.
Машина, похоже, военных лет. Такие, мне доводилось видеть только в старых фильмах о войне. Те люди намного старше меня несколько женщин и пара мужчин, и на них те же робы, что и на мне. Без каких бы то ни было опознавательных знаков. Никаких имён, никаких нашивок. Все они как один, напряжённо смотрят куда-то вперёд, туда, куда ведёт дорога. Не произносят ни слова. Лица замершие, словно восковые.
Но мне откуда-то известно, что им страшно. Возможно причина того в чуть дрожащих руках или чересчур напряжённых позах? Или в том, о чём думают все эти люди: ОПАСНОСТЬ. Я тоже чувствую её и потому пытаюсь узнать, в чём же причина их настороженного поведения, но не могу произнести ни звука. Горло словно сжато в тиски.
Бросив попытки обратить их внимание на себя, я решаю подняться с привинченной к кузову скамьи, но сделать это оказывается не так-то просто. Машину трясёт на каменистой дороге. А когда мне всё же удается задуманное, мы вдруг останавливаемся, и я вижу перед собой железную высокую ограду из сетки-рабицы. А вдоль всего периметра висят жёлтые таблички, предупреждающие о том, что забор находится под высоким напряжением.
Что всё это значит? ни без беспокойства думаю я, и наблюдаю за тем, как водитель с грузным телосложением выбирается из машины и медленно покачиваясь, направляется к выгнутым наружу воротам. Кто-то смял их изнутри, пытаясь вырваться на свободу. Что-то жуткое произошло там за воротами понимаю я, но не хочу знать, что именно, и вновь пытаюсь выбраться из грузовика. Но прежде чем это происходит, одна из медсестер с искажённым от ужаса бледным лицом, хватается за мою руку, пытаясь удержать. Как раз в ту секунду я слышу лязг открывающихся ворот. По каким-то причинам водитель не обратил внимания на предостережения. Открыл ворота и направился обратно к грузовику.
Уже через минуту мы снова продолжаем движение. Я пытаюсь вырваться из цепкой хватки женщины, но она не уступает мне в силе и разжимает руку, лишь, когда машина, наконец, прибывает в пункт назначения.