Вот могила дочери моего хорошего знакомого. Она умерла в 27 лет, отказали почки. Осталось двое маленьких детей. За день до смерти она смотрела в окно в больнице и плакала, спрашивая: «За что я покаранная? Почему я должна умирать?».
Вот могила моего соседа. Умер в 48 лет. Много добился в бизнесе, был богатым. Но рак не дал ему шанса выжить. Вроде бы всё было в жизни, но смерть поставила точку в самой жизни, без запятой. Умирают добрые и плохие люди, богатые и бедные, старые и молодые. Среди живых существ только человек знает, что он смертен. Но почему-то человек разменивается по мелочам, ссорится с ближними, льстит, хочет побольше заработать денег, делает подлости другим людям. А тут приходит белая с косойсмертьи уже ничего не надо, и денег не унесёшь на тот свет, и уже не попросишь прощения у своих родственников за причиненные им обиды.
Человек часто мечтает о том, как он через год сделает что-то, мечтает, как он со своими детьми будет проводить время через пять лет, но смерть забирает его, и не помогут большие деньги, сложенные и сэкономленные им за всю жизнь.
Вот могила судьи, который в конце сороковых и начале пятидесятых, в сталинское время, засудил не одного человека на смерть. Кого-то засудил за то, что он украл на колхозном поле пять колосков пшеницы, и судье было всё равно, что у осуждённого им остались дома голодные дети. Кого-то осудил на смертную казнь по фальшивому доносу, что человек является иностранным шпионом. Кто в то время проверял доносы подлых людей? На старости лет этот судья получал повышенную пенсию. Как-никак заслужил. Родственники судьи всегда приносят на его могилу свежие цветы, а убиенным по вынесенным им незаконным судебным решениям никто цветы не принесёт. Родственники этих несчастных даже не знают, где могилы их родных на бескрайних просторах Сибири, где поросли забытьём места сталинских мест заключения.
Вот возле моего отца похороненный ребёнок, ибо год рождения и смерти один1969-й. Ребёнок даже не понял, почему он появился на этом свете. Не оставил потомков, не встречал рассветы, не обнимал любимую. Печаль. А ведь так и есть в этом мирев тот день, когда мы родились, кто-то умер. А ведь так всегда было и будет! Нужно освобождать биологическое пространство для новых поколений. Как бы нам этого не хотелосьтакова наша никчемная жизнь.
Захожу на старую часть кладбища. Старинные склепы. Красивая архитектура старинных захоронений. На меня смотрят фото столетней давности. Вообще я люблю столетней давности фото. С этих столетних фотографий смотрят на нас спокойные, простые лица. Глаза их простые, добрые, доверчивые. Почему-то глаза этих людей не похожи на глаза современных людей, среди которых есть много циничных людей. Может, я не прав? Сейчас много ненатурального: еда, воздух, одежда, человек, любовь.
И тут мне показалось, что все похороненные с завистью смотрят с надгробных плит на меня. «Ты живёшь и радуешься жизни, а мы уже не можем радоваться простому рассвету и солнечному теплу», говорят их укоризненные взгляды.
И тут я вспомнил слова из стихотворения российского поэта Некрасова, которые он написал в то время, когда сам лежал на смертном ложе:
Скоро стану добычею тленья.
Тяжело умирать, хорошо умереть;
Ничьего не прошу сожаленья,
Да и некому будет жалеть.
* * *
Умираю, как жизнь начинал.
Узы дружбы, союзов сердечных
Всё порвалось: мне с детства судьба
Посылала врагов долговечных,
А друзей уносила борьба.
Песни вещие их не допеты,
Пали жертвой злобы, измен
В цвете лет; на меня их портреты
Укоризненно смотрят со стен.
В жизни всегда будет зло и добро, свет и мрак, жизнь и смерть.
Вот часть кладбища, где захоронены жертвы Холокоста. До 1943-го в моём родном городке жило 50 % евреев, 35 % поляков, 15 % украинцев. Но нацистов не устраивало живое еврейское население, и они решили всех их убить. В годы Второй мировой войны, во время нацистской оккупации, в июле 1943-го нацисты в моём городе свезли всех евреев на высокий холм за городом. От новорождённых до стариков. Всех расстреляли и закопали. Местные жители запомнили исполнителя расстрела несчастныхэсэсовца из зондеркоманды. Он сидел за столом, на котором стоял пулемёт, на руках у него были белые перчатки и на столе стоял термос с кофе, и палач в перерывах попивал кофе, держа его руками в белых перчатках и выполняя свою гнусную работу. В ямах, засыпанных землёй, над убиенными ещё трое суток шевелилась земля. Матери с дочерями сплелись вместе косичками, чтобы после смерти могли их по этому признаку идентифицировать, что они родные. Нереальная, трагическая, нечеловеческая фантасмагория. Всех других жителей городаот детей до стариков, украинцев и поляковзаставили смотреть на расстрел этих невинных и несчастных людей. Маме моего учителя по истории, которой тогда было десять лет, тоже пришлось смотреть эту бесчеловечную масакру. Потом эта десятилетняя девочка от увиденной масакры целый месяц заикалась.
У меня от смутных раздумий полезла в голову философия. Что такое счастье? Много ли надо человеку для полного счастья? В чём измеряется счастье? Какая цена счастья? Какая самая короткая дорога к нему? Мы часто, как слепые кроты, роемся в поиске счастья. А потом выходит, что двигаться нужно было в другую сторону. Что такое человеческая судьба? Можно ли обмануть судьбу? Можно ли откупиться от судьбы? Почему нас покидают близкие нам люди? Почему мы должны покинуть этот мир? Почему мы в этой жизни временные пассажиры? Почему мы бессильны против смерти? Почему мы временами ненавидим друг друга?
После этих раздумий я хочу повторить слова венгерской и еврейской поэтессы Ханы Сенеш:
Мой Боже!
Пусть никогда не закончатся
Песок и море,
Шелест волн,
Светлое небо,
И молитва человека.
На краю кладбища стоит старая часовня, построенная специально для отпевания солдат российской имперской армии, погибших во времена Первой мировой войны. Весной зашёл в эту часовню, просто так, посмотреть. Кто-то поставил на стол крест, обвязав его лентой. На столе стоят бутылки из-под вина и водки. По-видимому, кто-то по вечерам совершает здесь сатанинский обряд. Сейчас всё перемешалось. Кто сейчас определит, где зло, а где добро?
Нужно идти уже домой. За часовней вижу свежую могилу, обложенную венками и цветами. Возле могилы стоит спиной ко мне мужчина лет шестидесяти. Глаза он закрыл ладонями, плечи его содрогаются от рыданий. Мне стало его жаль. Наверное, похоронил жену и теперь остался сам доживать свой век.
Когда родной дом не мил
Открываю дверь своего дома.
С порога жена спрашивает:
Помидоры купил?
Нет, забыл, уныло ответил я.
От тебя никакой пользы, говорит зло жена и встаёт в позу.
Слушай, Ира, давай не будем скандалить, через два месяца я уезжаю на работу в Англию, я немедленно хочу остановить запал жены и замечаю, что нет старшего сына, это хорошо, он всегда в скандалах стоит на стороне жены.
Да что ты врёшь про Англию, ты уже два года туда собираешься и никак не поедешь! Не напрасно моя лучшая подруга говорила: посмотри на себя и на него. За кого ты выходишь замуж? с любимой истерикой заводит жена.
Слушай Ира, а может, разведёмся реально, а не на бумаге, как до сегодня? спрашиваю я.
Что с тобой разводиться, когда у тебя нет денег? Давай, убирайся из дома, с превосходством отмечает она.
Почему я должен уходить из дома, если дом построил мой отец? парирую я и не слышу ответа.
О Боже, как я в последнее время не хочу приходить в свой дом, который сейчас напоминает мне камеру пыток С женой живем уже двадцать лет вместе. Раньше она после очередного скандала, так любимого ею, от трёх до десяти дней не разговаривала со мной и ровно столько ночей мы не спали вместе. А сейчас, уже последние полтора года, скандалит со мной пять-десять раз на день с обязательным привлечением старшего сына на свою сторону. И последние полтора года она спит со мной один раз в месяц или раз в два месяца. Ну что же меня Бог покарал такой женой?
У неё очень тяжёлый характер. Она вспыльчива и очень злопамятна. Это гремучая смесь. Я имею в виду её вспыльчивость и злопамятность. Но жена моя очень привлекательна: красивые черты лица, длинные густые чёрные волосы, изящная фигуракак будто срисована с этикетки на итальянских колготах. Онаженщина редкой красоты. И это замечают все, кто её видел. И весит моя жена в сорок лет при росте сто семьдесят два, как и весила в школьные годыпятьдесят пять килограммов. «Ну что, ты же хотел жену, как с обложки глянцевого журнала? Теперь терпи», успокаиваю сам себя. Значит, такой мой кресттерпеть тяжёлый характер жены. Только за какие грехи я несу этот крест более двадцати лет?