Костя же младший брат пользуясь ситуацией увлеченно ковырялся в мамином планшете. Братику было всего шесть, и такие семейные сцены он воспринимал как что-то само собой разумеющееся. А вот Маша помнила родителей другими любящими, веселыми, даже временами дурашливыми. Маша была достаточно взрослой, чтобы понимать: все это лишь очередная ступенька на пути к темному подвалу, на двери которого написано «развод». Она часто думала, осталась бы она жить с матерью или с отцом. У мамы, с одной стороны, было бы уютнее и проще папа совсем не умел вести быт. С другой стороны, выдерживать мамин характер, как это уже семнадцать лет делает папа, ей бы, наверное, не хватило самообладания.
Так Маша сидела у окна, водила пальцем по стеклу и хаотично переключала песни в плеере. Палец выводил какие-то линии, а после Маша дышала на стекло, и на нем проявлялся рисунок котенок, цветочек, сердечко, логотип любимой группы. Вот очередная «хартограмма» проявилась на стекле, окруженная конденсатом Машиного дыхания. А когда тот испарился, девочка закричала, что есть мочи:
Мама-папа! Там, в лесу! Вон, смотрите!
Родители вбежали в купе, забыв про свои свары; Костя не понял, что произошло и на всякий случай заплакал, а Маша тыкала пальцем в стекло и повторяла:
Вот же! Вот! Они были здесь!
Кто, детка? Кто? недоуменно спрашивали родители, мучительно вглядываясь в просветы меж деревьями.
Были! Только что были здесь!
Так, ну-ка! мама прикоснулась губами ко лбу дочери. Может, у тебя температура? Пройдусь по вагону, спрошу, может, у кого-то есть аспирин.
Я их видела, ма!
А я тебе говорила, Сереж, не надо было ее водить на тот фильм
У него рейтинг шестнадцать плюс! Да и причем тут
Вот так всегда! Ты наворотишь, а я разгребаю.
Что, опять? Опять я виноват?
Родители вступили в очередной цикл непрекращающейся перебранки. Маша же продолжала сверлить взглядом темный сосновый лес. Казалось, ветви слегка шевелятся, а на сетчатке Машиных глаз отпечатались бледные, искривленные лица. Десятки лиц.
* * *
Наверное, если бы пассажиры знали, что майор забрал все имеющееся в поезде оружие (кроме ПМ-а Меленчука) и отправился с этим набором в лес, скорее всего, паника и возмущение были бы неизбежны. Но майор был не вчера рожден. Людей в разведку организовал тихо, украдкой. Специально обошел поезд сзади, чтобы выйти за пределы видимости случайных пассажиров, которые могли бы выглянуть в окно, и лишь после этого направил группу в лес.
Вернулись разведчики уже под вечер. Стемнело рано, вдобавок поднялся студеный северный ветер и загнал в вагоны вахтовиков, которым пятьдесят тысяч на нос уже не казались такой уж привлекательной наградой за каторжный труд в пурге. Майор снова обогнул поезд с тыла, провел группу гуськом вдоль вагонов к локомотиву. Там их поджидал Лешка притаптывая на месте, он елозил лучом фонарика по сосновому бору и вытягивал вперед тощую шею. Заметив группу, радостно воскликнул:
Ну наконец-то! после чего перешел на шепот. Ну как, нашли что?
Глухо. Километров пятнадцать прошли, чуть не заблудились.
Никого не встретили?
Говорю ж, глухо. Только зря круги наворачивали, обернувшись к вахтовикам, майор бросил, Все, мужики, отбой. Отдыхайте. Только не перегрейтесь с мороза.